Спору нет, компьютер — великое изобретение, но кое‑кому он принес
лишь одни неприятности. Моя подруга Катя Булавская, например, именно
из‑за умной машины потеряла совершенно замечательного мужа, Игоря,
тихого, спокойного ботаника, все свободное время проводившего у
монитора. Игорь был отличным супругом, не пил, не курил, хорошо
зарабатывал, никогда не ругал безалаберную Катьку за отсутствие обеда и
покупку сотой кофточки.
Любая другая баба жила бы и радовалась, но Катюхе хотелось романтики, а
Игорь не дарил цветов, не замечал красивого сексуального белья, а от
ароматических свечей начинал судорожно кашлять. Сначала Булавская
дулась, но потом решила, что в качестве спутника жизни Игорек идеален, а
романтики она начерпает в чужом колодце. Пользуясь тем, что супружник
стопроцентно доверял жене, Катюха пустилась во все тяжкие, она могла
заявиться домой за полночь и спокойно сообщить:
— Начальник совсем оборзел, работы навалил выше крыши.
— Бедная моя, — отвечал, не отрываясь от экрана, Игорь, — сделай нам
чаек.
Представьте теперь ужас Катюхи, когда она, мило проведя время с
очередным любовником, спокойно притопала домой и увидела в прихожей
красного от гнева мужа.
— Почему мобильный выключила? — заорал он, наскакивая на неверную
супругу.
— Батарейка села, — ловко выкрутилась Катька, пораженная невменяемым
состоянием мужа.
Булавская полагала, что супруг сейчас успокоится и отправится к
компьютеру, но Игорь схватил Катюху за плечи, тряханул и злобно спросил:
— Изменяла?
Булавская похолодела, не понимая, каким образом апатичный, не
интересующийся ничем, кроме новых программ, Игорь узнал правду о бурной
интимной жизни супруги, и выкрикнула:
— Нет.
— Врешь, изменяла!
— Нет, нет!
— Не смей обманывать, хочешь, чтобы носом ткнул? — окончательно
разъярился ботаник.
Сообразив, что у муженька имеются веские доказательства ее неверности,
Катюха перепугалась, развод не входил в ее планы. Оставалось лишь
надеяться, что Игорь простит спутницу жизни, и Катька совершила ошибку.
— Да, — пролепетала она, — случайно, всего один раз.
Милые мои, даже если муж поймал вас нагой, в объятиях другого мужчины,
твердо отрицайте факт прелюбодеяния. Никогда не признавайтесь в
неблаговидном поступке, стойте на своем — вы верны мужу.
Вас оклеветали враги, голый незнакомец на самом деле врач, который
делает вам искусственное дыхание.
Почему он без одежды? Так надо, вам плохо, у вас клиническая смерть, и
вам не до того, чтобы в деталях рассматривать доктора. Врите что угодно,
но никогда, запомните, никогда не признавайтесь в измене.
Мужчина способен простить женщине все, кроме адюльтера. У сильной
половины человечества гипертрофировано чувство собственности. Если
схватите бритвенный станок мужика, он его потом выбросит, а
использованную другим мачо жену вышвырнет вон.
Не потому, что сильно любит вас, а потому, что считает за вещь и не
желает иметь секонд‑хенд. Не думайте, что тихий, интеллигентный
мямля спокойно проглотит фразу типа: «Я была тебе неверна, прости,
милый».
Из тысячи парней ни один не простит вас, может, кто и сделает вид, что
благородно не заметил «левак», но в самый неподходящий момент напомнит
вам о нем, поэтому молчание — золото.
Но Катюха совершила распространенную ошибку, взяла да призналась.
Игорь рухнул на табуретку и уставился на жену, а та принялась юлить:
— Милый, прости, всего один раз, очень недолго, не о чем и говорить,
пяти минут с ним не провела, люблю только тебя. И потом, я была пьяной,
это даже не любовь, а почти изнасилование!
— Ты МНЕ изменила? — обомлев, осведомился муж. — С парнем?
— Ну да, — кивнула Катька, — ведь не с бабой же!
Кстати, ты откуда узнал?
— Только что от тебя услышал, — прошептал Игорь, — сама призналась.
Булавская уцепилась за вешалку.
— Погоди, — пытаясь унять резко вспыхнувшую головную боль, протянула
она, — кто встретил меня воплем: «Изменила? »?
