Так семгу не ловят
Канда – небольшая река Кольского полуострова, впадающая в Кандалакшский
залив Белого моря. От основной трассы до поселка геологической партии
всего 14 километров, но дорога, особенно летом, отнимает около полутора
часов на вахтовом Газ-66. С середины пути, как раз от слияния Канды и
совсем крохотной Лобки, начинается подъем на небольшое плато под
Неблогорой. Семь километров валунов, вперемешку с промоинами и
непредсказуемыми грязевыми ваннами, который трудно назвать дорогой в
обычном понимании. Перепад высот от слияния речек до поселка - около
двухсот метров.
Красивый широкий плес, перед которым Канда делает поворот на 90
градусов, с другой стороны принимает Лобку, выныривающую из-под старого,
почти сгнившего, моста времен повальной мелиорации. Рядом мост через
Канду, на четырех срубах забутованных булыжником – тоже старый и
разбитый.
Излюбленное место браконьеров и рыбнадзора. Форель, сиг – осенью
поднимающийся по Лобке в Вуд-озеро, и, конечно, семга, заходящая в реки
на икромет. Запрет на ловлю был полный, за исключением лицензионного
спортивного лова.
Это новшество, докатившееся с «перестройкой» в самую глухомань, вызывало
раздражение и недоумение. Иностранцы, добыв на спиннинг рыбину и
снявшись с ней на камеру во всех возможных ракурсах, отпускали ее
обратно в реку.
Большинство из этих трофеев потом погибало, а нас рыбнадзор карал
нещадно даже за удочку. Кара была «поголовной». В буквальном смысле:
голова сига – 15, форели – 25, кумжи – 50, семги – 75 рублей. И не
важно: к чему эта голова была приделана – к взрослой семикилограммовой
рыбине, или «карандашу» выпущенному с рыбозавода. Эти отчаянные
«тинэйджеры», раскрашенные в елочку, могли за полчаса уничтожить весь
запас червей, предназначенных для форели. А форель – рыбка вкусная. Она,
в основном, и была объектом нашего лова.
Речная пеструшка не более 20 сантиметров, осторожная, но прожорливая,
доставляет истинное удовольствие резкой поклевкой, без всяких «вывихов»
и отчаянной борьбой со снастью и рыболовом.
Вы посмеетесь: - А с кем тут бороться? Не скажите! Чуть зазевался и она
уже под коряжником или в траве под камнями, и прощай серебряная
мормышка, до которой эта красавица довольно охоча. Резко потянул – она,
трепыхаясь в воздухе, слетает с крючка, не долетев до берега или у
самого среза воды. Если успел бросить удочку и накрыть этот «вибратор» -
ты просто счастлив, несмотря на кепку, застрявшую посредине реки, тину и
грязь, облепившие весь «фасад», включая «вывеску».
Пыл азарта, охлажденный горной водицей, в самое жаркое лето не
прогревающейся выше шестнадцати градусов, потихоньку ослабевает,
умиротворенный, к тому же, законной добычей. Запутавшаяся в деревьях
снасть освобождается или обрывается, навешивается новый «бюджетный»
поплавок из винной пробки, цепляется тяжелая блесна на крупную добычу -
кепку под другим берегом ручья.
Все это действо происходит под звучные аплодисменты по открытым частям
тела, в тщетных попытках сократить поголовье озверевшего комарья.
Невольно принимаешь на веру то, что эти вампиры чуют свежую кровушку за
десять и более километров! Комментарии, сопровождающие упомянутые
действия, остаются не озвученными, ввиду отсутствия благодарных
слушателей, а первозданное таинство природы не нарушается многообразием
экспрессивной лексики.
Надо сказать, что ловля форели по ручьям - это удовольствие для
одиночки. Даже с одним напарником рыбалка превращается в гонку на
опережение по излучинам реки. Удовольствия никакого, результат
минимальный. Осторожная рыба бросается вверх по течению, будоража своих
сородичей, у каждого из которых свое обжитое место, а подходов, где
можно сделать заброс без риска потерять снасть, не так много.
После работы, спустившись из поселка к мосту на стареньком «Восходе»
заводившемся с «толкача» я, спрятав мотоцикл в кустах, решил порыбачить
на Лобке. Речушка крохотная, но с частыми перекатами и небольшими
плесами. По ней рыбнадзор обычно не ходил. Пасмурная, нежаркая погода
обещала приличный клев на всю «белую» ночь.
Ни опыта, ни приличного запаса снастей у меня не было. Палка с катушкой
и тремя самодельными кольцами – спиннингом могла именоваться только при
наличии необузданной фантазии, но, тем не менее, уже имела свой боевой
счет: восемь килограммовых щурят, добытых на первой моей рыбалке, в
майские праздники.
