Глава 8
особо длинная, предпоследняя
Погром и убийство
На следующий день за окном вновь раздался свист. Выглянув, я увидел внизу знакомую компанию.
- Привет Чик! – махнул мне Родька
- ЗдорОво, как ты там? – поддержал его Серый
- Нормально, чего это у вас? - радостно ответил я, заметив огромную крапивину в руке Родьки.
- Слушай Чик, хочешь мы сейчас Удава отделаем, как он тебя? – Родька спрашивал на полном серьезе, показывая мне зажатый в кулаке стебель, - А ты смотреть будешь! Чтоб все честно было! Хочешь?
Удав молча взглянул на меня, будто брызнул своими синими глазами и покорно начал стягивать линялую майку. На обнажившейся спине все еще были видны полосы, уходящие за пояс брюк.
- Вы чего? Совсем уже? – вполголоса зашипел я на Родьку с Серым, - С ума сошли! Кончайте дурить!
- А чего? Удав согласен. Он тогда перебрал с тобой, теперь готов ответить. Правда Удик? – он обратился к Удаву, помахивая перед ним крапивиной, - и Серый подтвердит.
- Как скажешь, - кивнул Серый, глядя на меня снизу, - тебе решать.
- Дураки! Не трогайте его! – я свесился из окна, что б они лучше слышали, - Удав, чума, оденься быстро! Родька, брось, брось крапиву! У меня прошло уже все почти, завтра выйду.
- Ну, смотри, как хочешь, - Родька отбросил в сторону стебель.
- Не надо его трогать! – тихо продолжал я, - Я на него не в обиде! Это наше с ним дело. Офонарели совсем!
- Ясно, - кивнул Серый, - давай там, выходи завтра, - он махнул мне рукой.
Удав натянул на себя майку и еще раз взглянул на меня. Он не улыбался. Его синяк под глазом стал желтым. Мне было жаль его, сверху он казался меньше, чем на самом деле, тощим, с фингалом и следами порки за него же, с грустными синими глазами на конопатом лице. А тут еще и крапивой отходить собрались. Зверье!
- Все, идите на хрен, - кивнул я ему, махнул ребятам рукой и закрыл окно.
«Конечно здорово было бы отмахать Удика крапивой, но… Ведь это не то, мне нужно что бы он сознался, сам бы признался мне в своей мстительности. А я бы ему про петуха напомнил, вот тогда и разобрались бы, кто не прав.» - раздумывал я, сидя над книжкой, - «Ха, а Родька молодец, надо же, полез разбираться за меня и ведь доказал свою, т.е. мою правоту. Привел Удика ко мне, что б я увидел как он его уделает за меня, ха-ха. И даже Серый не против. Мнда.. видно вчера в самом деле перессорились и крепко поговорили. Удава даже жалко».
Делать было решительно нечего. Книжка вызывала отвращение – скукотища смертная, даже без картинок А.П. Чехов «Повести и рассказы». И зачем папа мне ее подарил?
Я бесцельно походил по комнатам и вдруг обратил внимание на свое отражение в зеркале трюмо. Оно стояло в большой комнате за столом, под которым я прятался.
Подойдя к зеркалу я стал разглядывать себя. Позируя сам перед собой, я убедился, что следов от крапивы почти не видно, что мышцы у меня все же есть, хотя и не такие, как у Родика, и что «скелетик» (это если втянуть живот до его прилипания к позвоночнику, покачать руками и состроить вытянутую тощую рожу) получается отличный.
Затем я вдруг обнаружил, что если повернуть движущиеся половинки зеркал и посмотреть в них, то можно увидеть себя со стороны. Это было еще интересней. Никогда не видел себя с боку. Интересно, а сзади можно?
Оказалось, что если влезть на трюмо, неудобно вывернув шею, глядя через несколько отражений сразу, все же можно. Правда для этого нужно было не задеть на тумбочке трюмо все бабкины безделушки, которые там были и почти закрыться створками зеркал.
И вот наконец, когда нужный ракурс был почти найден, я почувствовал, что падаю. Причем не я сам, а падает трюмо вместе со мной.
Со страшным грохотом оно упало на рядом стоящий обеденный стол, я успел сжаться в комок и оказался под ним же, а все бабкины коробочки, вазочки, фотокарточки и брошки с бусинками посыпались на пол.
Со стороны лестницы уже слышался торопливый топот ног.
- Господи! – закричала бабка, лишь взглянув на завалившееся трюмо, - Где ты? Где?!
- Здесь, - осторожно ответил я, высовываясь из под стола.
