ЗАГРАНПОЕЗДКА ПО ПРОCРОЧЕННОМУ ПАСПОРТУ
Еще одна история Геннадия Йозефавичуса - в сокращенном варианте (да простит меня автор за сокращения и перепост). Оригинальный авторский текст на Russlife.ru назывался "Славные страницы".
Дело было примерно в девяносто четвертом. ... СССР уже не было, а паспорта с гербом СССР еще действовали ... Был такой советский документ и у меня. ... А так как ездил я много ... то и страницы в бывшем советском паспорте закончились довольно скоро.
Чтобы получить паспорт, мне из Москвы надо было бы ехать в Калининград, где я был прописан, делали бы его долго, и в очередную поездку я просто не успел бы. А хотелось: друг мой К. Эрнст с группой «Матадора» отправлялся в Памплону снимать фиесту ...
Тогда я пошел в Консульское управление МИД РФ, долго там ходил по разным кабинетам, наконец, надоел кому-то; этот кто-то вырезал из какого-то чужого паспорта несколько страниц, вклеил их в мой паспорт и склейки заверил гербовой мидовской печатью. То есть в моем паспорте снова оказалось несколько свободных страниц. Хоть и с несоответствующими всему остальному паспорту номерами. И я пошел в посольство Испании и получил там необходимую визу.
И все бы хорошо, да вот ни этот «кто-то» из МИДа, ни испанцы, ни я — никто! — не заметил, что срок годности моего паспорта уже истек. Зато пограничник в Шереметьево — молоденький безусый младший лейтенант — заметил! ... и сказал, что никуда меня не выпустит.
Но рядом был Константин. В манере комдива Котова, показывающего себя в профиль герою Е. Миронова, Костя Эрнст продемонстрировал себя пограничнику и велел звать начальника. ... Начальник смены погранконтроля Шереметьево — очень и очень нетрезвый подполковник — появился не сразу. Может, умывался. Или заканчивал анекдот. Или гриб дожевывал. Зато, появившись, сразу узнал героя телеэкрана, расплылся в улыбке и вновь изучил мой паспорт. И сказал: «Вот, Геннадий Давидович, срок действия документа у вас закончился. И никуда, конечно же, вам ехать не следует. Но! — подполковник взял мхатовскую паузу — вам повезло. Повезло даже не потому, что за вас просит товарищ Эрнст, а потому, что в паспорте у вас есть вклеенные и заверенные правильной печатью страницы. Давайте будем считать, что, вклеивая страницы, сотрудник МИД России продлил вам паспорт!»
Я, понятно, согласился.
Тогда подполковник взял ручку и под печатью МИДа (заверяющей вклеенную страницу) написал: «Действие паспорта продлено», поставил дату и расписался за чиновника. И, наклонившись ко мне, сказал, выдыхая пары алкоголя: «И чтоб, б...дь, я тебя с этим паспортом больше не видел!»
Гена
Я встретил его случайно в тверской электричке, по дороге на дачу.
Всю дорогу, все три часа, он сидел в углу вагона под лавкой, периодически поглядывая в мою сторону. А я поглядывал на него. Когда на конечной вагон опустел, он так и остался сидеть там в углу. Я не спешил, до электрички на Бологое оставался ещё час с лишним.
- Ты чьё? - просто так спросил я, присев напротив.
Он втянул голову в плечи, вытаращил глаза, и неожиданно сделал лужу.
- Ах ты... Что, потерпеть не мог?
Я протянул руку, взял его за шкирку, и вытащил из-под лавки. От молчал, только громко хлопал глазами с длинными белёсыми ресницами.
- Конечная, братан. Приехали.
Однако стоило разжать пальцы, как его будто на резиночке затянуло обратно под лавку. Только нос и два глаза с любопытством торчали наружу.
- Ну, хорошо.
Я открыл рюкзачок и достал пакет. В пакетике лежали две сосиски и два куска булки. Это был мой обед. Я как раз планировал найти где-нибудь укромный уголок и подкрепиться. При виде пакетика он снова громко хлопнул глазами и сглотнул.
- Смотри. Тебе половина, и мне половина, - сказал я и положил перед ним одну сосиску и кусок хлеба.
Сосиска исчезла сразу. Пока он дожёвывал булку, я убрал свою долю назад в рюкзак и поднялся.
- Ну, пока, братан. А то в депо уедем, - сказал я и направился к выходу.
Он сидел уже там, на перроне. Ждал напротив двери, слизывая хлебные крошки с усов и громко хлопая длинными ресницами.
- Делов не знаю, - бросил я на ходу и равнодушно прошел мимо.
Он бежал рядом, не отрывая взгляда от рюкзака. Так мы дошли до крайней лавки.
- Тьфу на тебя, сволочь, - сказал я, снова достал пакет и вывалил перед ним остатки. Пакет скомкал, показал ему, и демонстративно затолкал в мусорку.
- Это всё. Понял?