— Верно, — кивнул Игорь, — только я имел в виду совсем другое!
Спрашивал, изменила ли ты пароль в компьютере, на старый он
почему‑то не реагирует.
Слушай, у меня есть беспесды ахуенная идея! – муж пнул меня куда-то под
жопу коленкой, и похотливо добавил: - Тебе понравицца, детка.
Детка.
Блять, тому, кто сказал, что бабам нравицца эта пиндосская привычка
называть нас детками – надо гвоздь в голову вбить. Вы где этому
научились, Антониобандеросы сраные?
Лично я за детку могу и ёбнуть. В гычу. За попытку сунуть язык в моё
ухо, и сделать им «бе-бе-бе, я так тибя хачю» – тоже. И, сколько не
говори, что это отвратительно и нихуя ни разу не иратично – реакции
никакой.
- Сто раз говорила: не называй меня деткой! – я нахмурила брови, и
скрипнула зубами. – И идея мне твоя похуй. Я спать хочу.
- Дура ты. – Обиделся муж. У нас сегодня вторая годовщина свадьбы. Я
хочу разнообразия и куртуазности. Сегодня. Ночью. Прям щас. И у меня
есть идея, что немаловажно.
Вторая годовщина свадьбы – это, конечно, пиздец какой праздник. Без
куртуазности и идей ну никак нельзя.
- Сам мудак. В жопу всё равно не дам. Ни сегодня ночью. Ни прям щас. Ни
завтра. Хуёвая идея, если что.
Муж оскорбился:
- В жопу?! Нужна мне твоя срака сто лет! Я ж тебе про разнообразие
говорю. Давай поиграем?
Ахуеть. Геймер, бля. Поиграем. В два часа ночи.
- В дочки-матери? В доктора? В прятки? В «морской бой»?
Со мной сложно жыть. И ебацца. Потому в оконцовке муж от меня и съёбся.
Я ж слОва в простоте не скажу. Я ж всё с подъебоном…
- В рифмы, бля! – не выдержал муж. Пакля!
- Хуякля. – На автомате отвечаю, и понимаю, что извиницца б надо…
Годовщина свадьбы веть. Вторая. Это вам не в тапки срать. – Ну, давай
поиграем, хуле там. Во что?
Муж расслабился. До пиздюлей сегодня разговор не дошёл. Уже хорошо.
- Хочу выебать школьницу!
Выпалил, и заткнулся.
Я подумала, что щас – самое время для того, чтоб многозначительно
бзднуть, но не смогла как не пыталась.
Повисла благостная пауза.
- Еби, чотам… Я тебе потом в КПЗ буду сухарики и копчёные окорочка через
адвоката передавать. Как порядочная.
Супруг в темноте поперхнулся:
- Ты ёбнулась? Я говорю, что хочу как будто бы выебать школьницу! А ей
будеш ты.
Да гавно вопрос! Чо нам, кабанам? Нам што свиней резать, што ебацца –
лиш бы кровища…В школьницу поиграть слабо во вторую годовщину
супружества штоле? Как нехуй делать!
- Ладно, уговорил. Чо делать-то надо?
Самой уж интересно шопесдец.
Кстати, игра в школьницу – это ещё хуйня, я чесно говорю. У меня подруга
есть, Маринка, так её муж долго на жопоеблю разводил, но развёл только
на то, чтоб выебать её в анал сосиской. Ну, вот такая весёлая семья.
Кагбутта вы прям никогда с сосиской не еблись… Пообещал он ей за это сто
баксоф на тряпку какую-то, харкнул на сосиску, и давай ею фрикции
разнообразные в Маринкиной жопе производить. И увлёкся. В общем, Маринка
уже перецца от этого начала, глаза закатила, пятнами пошла, клитор
налимонивает, и вдуг её муж говорит: «Упс! ». Дефка оборачивается, а муш
сидит, ржот как лось бамбейский, и сосисную жопку ей показывает. Марина
дрочить перестала, и тихо спрашывает: «А где остальное? », а муш
(кстати, ево фамилие – Петросян. Нихуя не вру) уссываецца, сукабля:
«Где-где… В жопе! » И Марина потом полночи на толкане сидела, сосиску из
себя выдавливала. Потом, кстати, пара развелась. И сто баксоф не
помогли.