- Живой! А ну, вылезай, господи… - она наклонилась ко мне
Я вылез из под стола, понуро опустив голову. Бабка схватила меня за плечи, покрутила из стороны в сторону и затрясла:
- Ну зачем, зачем ты полез на трюмо? Ответь, какого хрена? Не ударился?! Господи, ты меня в могилу загонишь!
- Я посмотреть хотел.
- Чего посмотреть?
- Какая у меня спина.
- Выдрать бы тебя по твоей спине! – бабка аккуратно поставила трюмо на ножки, тщательно рассматривая зеркала. К счастью ни одно из их толстых стекол не разбилось, не было даже сколов по краям, - Пронесло! Прости Господи! – перекрестилась бабка, - Чу тебя! – она замахнулась на меня полотенцем, переводя дух.
Наклонившись, она собирала рассыпавшиеся дорогие ей вещицы с пола, расставляя их в прежнем порядке.
- Ба, давай помогу, - виновато предложил я, стоя в сторонке
- На хрен! Помог уже, чуть не убился и меня на тот свет отправил бы, - прохрипела бабка сквозь одышку, - Ну ка, вон отсюда! Пошел на улицу, не хрен дома сидеть! Выздоровел уже, иди к деду, вон у него в сарае громи все.
Чувствуя за собой вину и желая все же помочь бабке, я оделся и спустился вниз. Там, оглядевшись, я взял веник и нашел совок у плиты. Вернувшись наверх, я тщательно подмел все ее разлетевшиеся по комнате бусинки и брошки и высыпал все это затем на тумбочку трюмо, для верности, мало ли прилипло что ни будь, постучав совком о ее поверхность.
- Что! Что ты делаешь?!! – возопила бабка, - Это же полировка! Не смей стучать!
Она выхватила у меня из рук железный совок на длинной ручке.
- Ты где это взял?! – бабка с ужасом разглядывала его, будто это был окровавленный нож (было дело, однажды принес)
- На кухне, а что?
- Ой! Да за что мне это?! – бабка с неожиданной прытью побежала вниз на кухню, сжимая в руке совок, я устремился за ней.
На кухне она подлетела к раскрытой дверце духовки плиты и, быстро захлопнув ее, подперла совком.
- Если пирог опустится, я не знаю, что с тобой сделаю! – крикнула она на меня, - Иди на улицу! Гуляй на хрен, что б до обеда тебя не видела! В дом ни ногой! Вот это видишь? – он показала на мухобойку, - По хорошему прошу, иди уже!
Я вышел из дома во двор. Он был пуст. Все были уже на пляже, дожидаться кого-либо чтоб прикрыться от петуха было бесполезно. Крадучись я пробрался почти до границы двора, как вдруг эта пернатая нечисть настигла меня сзади, подло и неожиданно цепляя когтями голову. С криком я выбежал на пляж, где наконец стряхнул с себя ненавистную тварь. Петух гордо ушел на свою территорию. С пляжа послышались смешки.
«Уроды!» - подумал я, вытираясь от острых когтей птицы, - «Вам бы так, посмотрел бы я».
И тут я заметил Удава, одиноко сидящего на песке отдельно от всех, уткнувшего голову в колени. Я подошел к нему и присел рядом на песок.
- Привет, где Серый с Родькой?
- О, здорОво! Серый с твоим дедом куда то пошел, а Родька не знаю, - увидев меня, удивился Удав, - Тебя выпустили ?
– Ага, все уже, выздоровел, - усмехнулся я, - а ты чего сидишь, не купаешься?
- Ааа, мне здесь нельзя, - он махнул рукой и растянулся на песке
- Почему?
- Издеваешься? Полосы на ногах еще не прошли, а народу полно, чего светить то?
- Ааа, - протянул я, - точно, я и забыл
- Ты то можешь забыть, а я еще долго помнить буду, - вздохнул Удик, - это тебе, между прочим, спасибо.
- Мне?! Ты имеешь в виду, что это из-за этого фингала тебе досталось? Да?! - запальчиво тут-же ответил я, развернувшись к нему на четвереньках, - А за что ты его получил не хочешь вспомнить? – оглянувшись на пляжников, я стал говорить тише.
- Хы, да я просто не ожидал, что ты вот так кинешься, я ж тебе руку тогда дал, а ты все «шибздика» забыть не мог. Гад ты все-таки, - так же вполголоса горячо заспорил он, усевшись рядом, - врезал бы я тебе тогда, если б не Серый!
- Чего-чего?! Ты мне бы врезал? – с вызовом переспросил я, - Ой, напугал ежика голой попкой, ха-ха, ой не могу!