Потом посмотрел на часы и отправился в город на поиски еды. Жрать хотелось как из пистолета, а ехать ещё было ого-го. Да и в конце меня не ждал накрытый стол. Уже в переходе я почувствовал какое-то неудобство при ходьбе. Знаете, когда жвачка прилипнет к ботинку. Вроде и не мешает, и в то же время испытываешь постоянный дискомфорт. Я глянул вниз. Он бежал рядом, прилипнув к левой кроссовке. Даже неуклюжий бег свой он старался соразмерить с движением ноги, перемещаясь из-за этого какими-то сумасшедшими рывками. Наверное у встречных создавалось впечатление, что щенок норовит вцепиться мне в ногу. Это его подобострастное неравнодушие к моей кроссовке вызывало просто таки непреодолимое желание остановиться, и отвесить ему хорошего пинка. Только постоянное присутствие постороних сдерживало от этого привлекательного мероприятия. Стараясь не обращать на него внимания, я вышел в город и направился к летнему кафе.
Еда в кафе была омерзительна как по форме, так и по содержанию. Такая еда имеет одно неоспоримое преимущество - ею очень быстро наедаешься. Всё время пока я ел он сидел где-то под столом, не подавая признаков жизни. А я внимательно изучал окрестности, прорабатывая пути отхода. Расположенный неподалеку пристанционный рынок был идеальным местом для того, чтобы сбить любого хвоста. Кой-как перекусив, я собрал остатки еды на пластиковую тарелку, прихватил ещё объедки с соседнего столика, отошел за угол, и поставил тарелку под дерево на траву. Мне нужно было выиграть время. Всего минутку. Чтобы эта тварь отлепилась от моего ботинка. И пока он с громким чавканьем и хрустом, хлопая ушами по траве, засасывал в себя содержимое тарелки, я скрылся среди палаток.
Мой план удался. Ура-ура! Незамеченным пройдя сквозь торговые ряды, я купил по дороге кой-какой еды, вышел с другой стороны, и чтобы хоть как-то убить время направился к ближайшему магазину. Я стоял у прилавка, рассматривая что-то в витрине, когда над ухом раздался отвратительный скрипучий голос.
- Молодой чеаэк! У нас с собаками нельзя!!!
Я посмотрел вниз. Он сидел, задрав голову, и из одной ноздри у него стекала сопля, а из другой торчала недоеденная макаронина.
- Это не моя, - сказал я, брезгливо отстранившись.
- А чья?
- Откуда я знаю?
В этот моммент он громко чихнул. Макаронина покинула нос и со свистом улетела куда-то за прилавок.
- Вот видите, - сказал я. - Правду не моя.
- А ну-ка, пошла вон! - зашипела тётка через прилавок и топнула ногой.
Он подпрыгнул, вытаращил глаза, спрятался за мою ногу, присел, и обоссался.
- Ах ты!... - страшным голосом закричала тётка, и рванула в зал. К ней на помощь уже бежали с разных концов магазина ещё две таких же колобушки. Аккуратно переступив через лужу, я как ни в чем ни бывало направился к выходу, с удовольствием прислушиваясь, как сзади три толстых тётки с матом гоняются по магазину, гремя и роняя торговое оборудование и товары народного потребления.
Он догнал меня уже у станции. Его и без того придурковатый экстерьер от гонок с тётками и следов мокрой швабры приобрёл какой-то совсем уж залихвацкий вид. Меня разобрал смех.
- Ну ты и придурок! - ржал я. - Таких придурков ещё поискать. Свалился на мою голову.
Мы прошли подземным переходом в обратном направлении и спустились на низкую платформу. Электричка на Бологое уже стояла под парами. Я запрыгнул в тамбур и оглянулся. Он попытался проделать то же самое, уцепился кривыми лапами за нижнюю ступеньку, попытался подтянуться, сорвался, перевернулся в воздухе, и упал на спину. Полежал, удивлённо тараща глаза, попробовал проделать то же самое ещё раз, снова треснулся, и жалобно заскулил.
- Вот так вот, дружище! Пака-пакааа! - сказал я злорадно, показал ему язык и, поправив на плече рюкзачок, прошел в вагон.
- Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Пролетарская! - сказал машинист минут через пять.
Я облегченно вздохнул. Наконец можно было расслабиться и насладиться одиночеством битком набитого вагона. И вдруг, буквально за секунду до того, как лязгнули двери, из тамбура раздался отвратительный писклявый девичий голос.
- Ути мой масенький! - с омерзительным присюсюкиваньем сказал он. - Не мозес забратца?! Давай я тебе помогу! Ты мой халосый! Забыли тебя, да?
"Твою мать!" - сказал я про себя. И тут другой голос, пропитой и хриплый, прокашлял.
- Забыли, как же! Специально бросили! Сволочи! Убивать надо таких! Заведут собаку, и бросят! Хоть бы один мне блять попался, я б ему!...