А тут фсего делов-то: в школьницу поиграть!
Ну, значит, Вова начал руководить:
- Типа так. Я это вижу вот как: ты, такая школьница, в коричневом
платьице, в фартучке, с бантиком на башке, приходиш ко мне домой
пересдавать математику. А я тебя ебу. Как идея?
- Да пиздец просто. У меня как рас тут дохуя школьных платьев висит в
гардеробе. На любой вкус. А уж фартуков как у дурака фантиков. И бант,
разумееца, есть. Парадно-выгребной. Идея, если ты не понял, какая-то
хуёвая. Низачот, Вольдемар.
- Не ссы. Мамин халат спиздить можешь? Он у неё как раз говнянского
цвета, в темноте за школьное платье прокатит. Фартук на кухне возьмём.
Похуй, что на нём помидоры нарисованы. Главное – он белый. Бант похуй, и
без банта сойдёт. И ещё дудка нужна.
Какая, бля, дудка????????? Дудка ему нахуя?????
- Халат спизжу, нехуй делать. Фартук возьму. А дудка зачем?
- Дура. – В очередной раз унизил мой интеллект супруг. – в дудке вся
сила. Это будет как бы горн. Пионерский. Сечёш? Это фетиш такой. И
фаллический как бы символ.
Секу, конечно. Мог бы и не объяснять. В дудке – сила. Это ж все знают.
В темноте крадусь на кухню, снимаю с крючка фартук, как крыса Шушера
тихо вползаю в спальню к родителям, и тырю мамин халат говняного цвета.
Чтоб быть школьницей. Чтоб муж был щастлив. Чтоб пересдать ему
математику. А разве ваша вторая годовщина свадьбы проходила как-то
по-другому? Ну и мудаки.
В тёмной прихожей, натыкаясь сракой то на холодильник, то на вешалку,
переодеваюсь в мамин халат, надеваю сверху фартук с помидорами, сую за
щеку дудку, спизженную, стыдно сказать, у годовалого сына, и стучу в
дверь нашей с мужем спальни:
- Тук-тук. Василиваныч, можно к вам?
- Это ты, Машенька? – отвечает из-за двери Вова-извращенец, - Входи,
детка.
Я выплёвываю дудку, открываю дверь, и зловещим шёпотом ору:
- Сто первый раз говорю: не называй меня деткой, удмурт!!! Заново
давай!!!
- Сорри… - доносицца из темноты, - давай сначала.
Сую в рот пионерский горн, и снова стучусь:
- Тук-тук. Василиваныч, к Вам можно?
- Кто там? Это ты, Машенька Петрова? Математику пришла пересдавать?
Заходи.
Вхожу. Тихонько насвистываю на дуде «Кукарачю». Маршырую по-пианерски.
И ахуеваю.
В комнате горит ночник. За письменным столом сидит муж. Без трусов но в
шляпе. Вернее, в бейсболке, в галстуке и в солнечных очках. И что-то
увлеченно пишет.
Оборачивается, видит меня, и улыбаецца:
- Ну, что ж ты встала-то? Заходи, присаживайся. Можешь подудеть в дудку.
- Васильиваныч, а чой та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как положено
школьнице, стыдливо отвожу глаза, и беспалева дрочу дудку.
- А это, Машенька, я трусы постирал. Жду, когда высохнут. Ты не
стесняйся. Можешь тоже раздецца. Я и твои трусики постираю.
Вот пиздит, сволочь… Трусы он мне постирает, ога. Он и носки свои сроду
никогда не стирал. Сука.
- Не… - блею афцой, - Я и так без трусиков… Я ж математику пришла
пересдавать всё-таки.
Задираю мамин халат, и паказываю мужу песду. В подтверждение, значит.
Быстро так показала, и обратно в халат спрятала.
За солнечными очками не видно выражения глаз Вовы, зато выражение хуя
более чем заметно. Педофил, бля…
- Замечательно! – шепчет Вова, - Математика – это наше фсё. Сколько
будет трижды три?
- Девять. – Отвечаю, и дрочу дудку.
- Маша! – Шёпотом кричит муж, и развязывает галстук. – ты гений! Это же
твёрдая пятёрка беспесды! Теперь второй вопрос: ты хочешь потрогать мою
писю, Маша?