- Слышь, ты, - Удав взглянул на меня из подлобья, - ты не бурей. Ты всего лишь Чик, но не Серый и даже не Родик, - он говорил тихо, но с явной угрозой. Он сорвал одинокую травинку из под ног и начал накручивать ее на палец.
- Дима, ты не заводись, - не скрывая издевочки, процедил я, - драться то с тобой я больше не буду, нельзя. Но и ты не гоношись, не нарывайся, лады? А руку я тебе не пожал и фингальчик поставил не за шибздика. Сам то не догадываешься за что?
- Ну, и за что же? – знакомая ядовитая улыбочка зазмеилась на его губах.
- А за петуха, Дима, за петуха, - тихо пропел я, пристально, не мигая, глядя в его наглые глаза, - помнишь?
- Хы, а что я такого сказал? – улыбочка стала шире
- А то, что пусть я сперва с ним разберусь, а там уж типа посмотрим! Помнишь? – я едва сдерживался, что бы не сорваться на крик.
- Ааа, это…, - Удав сделал удивленные глаза, - а тебя это обидело? Ну, извини, я ж не знал, что ты настолько его боишься, хы!
- Димочка, милый, а ты то сам?! – ласково ответил я, вложив в голос всю желчь сарказма, - Ты то ведь ссышь его не меньше! Только не ври, что это не так, я же видел, как ты перебегаешь двор, прячась за Серым! А хочешь, мы у него и спросим, ты думаешь никто не видит? Да все видят! Так что не надо из себя героя строить, тоже мне! – я все же не удержался и презрительно сплюнул рядом с собой, - самому то разобраться с Петькой тоже кишка тонка?!
- Я его не боюсь, – без усмешки произнес Удав, его глаза потемнели и приобрели какой-то стальной оттенок. Маленький стебелек травы в его руках вдруг порвался.
- Врешь! Я сам видел, ссышь когда через двор переходишь! А один вообще не суешься! – я с наслаждением наконец то рубил его правдой, - И после этого мне типа «пусть сперва разберется», а потом руку? Хрен я тебе ее пожму! А в глаз, так это за то, что ты еще и пошел на меня за это! Понял, ты, Дима Удилов? Никакой ты не Удав! – я набрал в грудь побольше воздуха перед основным,
- А крапивой ты меня из мести отхлестал. За то, что тебя дома выпороли! Красиво получилось, правда? – голос уже предательски подрагивал, несмотря на все мои усилия сдерживаться, - Обвел вокруг пальчика, да? Мне Родик все объяснил. Сволочь ты, понял?, - от ярости даже подрагивали руки, - За это тебе не только в глаз, а всю морду расквасить бы, - я наконец перевел дух, выплеснув накопившееся.
- Я петуха не боюсь! – тихо и жестко отчеканил Удав. Он смотрел на меня тяжелым взглядом темно-синих глаз, уже без усмешки, набычившись и расправив плечи, - А крапивой я тебя проверил, не болтун ли! Ты же сам согласился! Теперь вижу, свой.
- Да уж, ловко ты меня тогда. Но ведь мстил? Сознайся, я же знаю, Родька все рассказал, как ты и его хотел, да он не такой дурак оказался. Тебя поэтому сегодня под окно привели? Верно? Это потому, что Родька тебя честнее. А я, дурачек, поверил… Эх ты, Дима Удилов…, - я был полностью удовлетворен тем, что наконец высказал ему все, что хотел и видел, что он понимает, хоть и артачится, но полностью понимает о чем речь, «знает кошка..».
- Я не боюсь! – сквозь зубы прошипел Удав, - Не боюсь! А ты шуток не понимаешь, я стебаюсь, а ты в драку! – он сбросил с ладоней ошметки стебелька.
- Ты прутики то убери, - бросил я ему, заметив сжатые кулаки, - Драться не буду, пожалею тебя, хотя и не надо бы. Я не в обиде за петуха, может ты и в самом деле стебался, хотя шутка шутке рознь. Но за твою нечестную месть. Подленько это, и ты это знаешь. А про то, что не ссышь Петьку, ты только мне не говори, лады?
- Пошли! Докажу! – Удав вскочил на ноги.
- Давай! Посмотрим какой ты герой! – тут же подорвался я, - Пошли!
Быстро и решительно мы направились к границе двора. Песочный берег пляжа полого поднимался к глинистому обрыву, на котором росли редкие кусты и трава, переходящие в тыльную вытоптанную территорию двора, огороженную с одной стороны серыми сараями, а с другой двумя домами, в одном из которых я и жил.
Посреди двора были сложены поленницы дров, образующие подобие лабиринта с проходами. Фасадная часть двора выходила на улицу, от которой была огорожена редким штакетником и никогда не закрывающимися воротами. Пляж пользовался популярностью у большой части местных жителей, которые проходили на него через наш двор.