Народ в вагоне стал с интересом прислушиваться к происходящему в тамбуре. Я незаметно втянул голову в плечи. По проходу шла стайка девчонок-студенток, а меж их ног радостно семенил, подметая ушами пол, сами понимаете кто. Когда стайка с шумом прошелестела мимо, я уже решил, что пронесло. Но пробежав по проходу пару метров он вдруг встал как вкопанный, повертел башкой, и сдал назад. Безошибочно найдя мой левый кроссовок, облегченно вздохнул, и забрался под лавку. Точно под меня. Народ в вагоне стал недружелюбно коситься в нашу сторону. Чтобы как-то продемонстрировать окружающим, что я не имею к этому ровным счетом никакого отношения, я подобрал ногу, топнул, и громко сказал "Кыш!" Стараясь при этом изобразить на лице вид гордый и непричастный.
- Дядя, дядя! - сказала вдруг маленькая девочка напротив, и ткнула пальцем мне между ног. - Ваша собачка описалась!
Я опустил глаза и увидел, как из-под кросовок бежит тонкий ручеёк.
Пару секунд тупо понаблюдав за навигацией, я молча встал, взял рюкзак, и пошел в другой вагон.
Через пару шагов по левой кроссовке радостно захлопали чьи-то ушы. Даже не оборачиваясь я знал, что за нами по проходу тянутся мокрые следы. Два с симпатичным рисунком - от моих кроссовок, и четыре от его отвратительных кривых лап.
* * *
Мы назвали его Гена. Фиг знает почему. Надо же было его как-то назвать.
Знаете, ни до ни после я не встречал настолько сцыкливой собаки. Я даже не представлял, что такие существуют. Он пугался всего. Любого стука, крика, шороха. Хлопнет дверь, гавкнет пёс, засигналит машина, сорвётся с крыши ворона, - Гена тут же спрячется за ногу и обоссытся. Исключительно по этой причине от избы он был отлучен. Так и болтался целый день по участку. Единственным его хобби было общение с соседкой. Это не передать. Это надо было видеть.
Сзади к нам примыкал участок ужасно сварливой и скандальной бабули. Повода поскандалить мы ей не давали, и оттого она ещё больше злилась, пребывала всё время в мрачном расположении духа, и круглый день ковыряясь на своём огороде постоянно что-то злобно бубнила себе под нос. И вот они с Геной друг друга нашли. С утра, едва завидев в огороде соседку, Гена бежал к меже, и начинал через межу на неё лаять. Бабуля была единственным объектом, на который Гена лаял вообще. Соседка тут же начинала лаять на Гену в ответ. Она обзывала его всякими нехорошими словами, и скликала на его голову все кары, какие могла придумать. Так они целый день, с перерывом на обед, лаялись. Иногда соседка, копаясь в грядках, находила там какой-нибудь камень, или старую картошку, и запускала в сторону Гены. Попасть ей ни разу не удалось, да она наверное и не пыталась. Но каждый раз при обстреле Гена с визгом мчался в поисках ближайшей ноги, прятался за неё, и обоссывался. Если ноги поблизости не оказывалось, он с тихим визгом обоссывался там же, на месте. Соседке это весьма нравилось.
Прожил он у нас на даче месяца два, или три. И исчез так же негаданно, как и появился.
Пару раз в неделю мы ездили в город на рынок за продуктами. Для этого нужно было дойти до станции, и там сесть либо на электричку, либо на рейсовый автобус. Кто бы ни отправлялся в эту командировку, Гена неизменно сопровождал. Но только до станции. И там ждал возвращения. В один прекрасный момент мы вернулись с рынка, и Гену на месте не застали. Странно. Может быть вернулся на дачу? Такого с ним никогда раньше не случалось, но вдруг? Нет, на даче его не было. Ну, где-то бегает. Собачье дело такое. Набегается, придёт.
Он не пришел. То есть мы его больше не видели. Ещё какое-то время по дороге на рынок я шарил глазами по местности, но скорее по привычке. Сказать, что мы не расстроились - ничего не сказать. Это был настолько бессмысленный и никчемный пёс, что кроме стыда за него он не вызывал никаких эмоций. И исчезновение его мы восприняли скорей с облегчением, а я так и вовсе с некоей долей тихого злорадства. Как после отъезда изрядно надоевшего родственника.
- Я думаю, - сказала жена, - что он нагостился. Погостил-погостил, и отправился дальше. Я думаю почему-то, что он сел на электричку и уехал. Вот так же привязался за кем-то, и укатил.
Вполне возможно, кстати. Думаю, так и было.
В общем, ни радости от его появления, ни печали по поводу исчезновения этого несуразного явления животного мира никто не испытал.
Только день на третий наверное, или где-то так, я собирался на рыбалку, когда меня неожиданно окликнула сварливая старуха. Я удивился. Она принципиально с нами не разговаривала, не здоровалась, и на приветствия не отвечала. А тут на тебе. Я подошел к меже и поздоровался.
- А вот это... Собачка тут у вас была. Я её што-то не вижу... - спросила старая ведьма.
- Пропала собачка, - ответил я. - Убежал куда-то.
- Убежал... - эхом повторила она. - Ай-ай... Жаль... А я ёй тут косточек приготовила.
Пожала плечами и печально поплелась на свой огород.