Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Гарик О
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Прошёлся по лабазам… Картина удручающая. Продавцы и управляющие визжат как резаные "наденьте маску". Меж тем все едальни на улице, а их у нас немало, открыты, в них сидят люди и люди эти, прикиньте, едят. Без масок. И никакого визга. Выходит, если человек в состоянии оплачивать своё питание в ресторане — ему без маски можно. А если он готовит еду дома — сдохни, тварь, и не выёживайся. И не важно как ты будешь подыхать — в маске или потому, что тебе просто не продали еду. Некоторые называют это фашизмом. Я не уверен, что это так, но некоторые признаки видны.
…Во втором магазине картина повторилась один в один: — Без маски никто вас обслуживать не будет. — Как скажете. Тогда я заберу еду бесплатно. Эх, какое было шапито... Даже корзину из рук вырывали. Ага, щаз, у голодного мужика еду отнять... идиоты… — Ладно, не буду. Но и маску не надену. Вызывайте полицию. Нюансы опущу, там много чего ещё было.
Приехали космонавты из Росгвардии. — Мужик, опять ты!... Ну надень, ну пожалуйста, их же штрафуют. — У меня нет маски. — Мы ж тебе давали!… — Выбросил. — На протокол напрашиваешься? — Вы же знаете, какой потом будет геморрой. — Витя, принеси из машины, у меня там одна осталась…
Еду оплатил, принёс домой. Размышляю. Что делать-то будем, люди? Это не временная мера, это навсегда. Разве что вместо масок будут, например, нашивки в виде красных звёзд. Пока нашивки. Потом дело дойдёт и до клейма. Я так думаю.
31 декабря 1995 года. Вернулся из отпуска и нате вам, пожалте за ворота. Хероватенько, однако... Пошарили с женой, детям подарки приготовили, скромненько, но по-человечески. А самим вот нихера. То есть на стол салат и всё. Просто всё, если без чая. Идём по Московскому от Сенной до рынка, и вдруг вижу, как мужик пинает что-то, а это что-то улетает к стене дома. — Саш, да что ты... Я подошёл... кошелёк, там порядка 20 баков (в рублях). А тут и рынок рядом...
Ну да, сейчас я могу ссать шампанским, любимый харч жрать и ложкой, и вилкой, и руками... А тогда была жена.
По следу похожестей. (см. историю Камерера https://www.anekdot.ru/id/1372307/#c2368505) Не смешно и не грустно, мне показалось удивительно.
1. В 88-м по своим маклям познакомился с одним пассажиром. Нехороший был человек, но деваться было некуда, пришлось общаться. Внешностью был чуть благообразней большой чёрной крысы, в очках и в усах. Звался сей персонаж Юрием Михайловичем. Я бы не вспомнил это имя никогда, если бы спустя 6 лет не встретился с доктором (тот ещё маклак был). Один в один Юрий Михайлович. Я даже засомневался сначала, но первый точно доктором не был. И звали этого доктора — Юрий Михайлович.
2. С начала 80-х много общался с музыкальными мастерами, — гитары, бабалайки и прочие баяны (завод "Аккорд" в Ленинграде—Петербурге). Работал там один настройщик роялей Толя П.. Иногда побухивал в нашей компании. Потом долго его не видел, и вот в 2002 г. встречаю Толю на улице. — Здорово, Толя. — Здравствуйте. Мы знакомы? — Толь, ты не охуел? Это же я! Ну в Аккорде!... — А что это такое? Я понял, что сам охуел, извинился и отвалил в сторону.
В 2003 у молодого приятеля родился сын, и я решил заскочить в Аккорд, поздравить, так сказать, с первенцем. Ну и попутно спросил, — а Толя ещё работает? Работает, куда он до пенсии денется. Я спустился на два этажа, Толю мне быстро высвистали, встречаемся. Я ему, — Толя, что за дела? Он глаза вытаращил... Ты чего, мол?... Не помню такого, да и нечего мне на Обуховке твоей делать, на Юго-Западе живу. И тут я обратил внимание на его фиксы. Оп-паньки!... А у того "Толика" были ровные белые зубы.
Можно свалить на плохую память, был бухой. Но!... 1. У меня уникальная память на лица, это знают все мои знакомые и жёны. Плюс, конечно, профдеформация, много работал с доками и личными делами. 2. Не бухал, только собирались с приятелем на бутылочку на берегу Невы.
Ну и напоследок... Однажды на Московском вокзале пнул в башмак дремавшего на скамейке мужика. (1987 год, кажется). — Вставай, Пашка, чего расселся тут. Поднимается двухстворчатый шкаф... И тут я понял, что сейчас меня будут пиздить. — Да вы заебали уже! Поспать мне дадут сегодня?... Бить не стал, отпустил просто так. Всё-таки есть на свете добрые и отзывчивые люди.
Эпиграф — Алло!... Дмитрий Алексеевич?... «Красную строку» хочу.
Преамбула (предупреждаю, — буков будет много) Мемуаристика без художественного свиста — не моё. Но я попытаюсь. В общем, так… Это было почти 40 лет назад…
В нашем коллективе выделялся костяк из трёх негодяев, младшему было 27, Владимиру Николаевичу 30, Валерию Алексеевичу 36. Володя и Валера уже «на казённых хлебах», так что скрывать имена не имеет смысла. В свободное время, чаще всего в конце рабочего дня собирались в отделе, там и происходило самое интересное. Включали ТВ, ставили чайник, на длинном столе нарды, — за нардами хозяйничали мы с Николаичем. Иногда кто-то присоединялся, после жёсткого разгрома либо валил домой, либо оставался в роли зрителя. Как ни странно, но пьянок не было. Совсем. Алексеич с семьёй жил в своей квартире, мы с Николаичем — в служебном, он на первом этаже, я на седьмом. Отношения у нас были приятельские, как старший он присматривал за мной, помогал в работе иногда. Но если что, мог доской прямо во время игры по башке настучать. На следующий день шёл извиняться. Что поделать… Вырос в Грозном. Зимой у Николаича была одна тема — всё свободное от работы время зимняя рыбалка на Ладоге. Ебнутый. Больше добавить нечего.
Фабула 1 Совсем кратенько. Как-то сижу в отделе после трудов праведных, играть не с кем, собрался домой. Вдруг на пороге появляется Вовчик. Одет в своё рыбацкое… Как это говно назвать, даже и не знаю. Ну в чём рыбаки обычно шастают!... И поддатый. — Иваныч, я хочу вмазать. — Ну, вперёд. — Я с тобой хочу. — Блять, Вова, ты уже вмазал. Без меня. — Я ещё хочу… Давай-давай, собирайся быстро, пока кабак не закрылся.
Ну хуле делать… слаб человек. Бегом до кабака, в зал с таким чучелом не пустят, мы в буфет. — …Мальчики, а я буфет уже закрыла. Время десять. — Рая, ну хоть вина бутылочку. — Володя, иди в жопу. — Рай, а что там за коробки в углу? — Да пиво чешкое… «Радкост». — Зае… Очень хорошо… Иваныч, сколько брать, по три? — Вова, хватит по две, ты уже датый. — Гарь, ну давай по три, угощаю же! — Ну хорошо, по три так по три… — Рая, нам восемь бутылок. — Вова, ты не охуел с такой арифметикой?... Трижды два будет шесть. — Не пизди…
Припёрлись к нему домой, пивка попили… Просыпаюсь у себя дома… Как домой попал — не помню. Спустился к Вовану… Оказывается, мы восьмую бутылку только открыли, так и стояла на подоконнике. Что за пиво такое делали чехи, — ничего подобного потом в жизни пить не довелось. А я бы повторил.
Фабула 2 Алексеич был интересным рассказчиком. И пожил подольше, и помотало побольше. Да и вообще язык был подвешен что надо, ещё и жена была режом в театре, — та ещё семейка. Потом уже выяснилось, что к своим правдивым байкам он всегда добавлял немного свиста, «для красоты изложения». Иногда свистело так, что ухи закладывало. Но мы-то не знали! Инета не было, попробуй первоисточник отыщи!... Помнится, как-то работал с газетами в Публичке, так за месяц чуть умом не тронулся. Но к делу…
И толкает Валера такую тему… В начале восьмидесятых… то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке»… была большая статья. В общем один мужик поздно вечером возвращался домой, и чуть-чуть не успел на метро, на Московском возале. Там, где железная решётка. Тепло, белые ночи. Может, далеко было добираться, а на тачку не хватало, может ещё что, — решил у решётки дождаться открытия. Покрутился, покрутился, — вдруг видит в углу «дипломат». Помните, были первые советские?... Чемодан стоит, а хозяина нету. Ну, думает, здорово! В компании веселей будет. Наверно хозяин за сигаретами отлучился. Ходит, значит, ходит, а хозяина всё нет. Прошёл час — никого. Мужик стал приглядываться к чемодану. Слегка побитый, замки перехвачены синей изолентой. Дай, думает, посмотрю. Открывает, а он доверху забит банковскими упаковками. Мужик чемодан в зубы и ходу до следующей станции. Утром появился дома, наврал жене с три короба, бабосики втихаря пересчитал… Два лимона!… И началась у мужика райская жизнь. Жене плёл, что попало: то премию дали, то зарплату повысили… Та, естественно, вся из себя довольная… А на работе у него на примете была одна бабёнка. Он давно на неё глаз положил, да не знал, как подъехать. Помните «Итальянцев в России»? — «Андрюша, хочешь заработать миллион?...»
— …Подходит, значит, он к ней, и говорит, — хочу, мол, тебя купить. Та ему, — я дорого стою. Сколько, спрашивает?… Ну, бабец решила, — борзеть так по полной. Пятьдесят тысяч!… Нет проблем. Вынимает из кармана пятьдесят штук, — держи… Ну, и понятно сразу — я твоя!… А у неё была лепшая подружка, а у той муж в уголовке, майор. А в это время!… По всему Питеру — грузинская мафия на перепродаже машин ищет пропавшие деньги. Как их клоуны потеряли!… И милиция в курсе. Вопрос — кто найдёт первым… Молодца сразу приняли, — что да как. Тот запираться не стал, выложил всё без утайки, как было. Хотели статью пришить, да вовремя одумались. Ну, пришёл бы он с этим чемоданом. И кто бы ему поверил?… Ещё и почки бы отбили для профилактики.