Петуха не было видно, но и я, и Удав точно знали, что он где-то рядом, и пройти по двору им незамеченными практически невозможно. Идея была простая – пройти сквозь двор на улицу и вернуться. Встреча с петухом неизбежна, тут-то и прояснится, кто чего стоит.
Удав отправился первым, я остался смотреть. Он шел быстрым шагом, но все же не бежал. На полпути на него попытался налететь петух, выбежавший откуда-то сбоку, из-за поленниц, но Удаву удалось довольно ловко от него отмахнуться и успеть выйти за ворота. Оттуда он насмешливо смотрел на меня, теперь очередь была за мной. Петух не уходил, внимательно оглядывая территорию. Наверно он уже заметил меня и просто ждал. А я ждать не мог, каждая минута моего промедления означала мою трусость в глазах Удава. Я понимал, что сейчас бежать нельзя, что бой с этим пернатым неизбежен и самое главное, впервые по моей инициативе. Но отступать было нельзя.
Набрав в грудь побольше воздуха, я пошел на петуха. Он, увидев мое наглое вторжение, тут же встал в боевую стойку, напыжился и дождавшись, когда я приблизился достаточно близко, бросился на меня, размахивая крыльями и подлетая. Мне удалось стряхнуть его с себя, а затем сбить на землю подвернувшейся доской. Но он вновь встал, готовый к бою. Мне ничего не оставалось, как огреть его еще раз и еще, и еще.
Хотя нет, оставалось - можно было отпустить его, но вместо этого я яростно преследовал уже раненую птицу, не давая ей уйти от обрушивающихся ударов доской, ломающих ноги, крылья, выбивающих перья и пух из агонизирующего тела. Я остановился лишь тогда, когда перерубил своей доской шею уже неподвижному комку из грязно белых окровавленных перьев.
Оглянувшись, я увидел позади себя Удава с круглыми глазами и раскрытым ртом.
- Ты что наделал?! Чума! Тебя дед убъет! – шептал он, с ужасом глядя на меня
- Хрен с ним! – зло огрызнулся я, наконец бросив доску, - Тебе то что?
- Чик! Чума! Ты же убил его…
- Вижу! Иди отсюда!
- Дед не простит. Зачем ты его убил?
- Дурак ты! Уйди, - я оттолкнул Удава и пошел к реке. Он не отставал от меня, поспевая сзади.
- Слышь, Чик, давай спрячем! Будто потерялся. Я не выдам! Давай, пока никто не видит?
- Заткнись! – я резко обернулся к нему, - Уйди! Я сам разберусь. Это мое дело, без тебя уж как ни будь обойдусь! – гаркнул я на него, вытирая трясущиеся руки о чистые шорты.
- У тебя кровь, - Удав показал на остающиеся после рук следы.
Правая ладонь и вправду была в крови, расцарапанная наверно гвоздем в доске. Я смотрел на нее, не чувствуя боли, но ощущая наваливающееся на меня необъятное и неимоверно тяжелое ужасное чувство чего-то совершенного плохого и уже непоправимого.
Это не было страхом перед неизбежным наказанием за содеянное, но это была жалость к моему лютому врагу, осознание несоразмерности сил и разума, а также моей неоправданной жестокости перед глупой, но отважной птицей.
- Не твое дело! – я сжал ладонь в кулак, пытаясь скрыть дрожь.
- Ну ты даешь! Чума! Здорово ты его грохнул, давно было пора! – восхищенно и в то же время как-то боязливо произнес Удав, вдруг осекшись, когда я развернулся к нему.
Он понял. Меня в тот момент буквально колотило изнутри, я мог ударить первым, невзирая на последствия. Мне нужно было себя куда то выплеснуть, я ощущал физическую необходимость выхода своей вины. И чем дальше, тем больнее ощущалось моя неправомерность, я убил, действительно убил птицу. И пусть она (этот петух) был мною ненавидим, но все –же…..
Я совершил непоправимое, я его убил! Вместо восторга над убиенным врагом меня захватило чувство жалости и стыда.
Неожиданно меня накрыла мысль о том, что я опять повелся. Повелся на поводу у Удава. «Мерзко и подло! Сам виноват! Урод! Дебил!», клял я себя, ненавидя Удава, за свой промах, «Сволочь!»
- Отстань! По хорошему прошу, уйди, - чуть громче, чем надо, сказал я ему, для верности толкнув его в грудь, - не иди за мной!
Я не хотел видеть того, из-за которого заварилась такая каша. И ведь хотел то, как лучше, хотел просто пересилить свой страх, а получилось, что убил.