На удилище, срезанном в густом сосняке, я примотал изолентой катушку с
леской. Булавки, заменившие проводные кольца закрепил на конце удилища и
у катушки. Недостатка в винных пробках не было: на выходных расписали
«пульку» в сопровождении коробки «Старого замка». Из десятка,
презентованных друзьями свинцовых мормышек, три штуки были мной оснащены
серебром, благодаря щедрости нашей радиоэлектронной промышленности и
незабвенному реле МКУ-48. Вот с этим снаряжением я и вступил в первую
стадию затяжной болезни, именуемой в просторечии рыбалкой.
Перекурив и оглядевшись, я никого не обнаружил и сделал несколько
забросов у моста через Канду. Три шустрых, по десять сантиметров,
рыбешки затрепыхались в противогазной сумке. Хорошее начало для новичка
второй раз в жизни взявшего в руки удочку.
Имея смутное представление о том, как выглядит эта самая форель, я и не
подозревал, что в сумке выплясывают двести двадцать пять рублей, прямого
штрафа, полтинник премии по зарплате и выговор с занесением по партийной
линии. Молодняк семги, выпущенный с рыбозавода для пополнения стада,
после хлебосольного питания в садках, оголодал и хватал все, что падало
сверху, в силу привычки.
Потеряв на кустах одну драгоценную мормышку и вытащив еще два таких же
экземпляра, я решил дальше не рисковать, и подался на Лобку.
Видимо лет десять назад это была приличная речка, но вырубка леса вплоть
до самой воды и мелиоративные работы, лишили ее былой живости и
полноводности. Многочисленные валуны и высохший иловый слой по берегам
показывали, что раньше река была вдвое мощнее. Сгнившие штабели не
вывезенного леса дополняли эту невеселую картину.
Остановившись у первого приличного валуна, около которого течение
закручивало взбитую потоком пену, я насадил самого жирного червя и
сделал заброс, поставив глубину наобум. Поплавок мгновенно исчез, потом
вынырнул, подскочив над водой, и его снесло течением. Я ничего не успел
понять, но червяка первого сорта и высшей категории свежести на крючке
не было. Второго такого было жалко, и я насадил двух «малявок». Первые
два заброса попали на течение, которое по камням сбило и эту насадку.
Следующий червяк повис в пяти сантиметрах от поплавка, настолько я убрал
глубину. Попав, наконец, в точку первого заброса поплавок надолго завис
в неподвижности.
Достав сигарету, чтобы хоть немного отогнать комаров и мошку, я начал
прикуривать и прозевал, как исчез поплавок. Жесткий рывок удилища
выбросил в траву позади меня серебристую, в радужных пятнах рыбу граммов
на четыреста.
Пристроив добычу, я снова закурил; руки дрожали от азарта, и я еще
несколько раз закинул снасть в это же место. Больше не клевало. Переходя
от порога к порогу, я поймал еще две штуки, но совсем небольших:
сантиметров по десять. Пять или шесть шустрых рыбешек сорвались с крючка
прямо в воздухе, но это только раззадоривало.
В течение двух часов движения вверх по течению, моя добыча возросла до
двух десятков, но крупные экземпляры, больше пятнадцати сантиметров, не
попадались.
Впереди, за изгибом показался широкий плес, но чистый берег находился с
противоположной стороны, пришлось перебираться прыжками, балансируя на
скользких, покрытых мохом, камнях. Переправившись, я решил перекусить,
потом обловить хорошее место.
Приглядев место, напротив большого валуна, за которым кончался порог и
образовался водоворот, а кусты и деревья вплотную подходили к воде, но
имели небольшой просвет, я, заранее насадив червей пучком, подошел и
сделал заброс в самую пену водоворота. Поплавок слегка качнулся, но не
встал вертикально, а очень быстро, лежа на боку, поскакал на течении,
куда был стянут провисшей до воды леской. Нужно делать новый заброс.
Странное поведение поплавка быстро нашло объяснение: ни червей, ни
серебряной мормышки под ним не обнаружилось.
Отступив назад, чтобы не насторожить предполагаемую добычу, я стал
привязывать последнюю «фирменную» мормышку. В это время обрывки
информации, беспорядочно роившиеся под фуражкой, оформились в интересный
вывод: леска не оторвалась и не отвязалась – она перерезана одним
движением.
Услужливый мозг, мгновенно подкинувший образы ножниц, пассатижей и,
даже, кухонного ножа, был сурово возвращен к реалистическому восприятию
действительности, поскольку среда обитания этих приспособлений не
распространялась на подводное царство, а его обитатели, с подобными
устройствами, до сих пор изловлены не были. По крайней мере, в этой
акватории.
Щука, но не очень крупная – это было самое рациональное объяснение на
данный момент. Бросать спиннинг из кустов я просто не умел, а выйти на
перекат – означало распугать осторожную форель. Не способствовало этому
и низкое солнце позади меня, собиравшееся через пару часов обратно
вверх, так и не окунувшись в легкую прозрачную дымку у края горизонта.