В общем, послушали мы, поохоли, поржали, разошлись до следующего раза. На следующий день сидим с Вовой за нардами, папиросы, чай… — Николаич, не верю я, что в дипломат поместились два миллиона. Чё-та пиздит Глаголев. — А давай проверим! — Как! Я последний стольник вчера разменял, а там два ляма. — Иваныч, ты дурак? Щаз всё сделаем. Взял свой кожаный дипломат, вытряхнул барахло, нашёл линейку, стал прикидывать размер упаковки, ну и так далее… Долго народ развлекал… Арифметикой занялся! Вычислял габариты, объём. Всё по науке… Пока Валера не пришёл. — А чего это вы тут делаете? — Да, проверяю, — говорит, — могут ли в «дипломате» два лимона поместиться. — Ну, проверяй, проверяй. Тебя Гарик заставил?... — А что?… — А мы уже проверяли.
Блять, как я бежал… Говорят, из-под башмаков даже искры летели и жареным запахло. Насчёт жареного не знаю, но я чуть не обосрался. Он отдел чуть по кирпичам не разнёс.
Вряд ли на этом ресурсе найдутся пиплы, не слышавшие ни разу, что это такое. Для чуть более глубокого ознакомления с темой предлагаю посмотреть ролик известной "паникёрши и нагнетательницы" Галины Царёвой. На Ютубе естественно его нет, нашёл лишь на ТГ-канале. На мой взгляд некоторые факты кажутся надуманными, но большинство буквально бьёт по глазам своей очевидностью. https://t.me/poiskistiny8/5912 Если ссылка не пройдёт здесь, продублирую в комменте.
А теперь, собсна, то, ради чего я это затеял… Личный опыт разделился на две категории, — прямой и косвенный, сейчас поймёте, про что я.
Был знакомый шахматист по фамилии Карпов. Крепкий мастер, серьёзно мы не играли, была любимая тема — консультативные партии. Шахматисты поймут, а остальным необязательно, на сюжет не влияет. Как-то разговорились, и я спросил, — а ты не ассоциировал свою фамилию с Анатолием Карповым? Никогда, говорит, мне и в голову это не приходило. Это был конец 80-х. Но когда спустя 10 лет у нас состоялся похожий диалог, он сказал, что да, всегда, и по-другому быть не могло. Я не стал его разочаровывать, ему и так от меня доставалось.
Второй эпизод со знакомым мареманом, в Ладоге рыбу брал, на сухогрузе по рекам ходил. Однажды рассказал любопытную вещь... Есть, говорит в Ладоге интересная вещь... Тюлени часто крутятся вокруг судов, им всегда есть чем поживиться. И вот если кто засмотрится на купание тюленей, обязательно окажется в воде. Прям, говорит, магия какая-то. А водичка в Ладоге это что-то, плавал, знаю; человека, бывало, вытащить-то вытащили, а спасти не удавалось. Спустя примерно те же 10 лет я вернулся к этому разговору. — А помнишь?.. — Иваныч! Да я никогда такой хуйни тебе сказать не мог! Ты бредишь. Ладно бы человек по пьяни мог чего наговорить, но этот не бухарик, даже по праздникам выпьет малость, и всё.
Третий эпизод был с моими родственниками. Кратенько... В один гостевой приезд угостили вкусным кофе (марка не важна). Я специально записал, чтоб не забыть, и по возможности стараюсь его покупать. Спустя три-четыре года обратил внимание, что у них Нескафе. А почему, спрашиваю, сменили марку? Ничего мы не меняли, ты что-то путаешь. Ну, значит, опять я...
Это были прямые... Косвенные связаны с печатным словом (в ролике эта тема затронута). Впервые столкнулся... Даже и не помню... В начале 80-х был как-то дома у однокурсницы, и увидел на книжной полке словарь Даля. До этого я про него только слышал. Ну и полез туда. Зачем? Искать любимое слово "блядь". Нашёл, почитал, местами поудивлялся. С появлением дома скоростного Интернета решил скачать словарь в домашнее пользование. Ну скачал. Только в репринтной версии (в репринтной!) слово "блядь" отсутствует. (прим. — при написании текста потратил 3 мин. для подтверждения слов). Остался только блуд. Кому интересно, в комментах отвечу на наводящие. В церковно-славянском словаре прот. Гр. Дьяченко это слово сохранилось, можете убедиться сами. Должен заметить, что с точки зрения языка "блуд" более ругательное слово, нежели "блядь". Когда я увидел это несоответствие ожиданий реальности, вспомнил публикацию в прессе по поводу анафемы Льву Толстому (начало 1900-х). В формулировке были в том числе такие слова — "за блядословие против Церкви". (блядословие у нас потом стало словоблудием) Конечно, Инет нам в помощь. Что?.. А ничего, т.е. хуюшки, нет там этих слов. Третий случай ещё вчера был в голове, а утром вылетел. Звиняйте.
Ну и последнее... Вчера наконец-то закончил новую повесть. "Последнее дело Жерново́" В Личной Гостиной публикации начались 19 апреля. Черновые варианты, само собой. Текст редактируется. По запросу вышлю в PDF-формате.
— Керим–ака, как я рада Вас видеть, здравствуйте!
— Здравствуй, доченька. Позволь на тебя полюбоваться.
— А Герда?… где Герда?… Герда!… Ой, как повзрослела!…
— Сонечка… какая красавица… Дедушка, посмотри, какая Соня стала!
— Подружка, тебе не говорили, что ты красивее меня?
— Да что ты, Соня, что ты!
— Керим–ака!…
— Пойду от вас, свиристелки бесхвостые.
— Керим–ака, где мой ненаглядный валяется? Живой ещё?
— Живой, нас переживёт… Доченька, проводи Соню в дом.
— Как он тебе, — понравился?… Вижу, что понравился. Ой, подружка, не посмотрю на сестру–заступницу.
— Соня, я ничего такого…
— Шучу я, не обижайся. Нечасто в дом приносят молодых людей с переломанными ногами.
— Ещё спит. Пойдём, чаем напою.
— Только одну пиалу. Нас ждёт машина… Бахрам, что стоишь как неродной, присоединяйся… Ну чего уставился! Это Герда.
— Мы знакомы…
— Ещё бы!… Руки сполосни. Лепёшку хочешь? У Герды всегда в доме свежие лепёшки.
— Почему ты не сказала, что вы…
— Ты мозги свои на леднике отморозил? Я же не знала, куда отправляетесь! Иди уж, недотёпа… Хороший мужик, а такой!… Да ну их всех… Сестра давно приезжала?
— Ой, Сонюшко!…
— Что ты сказала?
— Я сказала… ой…
— Прости, я тебя перебила.
— Дочка, у неё родилась дочка!
— Как я рада! Дай тебя ещё раз обниму, за сестру… Когда?
— Месяц.
— Месяц, говоришь?… Хм…
— Что-то случилось?
— Нет, это я так… Как назвали?
— Как маму, Любовь.
— Красивое имя. А как свою дочку называть будешь?
— Сонечка, какая дочка! У меня жениха нет.
— Ничего, моя хорошая, замуж выйду, и твою судьбу устроим. Ты мне веришь?
— А когда собираешься замуж?
— Как только, так сразу. Года не пройдёт!
— За кого?
— У вас в доме дрыхнет!
— …Уже не дрыхну.
— Ой… Тоша…
— Так, при ребёнке слёзы отставить.
— Тошка, гад, я из-за тебя чуть не умерла!… Прости, Тошенька, я так боялась…
— Привет, Бахрам. Как добрались?
— Ехали как по кладбищу.
— …Ну что ты такое говоришь! Нашёл сравнение, умник.
— Допивайте свой чай, да пора уж и с хозяевами прощаться.
— …Соня, ты к нам ещё приедешь?
— Теперь вы к нам… ко мне. А потом снова я. Передавай привет сестричке.
— Обязательно передам.
— Антон, просыпайся, приехали.
— Бахрам, пусть он спит. Пойдём.
— Зачем?
— Тебя не спросили.
— Собирай всё, что под руку попадётся. Лишнее потом заберёт Амир.
— Что ты делаешь!
— Переселяю Антона к себе. Надоело.
— Что надоело!
— Надоело ждать, надоело одной спать, надоело бояться, как бы с ним что не случилось. На вас с Амиром надежды никакой. То подерётся, то ногу сломает. Он что, хуже всех? Почему с вами ничего не происходит!… Отойди… сама.
— Что собираешься делать? Он же скоро уедет!
— Что-нибудь придумаю. Во всяком случае, на больничном отсидит от и до. А я буду за ним ухаживать.
— Ну приехали!
— Ещё не приехали. Неси вещи в машину, двери закрою… Бахрам, не зли меня. Скажи спасибо, что вчера вам рожи всем не расцарапала.
— Спасибо.
— А ты думал!…
— Антошенька, с добрым утром.
— Где мы…
— Не узнаёшь?
— Это… твой дом!
— Проснулся!… Давай, милый, потихонечку, ножку побережём… И потопали–потопали… Не спеши, торопиться некуда.
— Реактивный самолёт.
— Что?
— Соня — реактивный самолёт.
— С вами, мужиками, только так и надо. Только… так…
— Сонь, что с тобой…
— Часа… без тебя, дурака, прожить не могу… Ну как ты этого не понимаешь, дурья твоя башка!…
— Я здесь. Меньше месяца не пробуду, а может и больше. Как скажут доктора. А потом что-нибудь произойдёт. Надеюсь.
— Обними меня… Я никому тебя не отдам… я буду любить тебя до самой смерти.
— Так уж и до самой! В жизни всякое случается.