- Очень! – с жаром отвечает Маша, и хватает Василиваныча за хуй, - Пися
– это вот это, да?
- Да! Да! Да, бля! – орёт Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая вот,
как ты видишь, писюкастая такая пися! Она тебе нравицца, Маша Петрова?
- До охуения. - отвечаю я, и понимаю, что меня разбирает дикий ржач. Но
держусь.
- Тогда гладь её, Маша Петрова! То есть нахуй! Я ж так кончу. Снимай
трусы, дура!
- Я без трусов, Василиваныч, - напоминаю я извру, - могу платье снять.
Школьное.
Муж срывает с себя галстук, бейсболку и очки, и командует:
- Дай померить фартучек, Машабля!
Нет проблем. Это ж вторая годовщина нашей свадьбы, я ещё помню. Ну,
скажите мне – кто из вас не ебался в тёщином фартуке во вторую годовщину
свадьбы – и я скажу кто вы.
- Пожалуйста, Василиваныч, меряйте. – снимаю фартук, и отдаю Вове.
Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки,
отставляет ногу в сторону, и пафосно вопрошает:
- Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мушская
волосатая ручища? Не трогала ли ты чужые писи за батончег Гематогена,
как путана?
Хрюкаю.
Давлюсь.
Отвечаю:
- Конечно, девственна, учитель математики Василиваныч. Я ж ещё совсем
маленькая. Мне семь лет завтра будет.
Муж снимает очки, и смотрит на меня:
- Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура!
Тьфу, теперь хуй упал. И всё из-за тебя.
Я задираю фартук с помидорами, смотрю как на глазах скукоживаецца Вовино
барахло, и огрызаюсь:
- А хуле ты меня сам сбил с толку? «Скока буит трижды три? » Какой, бля,
десятый класс?!
Вова плюхаецца на стул, и злобно шепчет:
- А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь
чо это такое?
- А нахуя они мне?! – тоже ору шёпотом, - мне они даже в институте нахуй
не нужны! Ты ваще что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или
алгебру преподавать в три часа ночи?!
- Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура!
- Сам такой!
Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло.
- Блять, с тобой даже поебацца нормально нельзя! – не успокаиваецца муж.
- Это нормально? – вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, -
Заставлять меня дудеть в дудку, и наряжацца в хуйню разную? «Ты
девственна, Мария? Ты хочеш потрогать маю писю? » Сам её трогай,
хуедрыга! И спасибо, что тебе не приспичило выебать козлика!
- Пожалуйста!
- Ну и фсё!
- Ну и фсё!
Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и
разнообразно.
В соседней комнате раздаёцца деццкий плач. Я реагирую первой:
- Чо стоишь столбом? Принеси ребёнку водички!
Вова, как был – в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных
очках, пулей вылетает в коридор.
… Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с
постели… Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить
поссать… Но, поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к
тому, что в темноте прихожей на неё налетит голый зять в кухонном
фартуке, в солнечных очках и с дудкой в руке, уронит её на пол, и
огуляет хуем по лбу…
- Славик! Славик! – истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу
на подмогу, - Помогите! Насилуют!
- Да кому ты нужна, ветош? – раздался в прихожей голос моего отца.
Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.
- Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерская!
Мама жгла, беспесды.
- Отпустите мой хуй, мамаша… - наконец раздался голос Вовы, и в щель под
закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец.
Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал,
а Вова требовал отпустить его член.
Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает щастье дорвацца до
чьего-то там хуя – это очень серьёзно. Вову я жалела всем сердцем, но
помочь ему ничем не могла. Ещё мне не хватало получить от мамы песдюлей
за сворованный халат, и извращённую половую жызнь. Так что мужа я
постыдно бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно,
такого малодушия и опёздальства Вова мне не простил, и за два месяца до
третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно развелись.
Но вторую годовщину я не забуду никогда.
Я б и рада забыть, честное слово.
Но мама… Моя мама…
Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справицца о её здоровье, мама долго
кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в
оконцовке всегда говорит:
- Сегодня, как ни странно, меня не пиздили по лицу мокрым хуем, и не
выкололи глаз дудкой. Стало быть, жыва.
Я краснею, и вешаю трубку.
И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке
висит белый кухонный фартук.
С помидорами.
Я ж пиздец какая сентиментальная…