В круглой жестяной коробке из-под леденцов, среди блесен, щедро
собранных для меня друзьями, нашлась одна тяжелая ромбовидная, для
зимнего отвесного блеснения, - с крючком номер восемь или десять. На
катушке удилища, так же презентованной кем-то из друзей, были собраны
куски лески разного диаметра: от 1.0 до 0.3 миллиметров. Сматывая леску
на спичечный коробок, я добрался до лески диаметра 0.4.
Привязал к ней зимнюю блесенку и, глубоко вздохнув, соорудил щедрый
пучок из червей. Наживки оставалось мало, а впереди еще часа три рыбалки
обратным ходом по второму берегу Лобки. Однако, ради щуки, пришлось
пожертвовать почти половиной оставшихся червей.
Провозился я около получаса, стараясь не шуметь и не обращать внимания
на бесплатные донорские услуги. Успел накуриться до состояния
Мюнхгаузена на приеме у людоеда, и, наконец, вернулся к воде. Заброс.
Снасть легла на валун и медленно сползла в тихую воду недалеко от белой
пенистой шапки. Винная пробка, не выдержав перегруза, медленно
погружалась, как решивший не сдаваться врагу «Варяг». Для полноты
картины не хватало лишь флага на деревянном колышке заменявшем перо.
Пока я думал, что делать дальше удилище решило, что имеет право на
собственное существование. Оно согнулось и, сорвавшись с живота,
попыталось нокаутировать меня ударом в челюсть, потом устремилось вслед
за поплавком. Только благодаря надежно притороченной к основанию
катушке, ему не удалось со мной расстаться. Параллельно с этим пришло
понимание того, что снасть уже поймала что-то не мелкое без моего
участия.
Пытаясь внести свою лепту в общее дело, я так рванул этот «Набор юного
рыболова», что вырвал примотанную изолентой булавку, заменявшую
пропускное кольцо. Это была классная « подсечка»!
Очумевший от такой наглости участник поединка, находившийся по другую
сторону тонкой связующей нити, и остающийся неопознанным ни по размерам,
ни по принадлежности, дал драгоценную секунду для незамедлительного
перехода к штурму. Быстро обмотав руку слабо натянутой снастью, я
развернулся, перекинул ее через плечо и подхватив удилище комлем вперед,
ломанулся бегом в кусты! Хорошо натянутая перед этим кепка пыталась
доказать, что без ушей моя голова намного привлекательнее, а глаза нужны
только для того, чтобы я мог оценить всю глубину ее внутреннего мира.
Споткнувшись о замшелую колоду, я уже было вознамерился превзойти Майю
Плисецкую в исполнении ее знаменитого «фуэте», но был остановлен сразу
несколькими законами товарища Ньютона незамедлительно вступившими в
силу.
К счастью земля ласково и нежно приняла свое неуклюжее дитя. Метрах в
пяти от воды, на камнях, поросших редкой травой, что-то, с выпученными
от удивления глазами, извивалось и подпрыгивало, видимо, стараясь
получше рассмотреть происходящее.
Свидетели позора, как правило, долго не живут. Навалившись на
пятикилограммовую рыбину, я успокоил ее, как учил незабвенный Леонид
Павлович Сабанеев: проколол кончиком ножа затылочную часть. В жаберной
щели я увидел кроме зимней блесны, с разогнувшимся более чем на половину
крючком, еще и свое бесценное серебро. Порадовавшись еще одному везению,
я позже узнал, что это случай нередкий для щуки, но не характерный для
осторожной семги. Пора было уносить ноги, тем более что удочка
превратилась в растопку для костра.
То, что была поймана именно семга, а не кумжа, как я предполагал,
выяснилось только дома, когда улов был представлен местным корифеям,
родившимся и выросшим на Терском берегу. Они же мне и разъяснили, что
поймал я не одну семгу, а целых шесть, если считать по головам. Рассказу
- как именно была поймана семга, сначала вообще не поверили, но,
поскольку, в магазины области семга не поступала примерно с 1920 года, а
моя была абсолютно свежей, то пришлось принять на веру мое изложение
событий. Сомневаюсь, что я сам поверил бы сегодня подобному рассказу,
даже при наличии веского, пятикилограммового, аргумента. То, что дуракам
везет, было высказано в форме не обидной и значимости удачи не умалило.
Только при наличии сегодняшнего опыта я понимаю, насколько мне повезло,
причем дважды. Новичку, только слышавшему о сильной и необычайно вкусной
рыбе, не имеющему понятия о технике ловли на удочку, вооруженному ее
жалким подобием, помочь могла только благосклонность высших сил. За
последующие 9 лет мне только дважды доводилось взять семгу на спиннинг,
и оба раза меньше четырех килограммов. Большей частью я проигрывал
поединок северному лососю. Обилие выловленной форели не более десятка
раз украшали экземпляры до пятисот граммов. Видимо так угодно богам
рыбалки, чтобы новичок сразу и навсегда был покорен и заражен этой
страстью.