— Ты только забери меня отсюда. Я хочу в Россию. Не обязательно в Ленинград. Мы можем купить маленький домик на берегу реки, я буду воспитывать детей, заниматься хозяйством. Знаешь, какая я умелая! Ты вторую такую и за деньги не найдёшь.
— А как же мама, Керим–ака с девочками?
— Мама устроена, я ей не нужна. Захочет внуков понянчить — приедет в гости. Только в гости. В доме должна быть одна хозяйка. А сестрички… У Лейлы семья, а Герду к тебе на выстрел не подпущу, пока замуж не выйдет.
— Лейла… Имя знакомое.
— Что тебе до неё! Она тоже говорила про какого-то Антона. Но вы же не одни на белом свете.
— Конечно… Успокойся, всё будет хорошо. Я живой, здоровый.
— Здоровый, как же. А это что?
— Несчастный случай.
— Последний раз. Тошенька, ты меня слышишь? Чтоб это было в последний раз.
— Я хочу тебя поцеловать.
— Только не сильно, тушь потечёт.
— Тушь?…
— Я могу заплакать… от счастья.
— Ой, ребята! Проходите. Сейчас Тошика позову.
— …Кого она, сказала, позовёт?…
— Я догадываюсь.
— Амир, а Тоха здесь устроился лучше, чем у тебя.
— Не жаловался.
— На тебя пожалуешься… Чем так пахнет?
— Бараньим пловом.
— Ты говорил, что баранину не ест он!
— Сонька сусликов приготовит так, что от куры не отличишь.
— Чудны дела Твои Господи…
— Боб, давай без Евангелиев сегодня. Тут семья такая странная образуется. Он нехристь, она иудейка.
— …Мужики, рад вас видеть.
— Соня, можно тебя спросить?
— Роберт, ну что за политес!
— Ты в Бога веришь?
— Верю. И другим могу посоветовать. Только кто женщину слушает у нас…
— А какого вероисповедания?
— Православные мы. В пятом поколении.
— …Амир, с тебя пиво.
— …Ребята, что-то разговоры какие-то мутные для поднятия аппетита. Садитесь за стол. Сегодня дежурное блюдо — Тошика любимый плов. Я начинаю думать, что меня он любит меньше, чем проклятый плов.
— …Плов совсем даже не проклятый, а благословенный. Накладывайте, не стесняйтесь.
— Антон, тебе.
— Что это?
— Открывай!
— …Ничего себе!… Соня, посмотри, что ребята купили!
— Только этого ножа в доме не хватало! Убери сейчас же.
— …Сонь, это подарок для шурина Антона. Он хотел сам купить. Мы решили опередить.
— Простить вас, что ли? Или не прощать…
— Сонечка, сколько можно дуться! Всё хорошо закончилось.
— Так бы и дала тебе, Амирка, по голове.
— Не забывай, кто тебя с Антоном познакомил.
— Так. Начинается. И как долго собираешься напоминать?… до самой смерти?
— …Сончик…
— А тебя, милый мой Тошик, я не спрашивала… Что хохочете!
— Я так и знал, что этим кончится! Так и знал.
— Я ещё не начинала.
— Верю! Знаешь, — тебе верю… Сонечка, пощади, больше не будем, честное слово!
— …Соня, плов ещё остался?
— Один порядочный мужчина нашёлся, — добавки попросил. Даже спасибо не сказали.
— Мы сказали!
— А чего хором-то! Женились бы скорей, что ли. Управы на вас нет. Посмотрите на Бахрама, — ладненький, шёлковый как халат.
— Если каждый день утюгом приглаживать, — любой шёлковым станет.
— Доберусь я до вас.
— Своего Антона воспитывай.
— …Да, про воспитание. Вы что-нибудь решили?
— Мне надо закончить Муху. Это не обсуждается. Не только потому, что много сил туда вложено. Я за следующий курс экстерном сдал половину экзаменов. И у меня появилась протекция. Очень скоро могут принять в Союз. А это в нашей работе очень много значит. Без дела не останусь никогда.
— Так что, так и будешь приезжать на каникулы?
— В начале июня прилетаю за Соней. Либо женимся здесь, либо в Ленинграде, — для меня совершенно непринципиально. Первое время будем жить у мамы. А потом что-нибудь найдём. Мама, конечно, расстроится. Я уже написал, послал фотографии…
— Хоть бы спросил, дурачок. Выбрал самые плохие.
— Это ты дурочка. Вы с ней обязательно подружитесь. Обещаю.
— Ладно, не сержусь. Всё равно хотела выбросить.
— Сонька!…
— Тошик… мы не одни…
— …Намёк поняли… Боб!…
— Иди, Бобик, иди. Попейте пивка, остудите плов в желудках. Пока–пока!
— Тоша, нам осталось меньше трёх недель. Чего мы ждём?
— Знаешь, в своей жизни я принял одно единственное мужское решение. И до сих пор о нём жалею. Всё остальное только следствие обстоятельств, обязательств, порядочности.
— Тош, благодаря тебе от меня наконец-то все отстали. Ты знаешь, какая у меня была репутация.
— Меня здесь не было.
— Амир ничего не рассказывал?
— Рассказывал. Что ты отзывчивая, умная, своенравная, упорная. Никому не даёшь спуску. А так же чуткая и очень добрая.
— И всё?
— Да, всё.
— Значит, Амир лучше, чем я думала. Или…
— Или?…
— …слишком хорошо меня знает.
— Это что-нибудь меняет?
— Да. Прямо сегодня.
— Ты меня пугаешь, Соня.
— Не пугайся. Сегодня у нас будет настоящий семейный ужин. И за столом будут только двое. Муж со своей любимой женой. И жена со своим любимым и единственным в жизни мужчиной. Только не говори мне, что ты на это не надеялся. Не поверю.
— Всё, мужики, до следующего года. Не забывайте. Я вас теперь точно никогда не забуду… Подождите Соню в машине.
— До скорого, Амба, не пропадай. Будем ждать.
— Тош, прости, что не могу ничем обрадовать, — не получилось.
— Сонечка, малышка, у нас будет столько времени!
— Ты не сердишься?
— Прошу, не переживай.
— Я женщина, мне хочется ребёнка.
— Через полтора года будет.
— Тош… ты это… постарайся пореже… изменять.
— Какая ты глупенькая! От любимой жены никто не гуляет!… Ты не веришь, что любимая?
— Ох…
— Я никогда в жизни не писал писем. Сначала было незачем, потом нельзя, потом некому. Я хочу разрушить это правило. Поможешь?
— Помогу.
— Я буду писать тебе каждую неделю. Если получится, то и чаще. Не дожидайся ответов на свои письма. Захочешь поговорить, — просто пиши.
— Я помогу… я буду… с тобой… говорить… до самой смерти…
— Прощай, любовь моя… Сонюшко.
— Скажи ещё раз.
— Сонюшко.
— Ещё!…
— Любовь моя…
— Любовь моя…
Истории, собсна, почти никакой. Обратилась знакомая, мол, у моих друзей проблема: муж храпит так, что его выгоняют спать в другую комнату (хорошо живут – комнаты другие есть). Поможешь, грит? А чего не помочь! Дай мой адрес, свяжемся. Неделя прошла, другая. Я знакомой: – ну и где твои друзья? А нигде! Ему нравится спать в отдельной комнате. Что мне оставалось – только молча завидовать.
По теме были вопросы и предложения. Одно из них я и постарался сегодня "кратенько" изложить. Чтобы не засорять ленту, выкладываю ссылку на свою страницу (мэйл.ру, будь он неладен). https://my.mail.ru/community/garicoldman/479C1A9ED656C891.html#479C1A9ED656C891
— Всем встать! Поприветствуем командира. — Амир… — …Кто не знает, — Антон, он же северянин, он же Амба. Повторить? — Два раза. — Отлично… А теперь, Антон, слушай и запоминай… Боба и Марата не представляю, — вы уже знакомы. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Саушкин. — Я Амба? Да рядом с ним я дворняжкой выгляжу! — Ничего, мы ему прозвище соответствующее подберём… Казимир Войцеховский, подрывник. Зовём на татарский манер, — Казим… И — звезда нашего кордебалета — Мишель Виджасингх. Поставщик, отчасти спонсор, а так же подрывник. — У меня на языке вертится вопрос. Даже не один… Где ты их насобирал? — Казим украинец, Мишель приехал из Индии, Пондишери. — Фамилия мне понятна, а вот имя… — …Штат Пондишери — бывшая французская колония. — А как здесь появился! — О, это очень длинная история. Я учился в Ленинграде. — Вот нелёгкая сюда занесла… — В отличие от тебя, командир, я здесь по долгу службы. Скажи спасибо человеку, с которым ты разговаривал два дня назад. — Опять Керим–ака… — Очень мудрый человек. И очень хитрый, если ты меня понимаешь. Почти как Змей. — Кто?!… — Полковник. — Амир, я тебя поздравляю. — …Иди ты… — Мишель, значит, ты спонсор. Что это за слово? — Контрабанда… Когда посмотришь, что доставил — поймёшь. — Хорошо… Амир, когда смотрины? — Хоть сейчас. Завтра во второй половине дня выдвигаемся в сторону Ангрена на двух машинах. В этот раз никаких автобусов. — Где возьмём вторую? — Вторую поведёт Владислав, муж Лейлы. Я не стал его сегодня дёргать, — он с нами не пойдёт. — Хорошо… Вам известно, по какому принципу собиралась команда? — Антон, все знают. У Мишеля двое детей. — …Дочка Миллисент и сын Чандра. — Какого хрена!… — Командир, я на службе. Моё начальство заинтересовано в этой операции. Учимся, так сказать, где можем. — Дурдом… Где снаряжение? — На исполкомовском складе. — Ну Амир… ты даёшь… — Спокойно, в него кроме меня и Марата доступа никому нет. Оттуда будем загружаться. — Дело ваше— Василь, возьми ключи и дуйте с Казимом ко мне. В машине всем не уместиться. — Считай, что мы там. — Поехали?…
— Самое основное, без чего наша экскурсия не будет иметь смысла, — Си-4 , тридцать килограммов. — Ничего себе… — Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные. Мы провели выборочную проверку… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — пять кг Си-4 и сухой паёк на сутки. — К чему это излишество? — От станков избавимся за пару километров до последней стоянки. Дальше налегке. — Умно… Меня интересуют стволы. — …Мишель, покажи. — ВСС «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении ещё нет. Оцените… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются прямо из обоймы. — Это как! — Смотри… Аналогов в мире нет… Идём дальше… Пистолет Стечкина… Основное преимущество — в магазине те же двадцать патронов. Надеюсь, — не пригодятся. Но должны быть у каждого. — Мне с пистолетом на амбразуры! Ты что, смеёшься? — Командир, у меня дети. Иди сюда… Так называемый «Вал». Из той же серии, что и ВСС, но более практичный в ближнем бою. Ну и конечно без снайперских наворотов. Прицельность, соответственно, ниже. Но вам она не нужна. Зато в отличие от винтовки стреляет очередями. Глушитель как у «Винтореза». — Какая скорость у «Винтореза»? — Неплохая, я бы даже сказал, — хорошая. Меньше секунды. — Как ты всё добыл! — Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают. — Жму руку. — Спасибо, командир. Я говорил, — у меня дети. — Мишель, как будем уходить, если станки бросаем? — Думал, ты забыл… Вот это просто шедевр! Я всегда буду восхищаться русской смекалкой… и русскими женщинами… Складной станок, разработка Амира и Василия. Объём шестьдесят, полезный литров сорок. Нам больше не надо. Рамы изготовлены там же в Туле, совершенно бесплатно. Шили здесь. — У меня просто нет слов. — Есть ещё один сюрприз, по питанию. Надеюсь, останешься доволен. В этот раз никакой картошки и тушёнки–сгущёнки. — Всё. Ты меня убил. — Для себя стараюсь, командир. — Не знаю, как тебя и благодарить. — Приведи нас обратно живыми.
