Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: mews
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Судя по календарю, пришло время завершить рассказ, а то если кто даже и читал предыдущие части, может уже и забыть, о чем там была речь. На этот случай вот ссылки на них.
Итак, препод-рассказчик доблестно завершил своё обучение в заведении, которое мы будем продолжать называть школой военных переводчиков, тем более, что, видимо, так оно и называлось. Далее он не менее доблестно начал свою службу при Генштабе. Занимался он тем, что при поступлении документов на тайском или арабском языках эти документы на русский переводил, клал в папочку и шёл к указанному ему начальству. Там он пересказывал вслух (по-русски, естественно) переведенное, надо понимать, на случай, если начальство читать разучилось, папочку оставлял и отбывал в свое расположение. Если же носитель одного из этих языков случался лично, тут приходилось его сопровождать всё время от входа в штаб до выхода. Иногда при этом у визитера был собственный переводчик, и приходилось как-то разруливать ситуацию. Но этот стандарт я, будучи немножко переводчиком, теперь и сам знаю: фразу гостя переводит его переводчик, фразу принимающей стороны – местный. При этом английским языком занимались несколько человек, которые вовсе не были однокашниками рассказчика. Это были, как они сами утверждали, выпускники МГИМО, но как и почему они попали в Генштаб, оказалось страшной военной тайной. И рассказчик решил, что для здоровья полезнее не углубляться в эту тему, тем более, что его загрузка от этого уменьшалась. Тайских документов было раз-два и обчёлся за всё время службы, тайскоязычных гостей не было вообще. Арабские документы приходили почаще, и арабские гости наличествовали. И, что характерно, со временем количество тех и других росло.
И в полном соответствии с диалектикой Гегеля, явившейся одним из трех источников и трех составных частей марксизма, в один прекрасный или не очень день количество перешло в качество. Как до рассказчика донесли радостную весть о направлении его в загранкомандировку, сам он умолчал, а встречаем мы его уже в Одессе, откуда, как мы знаем из мемов, отправляются в разные страны мира сухогрузы с зерном. Правда, зерном в данном случае являлись рассказчик и его попутчики, мрачные зенитчики, которых темной одесской ночью загрузили в трюм одной из барж, а в другие, видимо, легло соответствующее оборудование. Ситуация напоминала известный анекдот: «Папа, папа, а в какой концлагерь нас везут?». Хотя рассказчик, в отличие от героя анекдота, немного интересовался политикой, угадать, в какую именно из стран изучаемого языка их направляют, не мог ни он, ни зенитчики. В трюме было комфортно по сравнению с ожиданием. По периметру были расставлены койки, и их хватило на всех загруженных. До Дарданелл «груз» даже кормили горячей пищей и разрешали по несколько человек выбираться на палубу. Но при входе в турецкие территориальные воды всем скомандовали сидеть в трюме тихо, жрать сухпайки, а если в трюм начнут стучать, отвечать: «Что, непонятно? Раз молчит, значит – зерно». Однако был во всем этом путешествии один момент, в который, наверное, читатель не поверит. Спирт не выдавался «грузу» ни в какой форме. Возможно, руководство сочло, что хоровое пение, доносящееся из трюма с зерном, может несколько озадачить турецкие патрули на Босфоре. В таком состоянии шли еще пару суток. Утром пришли в очень крупный порт, и это, а также услышанный рассказчиком арабский диалект подтвердили, что корабль пожаловал в гости к потомкам строителей пирамид. Пока сидели и ждали ночи, получивший от начальства инструкции командир зенитной батареи посвятил подчиненных, а заодно и уже сдружившегося с ними рассказчика в то, почему их отправили именно в Египет. В ходе традиционной военно-практической дискуссии на вечную тему «Чей полуостров?», в данном случае – между Израилем и Египтом, Израиль в очередной раз достал свой аргумент в виде Хель Хаавира, то есть ВВС. Египет попытался побить его козырем – только что полученными от СССР зенитками. Но произошел мисандерстэндинг. Египетские зенитчики разместили батареи поближе к целям, то есть на вершинах холмов. Израиль пустил вертолёты, которые стали летать на пятидесяти метрах с огибанием неровностей рельефа и расстреливать расчёты орудий, а те не могли стрелять «вниз», о чем раньше они не догадывались. После того, как зенитчики закончились, угроза нависла над подарком СССР Египту – Асуанской плотиной. А этого наши уже потерпеть не могли. Для восполнения поредевших рядов в Египет были направлены отечественные зенитчики, а во избежание дальнейших мисандерстэндингов – переводчики, в число которых попал и рассказчик. Впоследствии это мероприятие получило известность как операция «Кавказ». Вечером зенитчикам скомандовали переодеваться в какую-то странную форму – видимо, египетскую, но без шевронов и прочих знаков отличия. Сам рассказчик был изначально отправлен в командировку, одетый в штатское. Дождавшись темноты, «зерно» стали перегружать в подошедший товарный состав. Точнее, загружали технику, а «зерно» перебазировалось в вагоны само. И вот ночная поездка до Асуана была значительно менее комфортна, чем даже вторая часть путешествия в трюме. Хотя еще стояла ранняя весна, в товарных вагонах было если и не жарко, то душно, так что было не заснуть. Оно и к лучшему – ведь никаких спальных мест в вагонах не предусматривалось. Зачем зерну кровати? Наутро невыспавшиеся и вообще ошалевшие зенитчики сразу по остановке поезда получили команду выгружаться и разворачиваться. Выполнив это, они сами не поняли, как на автомате сбили первую же оказавшуюся у них в прицеле воздушную цель. Целью оказался небольшой египетский транспортный самолет, заходивший на проложенную неподалеку ВПП под большим углом, по каковой причине зенитчикам и примерещилось, что он атакует. Командир зенитчиков уже намеревался застрелиться, но тут явился египетский генерал, выяснять, что случилось. И рассказчика вызвали к месту событий. Выслушав доклад командира (точнее, объяснения переводчика, которые тот пытался состряпать на основе невнятного бормотания командира), генерал отправился осматривать место падения. Самолет лежал эпично: оба крыла отвалились от фюзеляжа и валялись отдельно. «Какое мощное оружие!» заявил на это генерал. Далее его реакция была еще менее предсказуема. Уточнив, что самолет был сбит с одного выстрела только что вышедшим на позицию расчетом, генерал выдал тираду насчет того, что местные зенитчики – далее следовала непереводимая игра слов – и близко так не умеют, начал порываться представить командира и расчет к наградам. И вот тут и переводчик, и командир, осознавший, что самоубийство чести пока отменяется и немного пришедший в себя , поняли, что это лишнее, и дружно приложили все свои усилия, чтобы уговорить генерала ограничиться спуском дела на тормозах.
В этот момент рассказчик прервался и оповестил присутствующих, что до конца занятия осталось пять минут, и приятную беседу придется прекратить. Про зачет все уже всё знают (я опять расстроился), но ему пришла в голову идея, как поставить еще один зачет автоматом. Для этого препод предложил перевести строчку из известной (как оказалось, не мне) песни. А именно “She looks like a sugar in a plum”. Но не просто дословно, а объяснив, чем девушка напоминает сахар в сливе. Группа, поначалу воодушевленная перспективой автомата, погрузилась в тревожное молчание. Выждав из вежливости (я всё-таки был на этом занятии вольнослушателем), я поднял руку. У меня-то незнакомая мне строчка не вызвала вопросов. Sugar plum по-английски означает твердую конфетку, драже, кстати, необязательно сливовую. Помните Фею Драже из «Щелкунчика»? Так вот, она по-английски и есть Sugar Plum Fairy. Как и «драже», “sugar plum” – слово немного архаичное. И в этой своей архаичности оно получило переносное значение – нечто очень приятное, очень хорошее. Поэтому текст песни означает, что девушка очень красивая, или хорошо танцует, но, короче, очень нравится автору. Всё это я коротко изложил преподу, за что и получил зачёт тут же на месте. Что мне помогло в будущем, но это совсем другая история.
Тем, кто забыл, а тем паче – тем, кто не читал предыдущую историю, напомню диспозицию. Я проник на последний перед зачётом семинар по английскому с целью подготовиться к сдаче зачёта, каковой мне, отправленному ранее учить немецкий, вроде как не положено сдавать. Но было у меня шестое чувство, что в будущем пригодится. Препод же вместо консультации травит байки о своей учёбе в школе военных переводчиков. Также сообщу комментаторам первой части, что я пишу чистую правду про то, что Я делал, видел или слышал от препода. А уж что ОН приврал или выдумал – решайте сами.
Итак, мы с вами, рассказчик, а в его рассказе - и его однокурсники остановились на моменте приближающейся к ним сессии. В один из дней на занятие явился собственной персоной начальник школы и сообщил, что курсанты вместо увольнительной идут разбирать стену соседнего корпуса. Насладившись вытянутыми физиономиями подопечных, начальник пояснил, что он шуткует. Разбирать стену они будут вместо ближайшего занятия по строевой подготовке, а в случае успешного завершения мероприятия группа идёт в увольнение на оба выходных целиком и полностью. Надо ли говорить, что после такого гениального психологического приема курсанты взялись за работу ударными темпами, и вскоре стена корпуса была разобрана в буквальном смысле по кирпичику. Не целиком, конечно, просто на первом этаже был создан проём шириной метров в десять.
На следующий день курсанты радостно отправились в увольнение. Насколько бурно они провели тот день, рассказчик, а потому и история, умалчивают. Но вернувшись, они увидели сквозь проём стоящий в аудитории танк. Поначалу даже (если такие были) те, кто в этом увольнении не порочил честь будущего советского офицера потреблением напитков, начали склоняться к тому, чтобы дать отныне зарок трезвости. Умылись холодной водой. Танк не исчез. Был он далеко не новым и в большой степени разукомплектованным, и нагло выглядывал из проёма, пока тот не был заделан. Надо понимать, ударным трудом курсантов какого-то другого года обучения, поскольку гастарбайтеров тогда в Москве не водилось.
Рассказчик и его одногруппники недолго удивлялись явлению танка народу, на носу у них были более важные мысли – о сессии. Во время подготовки у них появлялись другие поводы удивляться. Например – практическим заданиям на экзамене, точнее, их формулировкам, типа такой: «Нашими войсками были захвачены в плен несколько бойцов войск НАТО, среди которых оказался внедренный в подразделение сотрудник разведки Королевства Таиланд. С целью выяснения сведений, собранных им, и возможного привлечения его к сотрудничеству, принято решение провести допрос на его родном языке. Задача: выяснить известную ему информацию и склонить к сотрудничеству с нашей разведкой». Другой билет, соответственно, содержал задание для курсанта, играющего роль отважного тайского разведчика. Нет, ну а что? Учебная программа в целом и экзаменационные билеты в частности должны были соответствовать военной доктрине. Доктрина однозначно называла наиболее вероятным противником агрессивный блок НАТО. И как прикажете формулировать задания для изучающих тайский язык, чтобы они были разными? Если тайский дипломат, просящий защиты от злых натовцев и местный крестьянин, спасенный нашей доблестной армией угадайте от кого, уже есть в других билетах? Изучив в большей или меньшей степени всё это разнообразие взаимодействия жителей древнего Сиама с разжигателями войны из североатлантического альянса, курсанты явились на экзамен. Там их ждал сюрприз в виде второго пришествия начальника школы, который возжелал поднять боевой дух курсантов анекдотом об экзамене же, но только в доблестных воздушно-десантных войсках.
Итак, питомцы училища войск дяди Васи сдают очередной экзамен, состоящий в том, чтобы забить гвоздь в стену ударом головы. Один выполняет задачу на «отлично», затем второй, а у третьего случается заминка. Ну никак. Он жалуется принимающему экзамен майору на обстоятельства непреодолимой силы, тот пытается собственноголовно забить гвоздь. И также терпит фиаско. Удивившись, майор обходит стену и видит там генерала, прислонившегося лбом к месту дислокации третьего гвоздя. «Товарищ генерал, а что вы тут делаете?» «Осложняю боевую задачу!»
Конечно, курсанты уже слышали этот бородатый анекдот. Тем более, что именно анекдоты про ВДВ были почему-то в их среде популярны. Но если его рассказывает начальник… Короче, когда смех курсантов отгремел положенное уставом время, начальник продолжил: «Вот и я собираюсь вам немножечко осложнить…»
Группа была препровождена в тот самый класс с танком. Около танка обнаружились две увесистые кувалды. И начался экзамен. Пара, разыгрывающая сценку с допросом, залезала в танк, надевала шлемофоны, которые были соединены с гарнитурами, надетыми на экзаменаторов во главе с начальником. А следующая по очереди пара брала кувалды и била ими изо всех сил по броне танка, «создавая боевую обстановку». Причем было заранее объявлено, что упражнения с кувалдой являются допуском к экзамену, и при недостаточном усердии он не будет засчитан (первой парой стали отличники боевой и политической подготовки, надо понимать, получившие допуск автоматом). Но, честно говоря, многие курсанты с удовольствием поразвлекались бы с кувалдами во всю мочь и без объявления про допуск.
У рассказчика впечатление от пребывания в танке оставалось незабываемое, хотя он, как преподаватель самого МГУ, был крайне ограничен в эпитетах. Но мы всё-таки прониклись, как прониклись и герои рассказа. Им казалось, что они в полной мере ощутили на себе «боевую обстановку». Однако начальник, видимо, опасался забывчивости курсантов и впоследствии время от времени снова отправлял группу сдавать зачеты или экзамены «в танк». Выражение «для тех, кто в танке» заиграло для курсантов новыми красками.
Как ни странно, в процессе ни у кого из них слух не пострадал (видимо, сказалась тренировка времён гипнопедии). Почти все они успешно добрались до победного окончания учёбы и, после выпуска, отправились отдавать родине долг за оную учёбу.
Но это была уже другая история, рассказанная, впрочем, на том же семинаре.
Как я умудрился попасть в элитную школу в то сказочное советское время, не знаю, а родители не признавались. Но учился я не по месту жительства, где школьники имели доступ не только к кое-каким знаниям, но также и к порнографическим открыткам (сам видел) и наркотикам (этих не видел, но два ровесника получили смерть в молодости от передоза, а один – срок). Я посещал учебное заведение, гордо именовавшееся «школой с преподаванием ряда предметов на английском языке». Ряд предметов этот к моему появлению в стенах школы, изрядно поредел (а, может, никогда густотой и не отличался) и включал только сам язык, английскую/американскую литературу и технический перевод. А математика, физика, химия, биология, история и прочие предметы первой необходимости шли на уровне, но на чистом русском. Однако языком нас прогрузили сильно, как фактически, так и формально.
Фактическую нагрузку я ощутил, понятное дело, в самой школе, одиннадцать уроков упомянутых англоязычных предметов в неделю. А вот формальную крутизну почувствовал, лишь поступая на физфак. Получив в приемной комиссии экзаменационный лист, я обратил внимание выдавшей его девушки, что там забыли написать время и место тестирования по английскому. «Нет, не забыли», ответила она, указывая на полное титулование моей школы в моём уже перекочевавшем в ее руки аттестате, «просто с вами всё и так ясно».
Что именно со мной было «ясно», стало ясно, когда на первое занятие нашей группы по английскому языку явилась сотрудница учебной части, разыграв сценку из известного анекдота: «Ты, ты, ты и ты…» - «А я?» - «И ты. Пойдёте учить немецкий». И пошли мы, солнцем палимы, всё ещё довольно жарким сентябрьским солнцем. Учить с нуля новый язык, да еще почему-то по учебникам для химиков, было тем еще удовольствием, но это совсем другая история.
Я каким-то местом почуял (и оказался впоследствии прав), что мне не повредит наличие в зачётке результатов сдачи зачётов и экзаменов по английскому, с которого меня увели. Докопавшись до учебной части, я получил такое разрешение от них и преподавателя английского. Но сдавать предстояло экстерном, поскольку семинары по английскому и немецкому проходили, естественно, в одно и то же время. Позже, на третьем курсе, эта проблема ушла – академические группы рассортировали по кафедрам, а нашу группу немецкого языка, где все шесть человек попали на разные кафедры, не смогли. Занятия стали проходить вне сетки расписания, по вечерам. Именно тогда мы и попали к нормальной немке, обычно преподававшей на филфаке, той самой, которая в 1992 году убеждала нас, что наша страна теперь называется GUS («СНГ»).
Ну а пока подходило время первого зачета по иностранным языкам. Я спланировал всё чётко. Ближе к сессии расписание немного «поплыло» и последние два семинара по языку оказались сдвоенными. И я собирался прийти на этот сдвоенный последний семинар к «англичанам», чтобы хотя бы получить представление о том, чего ждать на зачёте. Я заранее закрыл все «хвосты» по немецкому, оставалось только сдать последнюю порцию «тысяч» – перевода научного текста с нужным количеством тысяч знаков. Стратегия моя была проста. В связи с надвигающимся концом семестра все мои товарищи по немецкому несчастью были немного загружены, и рассчитывали доперевести «тысячи» в начале семинара, пока кто-то другой сдает. Я, конечно, тоже был загружен, но напрягся и пришел уже с готовым переводом. Пяти минут не прошло, я всё сдал, был допущен к зачёту и получил возможность переместиться в рамках англо-саксонской парадигмы из ее второй части в первую.
И вот тут меня ждало потрясение. За что я тогда проливал свою кровь, зачем ел тот список на восемь листов, зачем переводил «тысячи» заранее? Зайдя на семинар по английскому своей академической группы, я услышал, как препод травит байки. Причем на чистом русском. Видимо, обязательная программа была уже пройдена, мучить бедных студентов добрый препод не стал, но и отпустить всю группу, не проведя положенное по расписанию занятие, он не рискнул. Конечно, можно было тихо слинять с такого «занятия». Но что-то (уже второй раз за историю интуиция работает!) подсказало мне, что лучше остаться.
Оставшись, я вскоре понял, что препод изначально был военным переводчиком, а к нам попал по выходу в отставку. Начало первой байки, в частности, где именно он учился, так и осталось для меня тайной. К моменту моего появления на семинаре препод уже дошёл до того, как он был курсантом на казарменном положении, и его терзало не само это положение, а начальник школы (надо понимать, школы военных переводчиков), который был человеком прогрессивным и любил инновации. Случилось этому начальнику прочитать где-то про гипнопедию. Если не знаете, это гениальная идея бормотать спящему человеку что-то на ухо. Бормотаемое откладывается на какой-то там подкорке, и человек запоминает это всю жизнь. Курсанты в связи с этим запомнили на всю жизнь только одно. Спать на подушке с двумя вшитыми динамиками (чтобы курсант слышал их, лёжа на любой стороне подушки) очень неудобно. Разумеется, запрещалось спать без подушки, а стоящий «на тумбочке» дневальный должен был следить за этим и за работой магнитофона, по ночам же регулярно приходила инспекция. Если кто-то спал неправильно, группу поднимали по тревоге и объявляли двухчасовой марш-бросок по окрестным улицам.
Курсанты постепенно приучились спать «на кАмнях острых», твёрдость оных презирая. Но вот с эффектом гипнопедии вышло не так хорошо. Успеваемость не спешила подниматься, тем более, что преподавателям было сказано, что курсанты и так выучат слова во сне, и напрягаться на это не нужно. Но волшебная методика почему-то не спешила явить свои плоды. И тогда начальника осенило: гипнопедия работает так слабо, потому что звук слабый. Курсанты – это же, можно сказать, будущие богатыри! И сон у них богатырский! А, значит, слабого бормотания недостаточно. Нужно включить динамики на полную!
Сначала вышла небольшая заминка. До этого все динамики какой-то местный кулибин подключил к одному магнитофону, который и крутил записи на вражеском языке. Поскольку выходная мощность магнитофона распределялась на все динамики, то есть на удвоенное количество курсантов в казарме, из них доносилось лишь слабое бормотание. Но начальник поднял свои связи в среде зампотыльства, и уже через пару дней в казарму был доставлен усилитель. Нет, не так: доставлен УСИЛИТЕЛЬ! Чудо отечественной ламповой электротехники приветливо мигало, в соответствии со своим происхождением, многочисленными лампочками и жрало мощность, сопоставимую со всем остальным оборудованием казармы. А заодно посылало на каждый динамик децибелы, вполне достойные смотра строя и выправки на плацу. Для курсантов настали чёрные дни, точнее, ночи. Спать не получалось от слова «совсем», хотя такого выражения тогда не существовало, и рассказчик его, понятное дело, не употребил. Невыспавшиеся курсанты отсыпались на занятиях, успеваемость быстро достигла нуля, а местами упала ещё ниже. Преподаватели тоже были недовольны, поскольку потеряла смысл старинная армейская шутка. Это когда посреди занятия препод тихим ровным голосом командует: «Всем, кто спит…», а затем рявкает: «Встать!!!» Теперь вскакивала вся группа целиком.
Спасителем этой конкретной части человечества оказался один из курсантов. На фоне остальных гуманитариев-переводчиков он слыл технарём. Про него ходили легенды, что в отсутствие штопора он мог правильно рассчитанным ударом выбить из винной бутылки пробку, сохранив в целости и вино, и бутылку. В какой-то момент его осенила идея, он достал иголку, которую полагалось носить с собой каждому военнослужащему, и страшным шёпотом сообщил своим однокашникам: «Звук – это ток!» Офонаревшие от недосыпа гуманитарии нестройно переспросили в смысле: «Ну и что?» «А ток идёт по металлу!» Курсанты выразили разными способами полное непонимание. Однако идея сработала. Теперь после отбоя дневальный аккуратно прокалывал провод, идущий от магнитофона к усилителю, иголкой. Она осуществляла не то что бы совсем короткое замыкание, но брала на себя основную мощность выходного сигнала магнитофона. На усилитель шла полная тишина, которую тот исправно усиливал. При появлении проверяющих дневальный быстро выдёргивал иголку, и динамики оживали. Конечно, при этом спящие получали внеплановую побудку, но побудка – это всё-таки не всенощное бодрствование и не двухчасовая пробежка. Курсанты начали высыпаться, преподы на занятиях вернулись к любимым шуткам, начальник был доволен: успеваемость пошла вверх по сравнению с недавним провалом.
Эта идиллия, наверное, могла бы продолжаться бесконечно, но однажды инспекция пришла под утро. Нет, не бойтесь, за курсантов: дневальный успел вытащить иглу. Проверяющие ушли довольные. Но после этого сонный дневальный воткнул иглу в провод, выходящий ИЗ усилителя. Произошёл небольшой фейерверк, вырубилось электричество во всём здании, но, главное – сгорел усилитель. Курсант-технарь еще долго недоумевал по этому поводу (и я недоумеваю вместе с ним, но провести экспертизу, понятное дело, не могу). При замыкании на выходе (!) усилителя, его предохранители остались целы (!!), при этом вышли из строя лампы (которые должны выдерживать ядерный взрыв по соседству!!!) и сгорели «пробки» в здании (!!!!). Не иначе, имело место божественное вмешательство. Ведь починить усилитель или достать новый начальнику не удалось. Впрочем, он уже охладел к идее гипнопедии и задумал нечто новое. К тому же, приближалась пора экзаменов.
В этот момент рассказа прозвенел звонок, и препод прекратил дозволенные речи. Впрочем, он их продолжил на второй паре, и я также надеюсь продолжить рассказ о них в будущем.
Халява. Сладкая мечта почти каждого сдающего сессию студента всех времен и народов. Она многолика. Но я бы не стал называть халявой ситуации, когда студент закорешился с деканом, соблазнил преподавательницу или пристыдил профессора. Хитро спрятанная шпаргалка или секретный код, передаваемый из окна напротив, тоже не она. И небывалое везение, когда случайно выученный вопрос, один из сотни, спасает на экзамене, всё-таки трудно сюда отнести. Истинная халява, базирующаяся на священном принципе недеяния, приходит без малейшего напряжения со стороны получателя. О ней и речь.
Советская власть попрощалась с нами, когда я учился на третьем курсе. Одновременно нам помахал ручкой и союз нерушимый, но это событие мало кем было воспринято как значимое, особенно в нашем поколении. Помню, как на первом после подписания Алма-Атинских соглашений и новогоднего обращения Задорнова к народу на семинаре по немецкому языку преподавательница задала нам наводящий вопрос: «Как называется наша страна?» «Russland», хором ответила наша небольшая группа, включая и обычно молчащего двоечника Ника. Ник был при этом почти отличником по профильным предметам, а вот по-немецки смог выучить только фразу «Ja, das stimmt!» Этой фразой он всегда отвечал на многословные сетования немки по поводу своей неуспеваемости. Замешавшаяся немка, как оказалось, вознамерилась ознакомить нас с новоявленной конструкцией «Gemeinschaft der Unabhängigen Staaten» («Содружество Независимых Государств»), и начала рассуждать про «бОльшую страну». Мы ее выслушали и пожали плечами. А вот уход советской власти был длительным, многоступенчатым и заметным. Еще на первом курсе покинула нас, казавшаяся доселе незыблемой в вузовских программах «История КПСС». Но свято место не могло быть даже наполовину пустым, и мы оказались слушателями уникального предмета под названием «Социально-политическая история двадцатого века», которую, по созвучию с постоянно бывшей тогда на слуху болезнью, все немедленно окрестили «СПИДвека». Видимо, сокращение не порадовало начальство, и уже следующий курс увидел в своем расписании просто «Историю Отечества». Ну а мы встретили новый предмет с большим энтузиазмом. Еще бы: и преподаватели, и студенты были избавлены от необходимости тупо твердить, что учение Маркса истинно, потому что оно верно. Мы могли свободно обсуждать и анализировать события подходившего к концу века. Студентам, которые уделяли внимание непрофильным, «гуманитарным» предметам, случалось ходить на лекции и даже семинары в другие группы, если там разбирались какие-то интересные аспекты недавней истории, и, в итоге, мы хорошо познакомились с преподавателями истфака, а те, в свою очередь, были в восторге от аудитории (в смысле, студентов) физического факультета. На следующий год по старой программе нас ожидало марксистско-ленинское обществознание или что-то вроде того. Но, не забудьте, советское настоящее уже уходило в прошлое. На этой волне в учебной программе появилась новомодная социология. Не менее модный плюрализм побудил не то что бы сделать этот предмет совсем факультативным, но дать студентам альтернативу в виде спецкурсов самых популярных историков. Таким образом, расписание ознаменовалось базовым курсом социологии и тремя альтернативными историческими спецкурсами, на один из которых я и записался.
Может быть, выше я создал у кого-то ложное впечатление, что все студенты-физики с удовольствием, добровольно и с песней изучали историю и прочую гуманитарщину? Спешу исправиться: отнюдь нет. Да, немало студентов записалось на альтернативные исторические курсы. Но еще большее количество забило на гуманитарные предметы вообще, надеясь в итоге как-нибудь потом выкрутиться. Поэтому, когда на каждый из предметов явилось и записалось по два десятка студентов, никто из преподавателей не удивился. Историки – потому что, несмотря на все свои восторги, не питали иллюзий по поводу лени студентов вообще и лени студентов-физиков в отношении гуманитарных дисциплин в частности. Социолог – потому что плохо себе представлял масштабы физического факультета. А масштабы эти были немаленькими. Если не ошибаюсь, физфак тогда был самым населенным факультетом МГУ, предоставляя 450 мест на курсе. Кроме того, именно в это время бесславно завершилась спецоперация, ой, то есть ввод ограниченного контингента советских войск, сменившийся выводом означенного контингента. Государство снизило уровень потребления живой силы возраста 18+ и даже отрыгнуло часть этой силы, вернув призванных со студенческой скамьи срочников обратно на эту скамью, естественно, в начало учебного года. Этот кульбит увеличил численность нашего курса до 600 человек. Подозревая, что может ожидать их в конце семестра, историки в течение него распределили между ходившими к ним студентами темы рефератов (которые тогда из интернета скачивать было не принято ), на предпоследнем занятии оные рефераты собрали, на последнем – рассказали о результатах проверки, обсудили и выставили зачёты. И попрощались с гостеприимным физфаком, предоставив принимать зачет в назначенный для этого день, преподавателю основной дисциплины,то есть социологу.
Теперь пора представить действующих лиц. Это трое моих однокурсников, приятелей, можно, наверное, даже сказать, друзей. Димон – атлетически сложенный парень, абсолютно уверенный в себе в общении с девушками, во время игры в футбол, позже – в общении с клиентами в бизнесе, короче, везде, кроме экзаменов. Причина последнего была непонятна, ибо физику и математику он знал, пожалуй, лучше всех нас. Олег, с которого еще в юности можно было писать портрет мятущегося русского интеллигента, нерешительный, постоянно сомневающийся, но – благодаря то ли выработавшемуся иммунитету к собственной нерешительности, то ли каким-то еврейским корням (а куда же русскому интеллигенту без еврейских корней?) – всегда находивший выход из тупика в который сам себя перед этим загнал. И Лёха, представлявший из себя ботаника в чистом виде, тормозной, в толстых очках с большими диоптриями, вечно удивленный. Делили они одну комнату в Доме студента, каковое уютное учреждение я не смею обозвать «общагой», ибо случалось мне жить и в настоящих общагах. Так вот, эти три довольно разных человека проявляли единодушие в одном вопросе. Они считали меня главным специалистом по борьбе с гуманитарными предметами, ходить на которые считали пустой тратой времени, и до описываемого момента всегда успешно использовали в этом вопросе принцип: «Делай, как он». Вот и при приближении зачета по социологии они стали выяснять у меня подробности. И, к своему ужасу, обнаружили, что на этот раз поезд уже ушел, записаться туда, где я был, нет никакой возможности, и даже зачеты там уже выставлены. Мои увещевания, что я-то, как лох, весь семестр ходил на занятия, а они вот сейчас как-нибудь проскочат зачёт, не имели успеха.
Наступило хмурое утро дня «икс». Димон впал в уныние, повторяя мантру: «Это надо же, вылететь из-за социологии». Олег умудрился где-то достать соответствующий конспект лекций, порывался их прочесть, но мало что понимал. Лёха, всю предыдущую ночь готовившийся к досдаче физпрактикума, а днём его, наконец, сдавший, спал. Поднять его друзья не сумели, и поплелись на зачёт вдвоём. Социолог, тем временем, проникся мощью физфака уже в процессе получения ведомостей, а теперь, пока в огромную лекционную аудиторию набивались пять сотен студентов, прикидывал варианты, как принимать зачёт. Вариант просматривался один, и преподаватель приступил к его реализации. Когда собравшийся курс притих, лектор начал действовать так. Задавал вопрос, выслушивал ответ первого замеченного в поднятии руки студента и выносил вердикт: «да» или «нет». После семи-восьми вопросов он приглашал ответивших верно пройти с зачетками к столу, выставлял им заветную отметку и возвращался к началу процедуры. Вопросы, казалось, сыпались без какой-то системы, поэтому раздобытый коспект не сильно помгал. Димон продолжал тихо бормотать свою мантру про «вылететь», а Олег лихорадочно шарил по страницам лекций в поисках системы. И, наконец, система была обнаружена! Социолог шёл по темам лекций с конца, при этом внутри каждой четной лекции перебирал вопросы в нормальном порядке, а в нечетных – опять-таки начинал с конца. Излагать суть своего великого открытия было некогда. Олег быстро отыскал в конспекте текущее положение полета мысли лектора и просто шепнул Димону: «Сейчас он спросит, что такое норма по Дюркгейму. Ты поднимаешь руку и отвечаешь, что это вариант поведения, статистически наиболее часто принимаемый обществом». Затем Олег и сам воспользовался плодами своего открытия, и через пару минут, получив зачеты, друзья медленно и торжественно поднимались к выходу из аудитории. На выходе из аудитории они столкнулись с Лёхой, проснувшимся уже до уровня способности задать вопрос: «Чё там?» Олег вручил Лёхе конспект, готовясь изложить суть своего открытия, но ушедший в состояние эйфории Димон радостно возвестил: «Да там на халяву зачеты ставят!» Лёха кивнул и зашёл в аудиторию. Дальше всё было просто. Сонный Лёха услышал «на халяву» и увидел небольшую очередь возле стола лектора, состоявшую как вы можете догадаться, из следующей порции ответивших. На сидевших в аудитории Лёха внимания не обратил, ну сидят и сидят, мало ли. Он подошёл в конец очереди, и лектор, уже изрядно офонаревший от количества студентов, внёс заветные записи в зачетку и в ведомость, попутно поругавшись, что Лёха не соизволил сам вписать название предмета и фамилию преподавателя.
Вот это и была она – самая настоящая, чистая, неразбавленная халява.
- Смотри, что пишут: "Несмотря на то, что в допинг-пробе спортсменки было обнаружено запрещенное вещество, спортивный арбитраж принял во внимание особые обстоятельства и позволил ей участвовать в соревнованиях"... - Да, эти пиндосы совсем обнаглели, прибрали к рукам и ВАДА, и суды, творят, что хотят, жрут допинг, а им все прощают! - Вообще-то, это наша спортсменка. - Ну так я и говорю, она же несовершеннолетняя, отстранение причинит ей непоправимый ущерб, и вообще она просто случайно употребила загрязненный продукт.
В МВД составили портрет среднестатистического российского преступника. Он не всегда соблюдает социальную дистанцию, а перчатки не носит принципиально. Его близкие тоже совершают страшные преступления: приятель-торговец ищет закупочные цены пониже, тетя иногда забывает оплатить коммуналку, отец предоставляет малоимущим социальное жилье. Но главное - он сторонник Навального. Это ключевой признак.
- Я проработал в МИДе много лет, - сказал британский дипломат, уходя на пенсию.- Каждый день я ходил с докладом к премьер-министру и сообщал ему, что мировой войны завтра не будет. И я рад отметить, что за всю свою сорокалетнюю карьеру я ошибся только дважды.
Мы лишились политических свобод, которые были у нас при СССР. Тогда любой человек мог выйти на Красную площадь и крикнуть: "Долой Рейгана!", а сейчас попробуй выйди и закричи: "Долой Трампа!"...
- Это запрещено. - Просто у вас нет крыльев, но попробуйте хотя бы подпрыгнуть... - Петрович, задолбал, здесь только одна полоса и сплошная разделительная!
Срочная новость! Перехвачен телефонный разговора между Копенгагеном и Житомиром. - Послушай, Майк, в данном случае это не так важно, идет война... Но, черт возьми, как же похорошела Москва при Сергее Семеновиче Собянине!
Лихие 90-е. Время, когда в августе месяце в одной из областей, лежащих неподалеку от Москвы, традиционно встречались две группы сумасшедших. Первая - школьники, добровольно желающие летом учиться. Вторая - студенты, аспиранты и их старшие товарищи из местных и московских вузов, готовые совершенно бесплатно потусоваться три недели в летнем лагере, попутно обучая первую группу чему-нибудь естественнонаучному (хотя термин "волонтёры" тогда еще не изобрели). Поскольку на дворе 90-е, то практически никаких разрешений и согласований на это безобразие не требуется. Часть взрослого состава оформлена вожатыми в лагерь, остальные преподаватели приезжают так, медкнижки, ну и регулярный СЭС в разных позах. И всё. Но есть проблема в день заезда. Несмотря на то, что администрация лагеря изначально предупреждена, что у них своя свадьба, у нас - своя, она пытается втиснуть нашу вольницу в свой план действий. Начинается с шока от того, что отряды формируются не по возрасту (какой там возраст, у нас все старшие), а по нам одним понятному принципу. Затем - то, что у нас уже заготовлены свои мероприятия, и отвлекаться на конкурсы "Алло, мы ищем...", мы не будем. Долгие и плодотворные дискуссии по этому поводу начинаются утром после заезда и продолжаются до обеда. К обеду становится ясно, что у администрации запал тот самый иссяк, и она отстает от нас на всю смену. Но до обеда большинство взрослых (прежде всего – официально оформленные вожатыми) жёстко заняты, и школьников надо тоже чем-то занять, иначе, еще полные энергии, они в лучшем случае раскурочат лагерь. Противоядие найдено уже давно. В первой половине дня заезда проводится Традиционная Заездная Олимпиада. Поскольку лагерь естественнонаучный, то обычный набор предметов на олимпиаде - математика, физика, химия, биология, ИТ. По результатам олимпиады отряды получают или не получают разные ништяки ("ten points to Griffindor"), что объявляется заранее. Поэтому школьники стараются. Но в этот год из-за организационной неразберихи случилось так, что в стройные ряды желающих погрызть гранит набирали не строго по конкурсу, который проводился по тому же списку предметов, а и по принципу «это хорошие дети, творческие, способные, надо их взять». И среди «творческих, способных» затесалось несколько чистых «гуманитариев». Выслушав условия олимпиады, они самые и подняли на нас взгляд Кота в Сапогах из «Шрека». Мол, а мы как же? Мы не сможем помочь нашим родным отрядам? Посовещавшись, вносим поправку. Вместо выбора заданий по двум из пяти предметов (стандартное правило олимпиады), школьник может заявить о желании выполнить гуманитарное задание. И тут приободрились не только перечисленные «гуманитарии». «Математики» с «биологами» (кавычки ставлю, поскольку этим восьмиклашкам еще было далеко до специалистов) радостно загалдели. Гуманитарные задания? Да это халява! Да мы ща легко! Рассадили мы «олимпиоников», раздали заранее заготовленные задачи по естественным предметам. За это время моя жена, социолог с опытом преподавания истории и культурологии, подготовила список гуманитарных заданий. После чего подошла по очереди ко всем претендующим на «гуманитарную замену» и предложила выбрать из этого списка. И вот тут энтузиазм молодого поколения сильно угас. В том числе даже у тех, кто изначально жалобно поднимал глаза. Трое желающих из почти сотни школьников всё-таки нашлись. Но что-либо хорошее смог сотворить только один из них. Его задание состояло в том, чтобы выбрать историческую эпоху, свою роль в ней, и описать один день из своей жизни. Скромностью парень не отличался, и описал последний день жизни Гая Юлия Цезаря-младшего. Описал подробно и исторически верно, включая обычное утро диктатора, его поездку в Сенат, обсуждение текущих проблем с сенаторами, названными по именам, прошение заговорщиков о помиловании брата одного из них, и даже правильные последние слова Цезаря (а не те, которые стали популярны благодаря Шекспиру). Разумеется, он вошел в число призеров олимпиады, внеся заметный вклад и в копилку своего отряда. А остальные учащиеся той смены осознали, что гуманитарное знание далеко не то же самое, что халява.
Переговоры водителя спецтехники "Норникеля" с диспетчером: - Тут яма со сточными водами. - Закопай. - Здесь куча отходов. - Так, сгреби в сторону, чтобы было незаметно. - Бля, тут мусор на дороге! - Просто вдави его в дорогу. - Не получается, у него машина больно прочная оказалась.
Роскачество признало коньяк небезопасным продуктом и не выдало "Знак качества" ни одной из марок. Торговые дома "Хеннеси" и "Мартель" объявили недельный траур...
В крупной компании идёт совещание, участники которого лихорадочно штурмуют мозг на предмет того, как выбраться из... э... того места, где мы оказались, и параллельно следят за лентой новостей экономики. В ленте появляется сообщение: "В связи с тяжёлой ситуацией Сечин попросил правительство финансово поддержать "Роснефть". Один из сотрудников: - Андрей Иванович, может, и нам..? Топ-менеджер: - Да не вопрос. Мы тоже можем попросить правительство финансово поддержать "Роснефть".
Департамент здравоохранения города Москвы сообщил, что коронавирусную инфекцию можно лечить оксидом гелия. Собственно, это всё, что нужно знать о департаменте здравоохранения города Москвы.
Крутыми тропинками в горы, Вдоль быстрых и медленных рек, Минуя большие озёра, Весёлый шагал человек.
Четырнадцать лет ему было, И нёс он дорожный мешок, А в нём полотенце и мыло Да белый зубной порошок...
Чтобы повести детей в пеший поход, вам необходимо предварительно оформить порядка 70 разрешительных документов (http://clck.ru/M39VX). Один только список законодательных актов, регламентирующих сферу активного детского туризма, на данный момент состоит из 96 пунктов. Каждый идущий с вами несовершеннолетний перед выходом на маршрут обязан пройти медицинский осмотр и получить разрешение медицинского работника (пункт 8.8 СанПиН: http://clck.ru/M38ZA). Только представьте, какой это бюрократический ад, и это только та часть, что предваряет путешествие.
Всю воду, которую вы планируете пить в походе, вам придётся нести на себе из города. Пункт 3.3 обязывает поить детей в походе только бутилированной водой, на которую должны иметься документы, подтверждающие ее качество и безопасность. То есть нельзя просто взять и вскипятить воду, взятую из родника. И чиновников не интересует, идёте вы в поход на один день или на неделю. При этом максимальный вес рюкзака ребёнка, который регулируется пунктом 8.9, даже у мальчиков 17 лет (самая выносливая категория) ограничен 9 кг.
Поесть в походе чиновники вам тоже не дадут. Пункт 9.3: «Доставка пищевых продуктов осуществляется специализированным транспортом, имеющим оформленный в установленном порядке санитарный паспорт, при условии обеспечения раздельной транспортировки продовольственного сырья и готовых пищевых продуктов, не требующих тепловой обработки». Чиновникам плевать, что большинство туристических маршрутов проходит по лесным и горным тропам, где никакой транспорт и близко не проедет. «Полевые кухни оборудуются под навесом или в каркасной палатке для защиты от атмосферных осадков и пыли. Оборудуются разделочными столами, разделочными досками и поварскими ножами с соответствующей маркировкой: "СМ" — сырое мясо, "СР" — сырая рыба, "СО" — сырые овощи, "ВМ" — варёное мясо, "ВР" — варёная рыба, "ВО" — варёные овощи, "Х" — хлеб, "КС" — куры сырые, "Зелень", "Сельдь"».
На чём готовить еду? Использование в детских походах газового оборудования запрещено (пункт 2.22: http://clck.ru/M39dD). А разведение костра допустимо только в специально отведённых для этого местах. Идёт ли при этом дождь — чиновников не интересует. Кстати, посидеть у костра тоже не получится: детям в походе строго запрещено приближаться к костру на расстояние менее пяти метров.
Поставить палатку вам тоже не дадут. Пункт 2.1 СанПиНа запрещает размещение туристского лагеря на территории, эндемичной по антропозоонозным инфекциям. В эту зону входят более половины всех регионов России, признанных эндемичными по клещевому энцефалиту (http://clck.ru/M38V2). В том числе сюда попадает берег Байкала (Иркутская область и Бурятия). Если вы всё-таки идёте в поход в одном из редких регионов, где это ещё можно делать, перед установкой палатки вам предстоит «генеральная уборка территории, скашивание травы, уборка сухостоя и валежника, очистка от колючих кустарников и зелёных насаждений с ядовитыми плодами, акарицидная обработка территории, мероприятия по борьбе с грызунами». При этом запрещено размещение палаточного лагеря далее чем в 20 минутах езды автомобиля от ближайшей пожарной станции (пункт 2.9: http://clck.ru/M39dD). Я вообще таких мест в наших лесах почти не знаю. Кроме того, Росгвардия и МВД обязывают вас огородить палаточный лагерь забором в целях защиты от террористов, но при этом Лесной кодекс запрещает вам городить какие бы то ни было заборы на территории земель лесного фонда (https://rg.ru/2008/07/30/les.html).
И это лишь малая часть глупых и высосанных из пальца запретов. Сами почитайте про огнетушители, сертифицированных медиков и поваров, минерализованные полосы и аэрозольные баллончики от клещей, которые с одной стороны вроде как обязательны, а с другой запрещены как легковоспламеняющиеся, и многое другое. А что, если наплевать на чиновничьи требования и отвести детей в поход просто так? Вас как организатора ждёт уголовная ответственность, предусмотренная 238 статьёй УК РФ: «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». И таких дел в России множество.
Он шёл по тропам и дорогам, Волков и медведей он встречал, Но зверь человека не трогал, А издали только рычал...
