Копии историй

Мюнхен, 24 февраля 1920 года.
Милейший Рудольф!
Получил твое письмо и спешу с ответом. Ты пишешь, что хочешь податься в
наши края, поскольку в Берлине все совсем плохо. Не советую. Дела в
нашей милой Баварии так же, как в последнее время во всей Германии – то
есть никак. Работы мало, цены растут. Немногие счастливчики получают
зарплату в обед, чтобы успеть потратить ее к ужину. На следующий день
этими деньгами можно только подтереться. Кому от этого хорошо? Никак не
немцам. В умах разброд и смятение. В городе триста партий, все подались
в политику, но хлеба от этого больше не становится. Увы, нет у нас
настоящего вождя, который бы навел порядок.
Представь себе, даже наш сосед, этот чахоточный Дрекслер, создал свою
партию. Конечно же, рабочую и социалистическую* – какие у нас еще сейчас
бывают? С ним в ней шесть человек – журналист-алкоголик**, бывший
вояка***, о котором рассказывают всякие гадости и тому подобный сброд.
Впрочем, вру. Вчера они приняли седьмого камерада. Говорят, совершенно
безбашенный парень, но язык – что помело. Как же его зовут? Не то
Альберт, не то Адольф и такая смешная фамилия. Сегодня он выступает в
Хофбройхаусе***, схожу, послушаю, поскольку другие развлечения нам тут
недоступны. Как же все таки его зовут? А, вспомнил, Адольфом. Не слышал
о таком – Адольфе Гитлере?
(оборвано)
Найдено здесь http://yanval.ru/veimar

Просто убила новая реклама "Растишки", где папа игриво спрашивает сына:

- А сколько нам лет?
- Тридцать пять! Мне пять, а тебе, папа, тридцать
....
- А маме двадцать!
- Тссс, это секрет.

Конечно секрет, если маме двадцать, а сыну пять, это значит что
24-летний папа поимел будущую маму, когда ей было 14.

http://live4fun.ru/joke/54269

Возвращалась из Одессы, на дворе 1994 год и "тиха украинская ночь". Я на
нижней (не боковой) полке плацкартного вагона. За 15 минут до
прохождения таможни, просыпаюсь. Попытка поставить ноги на пол не
увенчалась успехом. Проход загораживает какая-то "бандура". В кромешной
темноте ощупываю предмет мешающий мне. И понимаю, что эта тяжеленная
штуковина стоит на моих тапочках. Чуть-чуть отодвинув ее от столика,
просовываю в образовавшееся пространство ногу, рукой хватаю тапочек, и
одновременно упираясь ногой и дергая рукой, сдвигаю таки ее с места,
после чего в ней что-то булькает, она опрокидывается, и мне на ноги,
руки, и на пол льется, судя по запаху, самогон. Тьма кромешная, "не зги
не видно", "бандура" неподъемная, но как-то я справилась, она вновь в
вертикальном положении. И тут проводник включает свет: таможня! И я
вижу: бидон, огромный, в которых молоко колхозное возили, стоит,
"красуется" на двухколесной тележке. Я в самогоне, пол в самогоне,
запахан, по всему вагону, соответствующий. Но самое ужасное – то, в чем
я и пол, это какая-то сладкая настойка на основе самогона. Все липкое и
не подлежит сухому вытиранию. А тут и таможенники: "Ваши документы,
пожалуйста! ". "Вот! ", - мои пальцы с трудом отдираются от
"серпастого". "Это ваше? ", - кивок на бидончик. "Нет, что Вы? ". Оценив
несоответствие моего светлого образа с образом сорокалитрового
самогоносодержащего бидона, таможенник на весь вагон басом произнес:
"Чей бутылек? ". В ответ тишина, и только эхом красноречивое и
нетерпеливое бурчание в животе у напарника. "Конфискат? ", - с надеждой
в голосе спросил напарник. "А то! ", - ответил, видимо "старшой" и
покатил "бандуру" к выходу. На этом паспортный контроль был закончен,
хотя место у меня было в третьем купе вагона.

http://gb3.anekdot.ru/scripts/gb.php?component=gb&id=9&fu=0&date=2008-02-12&anekdot_id=331395