— Слава, Слав, побереги себя. — …Сестра, не волнуйся, — переночует и на свежую голову домой. — Тоша, дай тебя поцеловать на прощанье. — Я вернусь, обещаю. Я ещё дочку вашу не видел. Привет Любаньке от дядьки передавай… Всё, Лейла, мы в пути.
— Антон, когда за вами? — Две недели твои. Приедешь раньше, — тоже неплохо, нам ждать не придётся. — Приеду. — Лейла будет волноваться. — За меня-то? Я в поле не иду. Со стариком шиш–беш погоняем. — Если не любишь проигрывать — лучше не садись. — Мне нравится сам процесс. — Поиграем? — С удовольствием. Наберём винища — и вперёд, часа на три–четыре. — Ага. Пока не упадём. — Точно. Ох и влетит нам от жены. — Пусть влетает, я согласен. Помню, как-то Соня… Извини… — Я понимаю. — Влад, давай лучше помолчим, потому что нихрена ты не понимаешь. И лучше бы тебе никогда этого не понять. — Прости…
— Знакомая переправа… — Туда на двоих, обратно на одной. — Не думал, что так тяжко будет это видеть. — Почему? — Я… сюда провожала Соня, отсюда ждала Соня… Я с каждым шагом произносил её имя… Господи… сколько же ещё… Амир, мне некуда возвращаться. И незачем. Не хочу. Что будет — то будет. — Есть куда, Амба. Я не хотел говорить до выхода в горы. Мы нашли водителя. — Когда?! — В тот же день. — Почему?!… — Чтоб у тебя был стимул. — Где он сейчас, в милиции? — До милиции дело доводить не будем. Решим сами. — А если не вернёмся? — Тогда закончит Дамир. — Спасибо, брат. Я никогда этого не забуду. — Брат, говоришь? Пусть буду брат. — И даже не поспоришь? — А лень мне что-то… Орлы, две минуты на сборы!
— Участок с виду простой. Десять градусов, тягун, троп никаких. Люди там отродясь не ходили. Ни кустов, ни воды. Сложность четыре–пять. Потом относительно легче. Небольшие перепады. Туда идём — не оглядываемся. На обратном пути, то есть второй раз, — придётся включить обзор триста шестьдесят градусов. Местность открытая, спрятаться негде. В общем-то, если нас обнаружат, то прятаться будет уже бесполезно. Два часа такого удовольствия, не меньше. — Амир, если всё пойдёт по плану, — здесь искать будут в последнюю очередь. К этому времени уже будем на подходе к долине. — …А если не по плану? — По-любому прорываться. Тут уже придётся полагаться только на удачу. — …Сложный участок от плато до шоссе, примерно половина пути. По карте не понять. Предполагаемая сложность два, не меньше. — Заши-ибись. — У нас будет фора. Мы пройдём два раза, туда и обратно. Примечайте всё, что может оказаться полезным. — И бесполезным тоже. Всяко быват. — Верно… Задача ясна?… Тогда вперёд. Следующий привал через два часа.
— С возвращением, сынки! — Спасибо, Керим–ака. — Как вы? — Лучше бывает только в кино. — …Антон, что с глазами? — Не знаю, пыль, наверно. — Пыль, говоришь? Вы не в пустыне были… Марат, галазолин командиру, быстро!… Сейчас закапаем, пройдёт… Это солнце… Марат, поезжай в Ангрен. Нужны солнцезащитные очки… Так нельзя. — …Да знаю я, Керим–ака. Думал, — обойдётся. — Эх, молодёжь, совсем головой не думаете. — Не рассчитали маленько. Я виноват. — Зятю твоему надо выговор сделать. Уж ему-то непростительно. — Нельзя всего предусмотреть. — Вы обязаны. Понял? — Понял… Спасибо. — Иди в сад, будем ужинать.
— Итак, ребята, слушайте внимательно. Это последняя дневная стоянка. Значит, никаких инструкций и обсуждений больше не будет. Всё, что скажу, вы уже слышали. Но, повторяю, больше никаких разговоров, — только команды и сигналы… Машина выходит ровно через час после прибытия. Прошу учесть психологический момент: после закрытия створов охрана расслабляется. В это время производим закладку. На всё полчаса, не больше. — Командир, в запасе будет ещё минут пятнадцать до исходной. — Не будет. У них тоже часы есть. Эти минуты нам будут нужны для выхода на позиции. Перед выездом машины караул начинает смотреть во все глаза. Следовательно, никакой движухи быть не должно. Понятно? — Да, командир. — Если закладка пройдёт тихо, ты, Боб, выходишь сюда. Угол градусов пятнадцать. Больше нельзя, — уменьшится возможность для второго выстрела. Марат и Казим по обе стороны дороги дальше на сто пятьдесят. Если у Роберта не получится, — машину придётся гасить любым способом… Мишель, на тебе фейерверк. — Не подведу. — После въезда машины поставь на снаряжение час пятнадцать. Это их отвлечёт. Тогда у нас появится дополнительная фора. Правда, лучше на неё не рассчитывать. Хотя я бы купился на раз–два. Опять же… начнут гореть спальники, — могут догадаться. — Пусть догадываются. Когда шарахнет, им не до них будет. — В СБ не дураки служат. — Если в прошлом году вас прошляпили, то и сейчас уйдём. — …Командир, вы Чаткал по верху прошли? — Было дело. — Детям расскажу. — Если до пенсии доживёшь. Понял? — Да уж… — Ну братцы, с Богом…
17 июля 95г.
— Антон! Что случилось!
— А-а… Макс… Заходи. Пить будешь?
— В девять утра?
— Какие проблемы, начальник! Один раз нальём, и будет десять. А там и до обеда рукой подать.
— Рассказывай.
— «Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой…»
— Не морочь голову. Дома нормально?
— Я там неделю не был.
— А Марина?
— На даче с Морковкой.
— Понятно… Надолго?
— До конца августа… уехали.
— А ты, значит, празднуешь… Герой.
— Да, герой! Мне полагается медаль. За глупость. Чтоб носил её до самой смерти.
— Когда посуду последний раз выбрасывал?
— Вчера… Нет, позавчера… Не помню… А какая разница!
— Ты хоть закусываешь?
— А как же! Тебе закусить?… Сейчас, сообразим… Макс, поищи нож. Запропал куда-то, сволочь железная.
— Не этот?
— О!… надо же! А я и не вижу.
— Что случилось?
— С Мариной…
— Поругались?
— Э-э, не то говоришь.
— Откуда мне знать, что говорить. Я свечку не держал.
— Какую ещё свечку! Ты за кого меня принимаешь!
— Успокойся, Антон. Может, тебе вздремнуть?
— Я встал в шесть часов… Пока с тобой не выпью, — никуда не пойду.
— Я тебя никуда не приглашаю.
— Давай, Макс, налей. У меня координация… того… нарушилась.
— Вижу. Кажется, не только координация.
— Да лан те, Максим! Давай, бухнём!
— Ты меня достал уже. Сколько выпил с утра?
— А-а… вот это всё…
— Полтора литра?!
— «…И опыт, сын ошибок трудных. И гений…» Макс, ты в курсе?
— В курсе чего?
— Что я гений.
— Уже в курсе.
— И ты гений.
— Как скажешь.
— Макс, вот ты мне скажи… Почему у гениев такая хреновая семейная жизнь…
— Тошка, может, ты всё-таки приляжешь? А я тут посижу. Выпью за твоё здоровье, музыку послушаю.
— Да, прилягу… А я лягу-приля-агу-у!…
— Соседи на тебя ещё не ругались?
— Да пошли они!… Нет, соседи у меня хорошие… добрые… не то, что я… а что я… я ничего… ничего… пустое место… место-место… жила-была невеста… а я был женихом… да-а… ты тут сиди… никуда… не уходи… а я пока полежу… немного… немного…
— Макс… Ма-акс!…
— Две минуты!
— У нас выпить есть чего?
— Как грязи.
— Это хорошо.
— Я думаю, что плохо.
— Сколько времени?
— Три часа.
— Нихрена себе! Вот это я дал Морфею оторваться!
— …Всё так плохо?
— С Маринкой-то?… Как обычно… Как меня достало… Каждый раз как подо Ржевом… Ведь знал же, что так будет! И всё равно… Может, хлапнем по пятьдесят, а?
— Есть встречное предложение. По стакану и в парк.
— А ты соображаешь!… Принято. Морду лица сполосну…
— Только не вздумай холодной водой!
— Не дурак.
— Судя по стеклотаре…
— …Ну, за что?
— Не знаю…
— Давай за тебя.
— …Куртку накинь. За бортом плюс пятнадцать.
— Вот лето называется!
— У моря живём.
— Может, на залив смотаемся?
— Не сегодня… Ты к своим поедешь?
— Не позвонит — не поеду. Сколько можно об меня ноги вытирать!
— Тоже верно.
— Морковку жаль… Когда в прошлый раз загудел, она по ночам плакала, меня жалела… А я ведь чихать стал по-кошачьи, как она. Веришь, нет!… Да-а…
— Обойдётся ещё всё, уляжется.
— Мне даже и сказать тебе нечего… Или себе… Не знаю… Макс, заскочим за сигаретами? И по пиву.
— Антон, может, без пива? Развезёт ведь!
— Подстрахуешь. Даю честное гениальное слово — по первой команде сразу домой.
— Домой или в мастерскую?
— Да. Домой не хочу… Девушка, две пачки «Кэмел» и два… две «Балтики»… Спасибо… Ну, падаем?
— …На чём не сошлись?
— Как обычно. «Не учите меня жить»… А у вас что?
— Плохо. Хуже, чем мог себе представить.
— С дочкой всё в порядке?
— Имитируешь деликатность?
— Почти.
— Вчера назначили операцию.
— С чего? Она же нормально себя чувствовала!
— Не совсем. Всё тянула, тянула… Кажется, дотянула.
— Когда операция?
— Во вторник.
— Та-ак… Значит, дела хуже моих… Макс… ты чего… бляха–муха… подумаешь, — операция. У меня их восемь было, не считая четырёх инфарктов!
— Всё нормально… я в порядке… Пока ты спал, я всю мастерскую просмотрел.
— Нашёл чего-нибудь?
— Что именно?
— Значит, не нашёл… Жаль.
— Погоди, что значит жаль!
— Ну, мало ли! Вдруг я как бы что-нибудь потерял, а ты как бы это нашёл.
— Вот придурок. Я уж подумал, — башня у тебя тронулась.
— Не дождёшься.
— …Видел портрет Веры…
— Ну, как?
— Спасибо тебе. Ты не представляешь, как она изменилась за последнее время.
— Наверно не представляю. Разве что самую малость… Помнишь, романс: «…Вот и осталась мне самая малость… шороха осени в доме моём…» Красиво… И мотивчик ничего, душевный такой.
— Это Феликс умеет.
— Сам что ли сочинил?
— Сам. Стихи, правда, чужие. Не знаю… Я в них не разбираюсь… Помнишь, как Вера на тебя?…
— Помню–помню.
— За два дня до вашего прихода Вера видела тебя во сне.
— Да брось!
— Кроме шуток… Ты стоял на стыке Владимирского и Загородного напротив Собора… На тебе был плащ и длиннющее кашне… У тебя есть белое кашне?
— Есть. Покупал в комплекте со свитером…
— …И во сне ты что-то ей говорил… как будто ругал… а она просила ей помочь… А когда проснулась, ей стало страшно. Остальное тебе понятно.
— Эх, Максим, Максим… Раньше бы ты мне рассказал… Ладно, что сделано — то сделано, и в этом всё утешение… Допивай, да пойдём… Ко мне или поедешь?
— Домой.
— Кстати, как с дочкой управляешься!
— Нашёл няню, типа гувернантки. Недорого, потяну.
— Хорошо… Пойдём, до метро провожу… За машиной когда приедешь?
— Завтра с утра.
— Где Вера лежит?
— В Александровской.
— Надо будет проведать до операции, подбодрить.
— Спасибо, Тош, буду благодарен.
— Считай, что мы в одной лодке.
— Да, лодочник, пока не забыл… Ты поаккуратней на пово-ротах.
— Ты про что?
— Про Невский.
— Про какой такой Невский!
— Не прикидывайся. Дом Книги, офис тридцать семь.
— И тут без вас не обошлось!
— Не связывайся, по возможности.
— Я уже въехал, что там происходит. Года три–четыре назад я, конечно, повёлся бы. А сейчас нет, поумнел.
— И вот ещё что… Мой рабочий… Звони, если что…
— Приму к сведению… Спасибо, Макс…
— Тебе спасибо…
— …Горн?… ты немец?
— Да. А что?
— Дык… я тоже.
— Бывает… До завтра?
— До завтра.
— Как успехи? — Переменные. — Пожар?… наводнение? — Скорей небольшое землетрясение. — Опять?… Да когда же вы угомонитесь наконец! — Одному Богу известно. — Или ты ничего?… — Сказал. — А что она? — Вернёмся к разговору после Рождества. — Ну, Антон!… Вот прёт тебе с женщинами! Нет, не судьба тебе, видно, при таком раскладе умереть в семейном кругу. — Типун тебе на язык. — Почему так долго? — Говорит, что пока не готова. — К чему не готова, блин! Вы четвёртый год вместе! Ждать ещё четыре?!… С головой твоя Марина не дружит. Ты намекни, что, мол, стоит слово сказать, и Настя с радостью тебя примет обратно. — Ты дурак или прикидываешься? — Для пользы дела и соврать… — Даже думать забудь. У нас и так это больная тема. — Ах, вот оно что!… Она тебе просто не верит. — Примерно… — Я не понимаю, — а чем она думала три года! Или что изменилось, а я не в курсе? — С виду ничего… Как кошка пробежала. — Ладно тебе, кошка. Тигра пробежала. — Оставим пока. — Ну хоть «нет» не сказала? — После Рождества… Я ещё про венчание заговорил… Может не надо было, а? — C ума сойти, — Бешеный у меня совета спрашивает. Чего ты с утра съел? — Как ты меня назвал?!… — Бешеный. Ты что, не знал? — Что не знал! — Да тебя за глаза так уже лет десять называют. — Кто? — И у нас, и в группе. — Раньше сказать не мог? — Я думал… — Думал!… думал… Как дам в бубен, чтоб не думал! — Тох, ну извини. В голову не могло прийти, честное комсомольское. — Где ты ловок на язык, а где… А-а… пропадать — так с музыкой. — К Эрни поедем? — А что, — мысль! Сколько времени? — Он выходной. Только звякну на всякий пожарный, — мало ли… — Подожди… притормози у канала. — Что ты там… — Зайду в «Грюндиг» , коньяка хлапну для разгона. — Извращенец… Шампанское только не пей, прошу. — Не мохай , большой уже. — Да уж, первый раз что ли.
— О-о!… Кто к нам!… Я же говорил, — не пройдёт и года… Проходите, мы вас ждём. — Кто это мы! — Сюрприз… Зира, Антон приехал! — Зира?!… Мы не договаривались! — Не договаривались?… Она пришла, сказала, что будет тебя дожидаться. Я и не сомневался нисколько.
— …Здравствуй, Антон. Серхат сказал, что ты крестился. Правда? — Да, на следующий день. — Поздравляю… Это тебе в подарок от нас… Тебе и твоей жене. — Зира, ну это уже переходит все границы. — Возьми, возьми. Ты не можешь отказать женщине, особенно такой как я. — Эрни!… Ну что мне делать, подскажи! — А рожу тебе вареньем не намазать? — …Эрни, оставьте нас на несколько минут, для дела. — Виталик, за мной!
— Рассказывай. — Что, Тошик? — Всё. — Всё?… Хм… Серхат бы возражал. — Ну не в этом смысле. — Я пошутила. — Странная ты женщина… Невосточная какая-то. — Фергана не аул… Училась в столице, муж ленинградец. — Как ты узнала, что мы приедем? — А как ты узнал, что у нас будет дочка? — Дочка?… будет?!… Вот это да… Я рад за вас! Муж твой ещё не плакал от счастья? — Тошик… никому не говори. Серхат пока не знает. — Зачем же так! — Знаю, знаю… Пусть немного помучается. — Ай хитра девка!… Что ты улыбаешься! — Я восточная женщина. — Почему мне сказала? — А разве ты удивился? — Кажется… не уверен… Зира, я хочу убедиться, что всё хорошо. — Хорошо, поверь. — О нет! В таких вещах словам доверять опасно. — Что я должна сделать? — Вспомнить. — Его? — Да, как в прошлый раз. — Попробую… — Да уж сделай милость, — попробуй. — Сейчас… — Что ты улыбаешься? — Смешной… и глупый… Нет! Какая же он всё-таки дрянь! — И всё? — Я свободна. — Слаба Богу. — Тошик, кто такая София? — Она… умерла… — Ты плакал?… из-за неё, правда? — Да… — Прости… я… — Я пережил. Видишь — живу, улыбаюсь, надеюсь скоро жениться. Она хорошая женщина, очень хорошая. У нас есть дочка. — Ваша? — Её… маленькое чудо… — Я рада за тебя… Тошик, напиши на листочке слова, которыми ты называл свою Софию. Я хочу, чтобы моя дочь их слышала от меня и от своего отца. — Да… пожалуй… уже пора… Вот, возьми. — Спасибо… И ещё… Наш дом — твой дом. Когда будет совсем плохо, — вспомни нас, тебе не о чем будет жалеть… Наклонись… я хочу тебя поцеловать как сестра… Какой ты большой… Прощай. — Прощай, Зира.
— А где Зира? — Ушла. — Странная женщина… Даже не заглянула. — Что с вами, синяками… — Ну, ты как, — присоединишься, трезвенник? — Легко и непринуждённо. — Мы в общем-то не настаиваем. — …Тоха, ты меня уважаешь? — Когда ты успел, гадёныш! — Дурное дело нехитрое. — Эрни… Ну как тебе не ай–ай–ай!… — Сейчас и тебя уроем… Ладно, Вит, не притворяйся, всё равно надолго не хватит… Антон, присядь на разговор. — На тему? — У меня есть знакомый, старый знакомый, работает хирургом в «Неотложке». Зовут Алексей, Алексей Турчанинов. — Будем продавать мои способности? — Поможем хорошему человеку… Лёшка живёт в родительской квартире на Пестеля. С ним старшая сестра и её дочка шестнадцати лет. — Зачем ты всё это рассказываешь? — Нам придётся туда ехать. — Сам не может? — Он по квартире-то еле–еле на костылях. — Что с ним? — Возвращался домой, поскользнулся на ступеньках и спиной прокатился до самого низа. — Эрни, он хирург, знакомых в медицине больше, чем у меня волос на голове. — Посмотри хотя бы. — Только ничего не обещай. — Это моё дело. — Всё. Я умываю руки. — Поступим таким образом… Выпей вина и отправляйся к семье. Завтра буду тебя ждать между пятью и семью часами. Расклад устраивает? — Надо прикинуть… Нормально… Как будем добираться? — От «Техноложки» на любом троллейбусе кроме семнадцатого и девятнадцатого до Пестеля, а там пешком меньше пяти минут. — А-а, знаю… Не стану засиживаться… Виталик, а ну быренько мне налил… Полный, я сказал!… Вот так-то… Ваше здоровье!… Виталий, на минутку… семейный вопрос.
— Виталик, что такое покаяние? Объясни популярно. — Ты на исповеди был? — Да. — Что батюшке рассказывал? — Проще сказать, чего не рассказывал. У него, наверно, уши опухли. — И про лечение? — Конечно! — А про синдром Кашпировского? — Сказал, что от лукавого. Бесы, мол, любят людей обманывать, друг друга изгонять. — Я понял… Ушёл один, а вернулись всемером… От меня-то что нужно? — Что с этим покаянием делать! — Понимаешь… исповедь это не покаяние. Исповедь акт, — вот ты взял и рассказал. А покаяние процесс. — Это как? — Слушай, ты Фромма изучал! Перемена способа действия. — Больно умный ты стал. Способ!… действия! — Ты спросил — я ответил. — Ну и как мне быть? — Тебе решать. — Если по-батюшкиному… — По-православному! — Хорошо, только не цепляйся за слова… Я и Алексею помогать не должен? — Строго — без благословения ты можешь только доктора ему найти, хорошего доктора. — Так Зире доктора и помогли! — Ну не знаю, Тох!… тут я пас… Отношения с Церковью вещь личная. Моё мнение хотя бы понятно? — Да. Либо я рискую своей задницей, либо бросаю Лёшкину задницу на произвол судьбы. — Точняк!… Не парься, утро вечера мудренее, — завтра всё решишь. — Зачем дожидаться, — уже решил. — Что? — Завтра на Пестеля… Алексей хирург. Скольким людям он помог и ещё поможет! А сейчас он просто тюфяк на палочках. Надо исправлять. — Эрни разговор передать? — Ни в коем случае! Это мои проблемы, незачем человека впутывать. — А не он ли!… — Неважно. Моё решение, и точка. Обсуждению не подлежит. — Хорошо… Значит, мы про семью? — Да. Про меня и про тебя. — Счастливо, Тоха, до встречи… Подожди, что Зира тебе подарила? — Я ещё сам не знаю. — Дай глянуть, ну дай–дай, не щемись!… Нифига себе!… На сколько персон? — Кажется на шесть. — Красота… Сколько же он может стоить!… — Виталик, охолонись, тебе бы всё на бабосики перевести. — А что, нельзя? — Приезжайте к нам, вместе будем кофе трескать с коньячком. — Замётано… Ну всё, отваливай, пока мы с Эрни не передумали. — Не дождётесь.
— Эрни!… Как я рада! — Здравствуй, Свет. Как твои?… — Дела или родственники? — Начнём с дел. — Дела как сажа бела, на чаевых. — Уходить не надумала? — Да брось ты! Всю жизнь официанткой проработала, а ты говоришь, — уходить. На пенсию что ли? — А остальные? — Ирка у одноклассницы уроки делает. Или у одноклассника. — Растёт. — Мне бы такую красоту в её годы — я бы родила лет на десять раньше. — Ты как-то уж самокритично. Твоя ж дочь. — Не моя, а папина. Вся в него. — Приезжал? — Пишет, зовёт в Голландию. — Чего дожидаешься? — Ирка, амфибия–переросток… Без неё я ему как рыбке зонтик… Папаша… До пятнадцати лет не нужна была, а тут, видишь ли, отцовские чувства взыграли… Капиталист проклятый. — Не кипятись, образуется… А брат? — Лежит. Да сейчас и сами увидите. — …Эрни, мне повернуться спиной, чтобы меня, наконец, заметили? — Не извиняюсь… Свет, это Антон, я про него рассказывал. — Ах вот ты какой!… Ну проходи, интересный мужчина. — Света, у него семья. — Что Света! Так, разведка боем… Тапочки… Проводи гостя, я сейчас… Лёш, ребята пришли!
— Странная эта Света. — Придётся потерпеть. — За какие грехи… — Был бы человек, а грехи найдутся… Привет, Лёш. Как ты? — Падайте, где сможете… Лежу, как видишь. — Улучшения есть? — Конечно есть! Только маленькие, я их не ощущаю. — Видишь, Антон, какая у нас медицина, — сама себе помочь не в состоянии. — …Антон, тот самый?… — Наверно. Мама говорит, что тот. — Ты меня понял. — Понял… Я в твоём состоянии не нашёл бы сил для шуток. — Свет!… Ну скоро ты? — Сейчас, сейчас… пять минуточек. — Как в ресторане, — хрен чего дождёшься. — …Алексей, что в анамнезе? — Ишь ты, грамотный!… Два межпозвоночных диска. Уже не в анамнезе, а в минусе. — …Лёш, ты не говорил. — Ну сказал бы! Прочитал бы ты мне заклинание из энциклопедии, и я тут же побежал бы по бабам! — …Мужчины, двигайтесь к столу. — …Светлана, мне нужно сполоснуть руки. Я хочу начать прямо сейчас. — Может, сначала чай? — Я вижу. Нельзя упускать такую возможность. — Пойдём, провожу.
— Эрни, он без дураков? — Пока что да. А чего ты волнуешься! Тебе всё равно нечего терять. — Резонно… Ну, посмотрим, может действительно без дураков.
— Так, Алексей… На живот… руки по швам… Слушай внимательно… я буду останавливать руку над травмированным диском, а ты мне будешь об этом говорить. — Мне не видно. Как я узнаю? — Надеюсь, что узнаешь… Готов? — Нет ещё, пока жив. — Весёлые вы ребята… — …Ух ты!… — Что? — Как током шибануло! — Поехали дальше… — …Во! Опять!… Что ты там делаешь? — Потерпи, я быстро… — Быстро означает хорошо? Что-то новенькое. — Сегодня быстро означает, что уже достаточно. — На бок повернуться можно? — Поворачивайся. — А ничего, как будто полегчало. Или самовнушение. — Сейчас бесполезно об этом говорить. Всё равно ещё к вам приезжать… Эрни, ты чая нальёшь, наконец, или здесь самообслуживание? — Свет, налей Антону в чай бальзама, а то буянить начнёт. — Я лучше Ирку вызвоню, — быстро обломает. — …Ребёнок?… меня?! Ты наверно шутишь, Светлана. — А ты дождись. — …Ой, Антон, ты бы меня сначала спросил. — Я что-то не то ляпнул? — Или бежим, пока не пришла, или надевай бронежилет. — Я попал…
— Лёша, ну и где этот ваш хвалёный экстрасенс? — Ира, я мог что-нибудь сделать? Ты же видишь — не получилось. — Твоё здоровье, Лёшенька, меня сейчас не колышет ну совершенно. — Вот так всегда… Спроси у матери. Она ходячая. — Мам?… что молчишь!… Я тебя спрашиваю, — оглохла что ли? — Что ты себе позволяешь! — Я тебя, кажется, просила, мамулечка. Ты не забыла? — Взрослые люди. Встали и пошли. — Мама, вот когда тебе кто нужен, ты ковриком распластаешься, а из лапок не выпустишь! — Ирка, прекрати сейчас же! — …А как для единственной дочери, так нате вам, — распишитесь в получении. — Ира, ему тридцать шесть, у него семья. — Ладно… ладно… Вы оба… вы меня хорошо слышите? Я вам это ещё припомню, так и знайте… Я пошла. — Одиннадцатый час! Куда ты собралась?! — К Юльке, готовиться к завтрашней контрольной. — А губнушка зачем? — У меня губы потрескались, мамулечка. Наверно много на ветру целовалась. — Я позвоню Юле. — У них после одиннадцати отключается телефон. Так что звони, мамуля, не зазвонись… А ты, Лёшенька, не улыбайся, не улыбайся. Поулыбаешься у меня, когда маман будет на работе. Я тебе обещаю. Ты меня знаешь… Чао, дорогие мои… родственнички.
— Скоро откроется? — Минут через десять. — Давно сидите? — Нет. — Хлеба к завтраку прикупить? — Хлеба… жидкого. — Пиво?… в такую рань? — Коньяк. — Солидно. Могу составить компанию. — Четверг. — Не понял, что?… — Четверг, говорю, рыбный день. Слыхал про такой? — Ну, предположим, — слышал. — Хвосты обрубаются. — Деньги есть, — плачу. — На попятную не пойдёшь? — Зачем! — Я напёрстками не пью. — Какая норма? — Если по моей — сломаешься. — Это ж сколько будет! — Полтора на рыло. — Сколько?!… — Испугался? — Давай четыре бутылки возьмём, — у меня дела… А ты как, в отпуске или где? — Или где. — Слушай, хочешь работу? — Погоди, лавка открылась, потом поговорим. — Ну, пойдём… Чем закусываешь? — Занюхиваю. — Силён… Возьмём лимончиков, шоколад. — Тебе видней.
— За знакомство… Тебя как зовут? — Антон. — А по отчеству? — Антон. — Андрей… Чем занимаешься?… занимался… — Много чем. — Спортсмен? — Можно и так сказать. — В каком виде? — Мордобой. — Не похоже. Нос целый. — Нехрен совать куда попало, такой же будет. — А кроме шуток? — Десять лет в армии. — Спецназ? — Почти. — Есть работа. — Кому самовар начистить? — Не совсем. Но форма нужна. — Две недели по два часа в день, — буду как новенький. Если без этого. — Обеспечим и зал тебе, и соответствующее питание. — Где такие меценаты водятся… — Места надо знать… Ну, согласен? — Что за работа?… Имей в виду — в наёмники не подпишусь. — Вот… Возьми визитку, позвони, как придёшь в себя. — Это может быть не скоро. — Что так? — Мать похоронил… вчера… — Прости. — Не извиняйся. Ты ж не знал. — Всё равно… соболезную… Сколько ей было? — Шестьдесят девять. — Выглядишь старше… — …чего? — Своих лет. — А сколько дашь? — Ну… ближе к полтиннику. — Значит моложе. В августе пятьдесят три. — Беру слова назад… Ну, позвонишь?… не забудешь? — Позвоню. — Спрячь визитку подальше, чтоб не потерялась. — Не потеряется. — Держи пять. — В пять. — Мне пора, действительно дела… Приятно было пообщаться… А коньяк дрянной. На работу устроишься — будет тебе настоящий французский. — Иди, парень, пока визитку не выбросил. — До встречи. — …До встречи…
— Антон, тебя Виталий Иванович искал. — Давно? — Вон машина стоит. — Та-ак… Жанна, Самвэл дома? — Скоро будет. — Пойдём, чаем напоишь. — А Виталий? — Не хочу сегодня никого видеть. — Ох, Антон Георгиевич… — Жаннка, не зли… Давай сюда свои сумки. — Да я сама… — Дай сюда, я сказал, женщина!… Спорит ещё…
— Не помешаю? — Присаживайтесь, места полно… Вы курите? — Нет… Вы сидите, сидите. Приятный запах. Что за табак? — «Мак Барен». — Дорогой? — Средний. — И как? — Мне нравится… — Что-то знакомое… знаете… булочками из детства. — Ваниль… семена… лепестки орхидей. — Давно трубку курите? — Лет двадцать. — А я бросил. Тоже давно. — Что у вас с ногой? — Инсульт. Полгода как ходить начал. — Серьёзная штука. — Да, вот… угораздило. — На пенсии? — Шестьдесят пять уже. А Вам? — Скоро пятьдесят три. — Неплохо выглядите… Семья есть? — Один. — Дети?… — Уже не важно… Вам не тяжело в магазин самому? — Надо ходить… по возможности. — Некому? — Дети помогают. Сын, и дочка. Сын раз в неделю продуктами обеспечивает, мелким ремонтом занимается. Иногда внуков привозят. — Много внуков? — Трое, мальчишки. Такие сорванцы… Антон Георгиевич. — Откуда вы знаете!… — Меня так зовут. — И меня… Нет, Вы не шутите? — Не шучу. Так значит, Вы тоже Антон Георгиевич? — Пока коньяк не допил — буду им. — Весь?… — Да тут осталось-то… меньше литра. — Крепкое, видно, здоровье. — Не жалуюсь пока… Извините. — Ничего, ничего… Вот видите, как вышло, — всю жизнь других лечил, а теперь сам пациентом стал. — Кем были до пенсии? — Педиатр. — Звучит уважительно. — Шестой год на пенсии. А тут неприятность такая приключилась… А вы чем?… — Был военным, закончил Муху, скульптор… был. — Был?… а сейчас? — Когда как… Пока не ворую. — В наше время воровством не удивишь. — Самому бы не удивиться. — Тоже верно… Я как погляжу, — вы частенько здесь посиживаете с коньячком. — Раз в неделю точно. Иногда чаще. — Есть повод? — Повод не проблема… Проблема с тормозами. — Прямо как у Сергея Довлатова. — Читаете? — Очень. — У меня собрание, трёхтомник. — Вот видите, — сколько у нас общего. Вы не в августе родились? — В августе, четырнадцатого. — Надо же как!… Ну, пойду потихоньку. Спасибо за компанию. — Вам спасибо, доктор… за ваше спасибо. — Надеюсь, ещё увидимся. — Буду рад. — Трубочку не забудьте, Антон Георгиевич. — Даю слово офицера.
— Стёп, халтуру нашёл? — Обещали местечко в одном банке. — Если что — свистни, я бы не отказался. — Видно будет… В отделение заедем? — Посидим здесь. Тепло–светло, мухи не кусают. — Поспать бы… — …Слышал, что наши опера учудили? — Нажрались на адресе? — Сейчас расскажу — со смеху умрёшь. — Давай, трави. — Ну слухай, мариман… Вадик заходит в дежурку… — Который? — Со второй бригады… И толкает такую тему… Где-то в начале восьмидесятых… то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке»… была большая статья. — Нашли кому верить. Да и сколько Вадику было! — А хрен его знает. Может и правда читал… В общем один мужик поздно вечером возвращался домой, и чуть-чуть не успел на метро, на Московском вокзале. Там, где железная решётка.
— …Примерно в это время. Тепло, белые ночи. Может, далеко было добираться, а на тачку не хватало, может ещё что, — решил у решётки дождаться открытия. — Косяк. Зачем было уходить из гостей? Остался бы на ночь. — Не знаю. — А Вадик чего? — К нему с вопросами полгода лучше не подходить. — Почему? — Слушай дальше… Покрутился, покрутился, — вдруг видит в углу «дипломат». Помнишь, были первые советские? — Припоминаю. — Чемодан стоит, а хозяина нету. Ну, думает, здорово! В компании веселей будет. Наверно хозяин за сигаретами отлучился. — Второй косяк. Вот бы я свой бросил!… — Ну… не знаю. За что купил — за то впариваю… Ходит, значит, ходит, а хозяина всё нет. Прошёл час — никого. Мужик стал приглядываться к чемодану. Слегка побитый, замки перехвачены синей изолентой. Дай, думает, посмотрю. Открывает, а он доверху забит банковскими упаковками. — …Дай прикурить… И что мужик? — А что мужик! Чемодан в зубы и ходу до следующей станции. — Я б тоже подорвался. — Утром появился дома, наврал жене с три короба, бабосики втихаря пересчитал … Два лимона!… — Нихрена себе… В советское время такие деньги не то что заработать, — истратить было невозможно. — …И началась у мужика райская жизнь. Жене плёл, что попало: то премию дали, то зарплату повысили… Та, естественно, вся из себя довольная… А на работе у него на примете была одна бабёнка. — Твоя тема. — …Он давно на неё глаз положил, да не знал, как подъехать. — Она его и спалила. — Не гони, рассказываю дальше. — …Подожди… Подрули к ларькам, движуха какая-то непонятная. — Вот не спится!…
— …Поехали… вроде нормальные пацаны. — Тебе видней… Помнишь «Итальянцев в России»? — «Андрюша, хочешь заработать миллион?»… — …Подходит, значит, он к ней, и говорит, — хочу, мол, тебя купить. Та ему, — я дорого стою. Сколько, спрашивает?… Ну, бабец решила, — борзеть так по полной. Пятьдесят тысяч!… Нет проблем. Вынимает из кармана пятьдесят штук, — держи… Ну, понятно сразу — я твоя!… — А как спалился? — Язык… У неё была лепшая подружка, а у той муж в уголовке, майор. — Деньги краденые? — Не совсем… А в это время!… По всему Питеру — грузинская мафия на перепродаже машин ищет пропавшие деньги. Как их клоуны курносые потеряли!… И милиция в курсе. Вопрос — кто найдёт первым… Молодца сразу приняли, — что да как. Тот запираться не стал, выложил всё без утайки, как было. Хотели статью пришить, да вовремя одумались. Ну, пришёл бы он с этим чемоданом. И кто бы ему поверил?… Ещё и почки бы отбили для профилактики. — Весёлая история. Сказка, конечно, но весёлая… Кофе вы-пьем? — И по шаверме. — Тогда по два кофе. — И по две шавермы. — Харя треснет! — Ладно, по одной.
— …А что с Вадьком? — Дежурного развёл как кролика… Он возьми да ляпни, — не верю, грит, что в дипломат поместились два миллиона. Вадик, — я тоже не верю. Сказки это… Как ты сейчас. — Проверили? — Ага… Вадьке стоило только сказать — а всё-таки интересно… И понеслась душа в рай, сапоги в ментовку!… Тот взял подходящий по размеру чемодан, вытряхнул барахло, нашёл линейку, стал прикидывать размер упаковки, ну и так далее… Долго народ развлекал… а… ещё… Арифметикой занялся! Вычислял габариты, объём. Всё по науке… Пока Вадькин напарник не пришёл. А чего это вы тут делаете? Да, говорит, проверяю, — могут ли в «дипломате» два лимона поместиться. А тот, — ну проверяй, проверяй. Тебя Вадик заставил?… До капитана не дошло. Ну тупой по жизни как валенок… А что?… А мы, грит, у себя в кабинете уже проверяли… Что тут началось!… Коррида!… Бой быков!… Отделение чуть по кирпичам не разнёс. — Вадик-то жив? — Сучонок из унитаза живым выберется. — Нажил себе врага. — Точно. От этого придурка коньяком не откупишься… Лохматый, глянь… — …Подрули ближе… — Бомж какой-то… — Тормози. — Ты куда?
— …Митька, вруби дальний… Что б тебя… — Готов? — Нет, слава Богу… три минуты… так… Фёдор, у вас там Иваныча нет?… Заболотного, дубина!… Да-да!… Когда?… Вот засада… — Да что случилось! — Иваныча родич. — Что с ним? — Спит. — Бомжует?!… — Бухой в мясо. — Давай сдадим. — Оно тебе надо? — Всё равно делать нечего. — Тебе надо с Иванычем ссориться? Он за него голову оторвёт и не поморщится. — То же мне, — персона… — Эксперименты над своими будешь проводить… Фёдор, нужен телефон дочки Виталия Ивановича… Да вне зоны он, не отвечает!… Срочно… Оно мне надо, да?… Я сейчас тебе его привезу… Евгения… Не спеши… Спасибо. Отбой связи. — Что будем делать? — Сейчас до Женьки дозвонюсь, пристроим Антона в лучшем виде. — Давно его знаешь? — Столько же, сколько Заболотного. Их не растащить друг от друга. Родственники какие-то дальние.
— Алло!… Женя?… Мне Евгению Витальевну… Извини-те… Ну Федька сволочь, номер не может продиктовать нормально. — Проверь набор. — Что проверять… А-а… блин… перед девяткой лишний ноль… Женя?… Здравствуйте, это Степан, я работаю вместе с Виталием Ивановичем… Прямо передо мной на скамейке ваш Антон… Жив, жив… Скорей всего… Да, хорошо… минут через двадцать… пять… позвоню… Ну Мить, напряглись, поедем на Бабушкина. — Сколько лет Жене? — К Иванычу в зятья хочешь напроситься? — Не обязательно. — У неё парень, вместе универ заканчивают. — Ботаника можно подвинуть. — У ботаника пояс по айки–до. Он тебя так подвинет, что профессию менять придётся. — Ну, мы с тобой спортсменов конечно не видели. — …А ещё… Да держи ты нормально!… А ещё Антон обучает его боевому самбо. Извини, Митя, и дубинка тебе не поможет. Особенно если он пожалуется Антону. Этого вообще лучше не злить, пока трезвый. — Да не очень-то и хотелось. — …Ну, с почином тебя, напарничек. — Часто доставлял? — Бывало. — Никогда не вредно прогнуться перед начальством. — Мить, на первый раз прощаю… Не в этом дело… Он классный мужик… Только запойный… А тут ещё… на днях у него мать умерла… Вот… И вообще ему по жизни досталось… Помнишь, как Иваныч любит повторять?… Мы милиция. И всё. Так что не судите… А Иванычу я верю.
— Антон, сегодня свободен. Извини, что субботу заняла. — Биляна, я человек без обязательств. — И ты на меня работаешь, заметь. — Заметил… В понедельник меня не будет… Сороковины. — Я помню… Сегодня в церковь? — Батюшка наконец-то выздоровел. Месяц проболел. — Ты знаешь, сколько у тебя с собой денег? — Очень приблизительно, — с учётом жалованья. — Дай. — Что?… — Бумажник свой дай, пожалуйста. — …Хочешь меня ограбить? — …Пожертвуй от моего имени, сколько сможешь. — Сколько? — Я невнятно выражаюсь? — Сделаю… Тогда… до вторника. — Антон, у меня в воскресенье будет обед с важными людьми. Приходи. — Я освобожусь не раньше двух, уставший буду как собака. Да и что там делать, только под ногами путаться. — Приедет дочка моего мужа, хочу вас познакомить. — Зачем? — Зачем, по-твоему, я собираюсь представить мужика красивой тридцатипятилетней женщине! — Коньячка на пару выпить. — Какой же ты балбес, Маркус. — Работа такая. — Издеваешься? — Что подумал, то и сказал. — Приехал бы, а?… Я про тебя много рассказывала. — Ещё и фото показывала наверно. — Которые Дуст успел сделать. — Биляна, про таких как я говорят, что предложение женщины уже пугает больше, чем её отказ. — Ну не ври, пожалуйста. А то я мужиков не знаю. — Не хочу спорить. — Значит я права. — Это значит, что я ещё на службе. — Не зли меня, Антон. — Биляна, отпусти, пожалуйста, не хочу опаздывать. — Я позвоню завтра. И только попробуй трубку отключить!
— Здравствуй, Тош… Проходи, Виталик скоро будет… Есть хочешь? — Дождусь кума, вместе пообедаем. — Хорошо. Может кофе? — Сделай чайку, Валь, пить хочу — умираю. — Хозяйка?… — Почти. — Как от неё приходишь, так тебе не отпиться потом. Не влюбился ли часом? — В эту мегеру? — Красивая? — Сейчас… покажу… Вот… Нет, лучше вот эту посмотри. — Зачем снимал? — Просто так, первая труба с камерой. — Первая, говоришь… с камерой… э-эх… Держи свой чай… Пойду Нюшке помогу с документами. — С какими? — Пора готовить уже, экзамены скоро. — Куда? — В Герцена, на худграф. — Что?!… — Виталик не говорил?… Забыл, наверно. — Я твоему мужу!… — Я знаю, что ему будет. Любопытно посмотреть со стороны. А то всё сама да сама… Да ты пей, пей, а я пока в комнате. — Валь–Валь, подожди… Чья была идея? — Папы с дочей. Я уж их и так отговаривала, и сяк отговаривала. Ни в какую! Веришь, нет? — Ой, кума, темнишь ты что-то… Таня!… Та-ань!…
— Привет, Тош. — Привет, моя радость. Рассказывай. — Мы с папой решили, что так будет лучше. — Я уже никто? — Тош, а если бы ты начал ругаться? — А я уже ругаюсь… Что показывала на собеседовании? — Акварельки. — Папины?!… — У меня своих полчемодана. — Тань?… — Пойдём, Тотошенька, покажу…
— Вот, смотри… И вот… Эти раньше на стене висели, в комнате. — Ничего не понимаю… Здесь были работы папы. — Тош… мои… — Почему я узнаю об этом последний! — Мам, я же говорила!… — …Нет, Нюшенька–доченька, это я вам с папой говорила. Так что разбирайтесь без меня. — …Нюш, ну что ж ты… Зачем тебя нужна эта профессия!… Посмотри на папу — рисует себе и рисует. — Я хочу как ты. Всегда хотела. Ты будешь мне помогать? — Иди ко мне… Ох, девочка моя… как же я тебя брошу… Попьём чая вдвоём? — …Попейте, попейте. Папу нашего на десерт не забудьте. — Спасибо, Валюш, я на нём отыграюсь… Тань, бутик мне сделаешь? — Хоть два!… Ты не сердишься? — Почему раньше не сказала? — Папа обещал, что сам скажет. — Ну придёт он сейчас, я из него такой бутик сделаю! — Только не сильно, чтоб отец Александр не заметил. — Ничего, ничего, я без синяков. — Тотошка-а!… Я тебя люблю!… — Ух, коза–дереза… А твой чай уже остыл. — А я люблю холодный! — Зато в меня больше конфет влезает. — А это мы ещё посмотрим.
— У Вас есть сигаретка? — Я курю трубку. — Честно–пречестно? — Честно… Подожди… вот. — Надо же… какой честный мужчина… Вас надо в Красную Книгу. — Только не туда! — А что? Имя на «А», попадёте на первые страницы. Я буду листать, и вдруг — бац! — Антон, вымирающий вид. Приятно встретить будет знакомое имя. — Приятно, что вымирающий? — Нет, конечно… Скорей наоборот… Я бы хотела, чтобы Вас было много, полно! Чтобы Вы были везде! — Ну, чадо мое, так неинтересно будет, скучно. — Зато безопасно. Никто никому не врёт, никто никого не кусает, никто никого не унижает… — Ира, ты что? — Не обращайте внимания… Я просто девчонка. — Так, постой… куда мы идём? — Не узнаёте? До Московского и налево. Там и до Эрни недалеко. — А потом по ночному городу провожать тебя обратно? — Испугались, да? — Мне-то что, это тебе ночами опасно гулять. — Не волнуйтесь за меня. Скоро придём к Эрни, и я отпущу Ваш тёплый локоть. — И что дальше? — У Эрни большая коллекция пластинок. Вы выпьете вина, и я чуть–чуть, и мы с Вами будем танцевать… танцевать… танцевать… Вы любите танцевать? — Не знаю, не пробовал. — Ой, да бросьте Вы меня бородатыми шутками пичкать, а то я не слышала! Соврали, соврали! — Не соврал, а пошутил. — Значит, любите. — Ир, честное слово — не знаю. — Вы с женой танцевали? — Раза три. — За последнюю неделю?… месяц?… — За три года. — Мало… мне Вас жаль… Танец!… Это так здорово! — Наверно… Мне нравилось. — Вот видите!… Ничего, мы с Вами всё наверстаем. — Всё? — Ну, танцы… Обычно я танцую одна… Это не очень интересно. — Где танцуешь? — Когда прихожу к Эрни. — Почему одна!… его не бывает дома? — Он танцует как вешалка в школьной раздевалке. — …Сомнительный комплимент… — Что Вы сказали? — Так, мысли вслух. — Поворачиваем…
— Эрни сначала нас прибьёт, а потом выгонит на холод. — Пусть только посмеет! — Что ты ему сделаешь? — Сделаю. — Хм… Я бы не испугался. — Он испугается. Правда Лёша сейчас… — Причём здесь Лёша? — Не Ваше дело. — Свалилось приключение на мою голову… — Антон, хотите, я покажу Вам настоящее приключение? — У меня есть минута на размышление? — Поздно. Уже нет… Я побежала!… — Стой!… Стой, кому говорю… Вот задница несовершеннолетняя… Хочешь поиграть в догонялки?… Беги, беги… А мы пойдём на север… Нет, север — там! Мы пойдём на юг.
— …А вот и я!… — Я тоже. — Вы не рады? — Чего мне радоваться! Я не близкий, не родственник, в друзья не гожусь. — А с кем Вы будете танцевать? — Я не буду танцевать. Я буду спа-ать. Понятно? — Да уж… Скажите, а Лёша выздоровеет? — Надеюсь, что да. — Плохо. — Девочка, да ты с ума поехала! Как это чужое здоровье может быть плохо! — Они снова начнут ко мне приставать. — Кто? — Мама, Лёша…
— Что Вы молчите, Вам не интересно? — Мне интересно, что скажет Эрни. — Это я Вам и так могу предсказать. — Правда?… ну и что же? — Добрый вечер, скажет Эрни. — