Шел однажды по Арбату Александр Сергеич Пушкин,
огурец жевал соленый и,
отрыгивая сытно,
он плевал себе под ноги
и сморкался, как из пушки,
в носовой платок вонючий,
желтый весь от гайморита.
А навстречу перся Гоголь
с Гоголевского бульвару,
весь немытый и патлатый,
носом хищно рассекая.
Пушкин хвать его за патлы недалече от пивбара:
"Ты чего, хохол, хиппуешь?
Это я не одобряю!"
Как назло, Толстой шагает,
в бороде опилки, стружки,
жвачки, фенечки да вата из гигиенических пакетов.
"Вы с ентой падлой разберитесь!
- он кричит. - Товарищ Пушкин!
Я кровь проливал, едрить твою,
на фронте не за это!" Т
ут и Лермонтов шагает
при фуражке (мент, наверно).
Он вынает свой револьвер
и огромное полено
и кричит: "Моя бы воля,
я бы враз издал законы,
чтоб таких стрелять на месте!
От лица скажу военных".
Появился тут Тургенев,
только что из-за границы.
Весь в фирме, с огромным кейсом
и с монтаною на попе:
"От таких спасенья нету
в нашей доблесной столице!
Вот такие пьют и курят,
и Муму такие топят!"
Показался сонный Герцен:
декабристы разбудили.
"Бей жидов!" - кричит он громко и винтовкою махает.
Подкатил суровый Горький,
при усах, в автомобиле:
"Если враг нам не сдается, то его уничтожают!"
Hабежал народ российский: Зинки, Hинки, Маньки, Ваньки,
подключилися с оглоблями к общественному мненью:
"Вот те вечер, вот те хутор,
вот те, падла, близ Диканьки!"-
приговаривали хмуро, продолжая избиенье.
А Белинский с Достоевским,
как обычно, опоздали.
А народ уж разошелся,
рассуждая о культуре.
А они вдвоем стояли и пинали
сапогами окровавленное тело
Классика литературы.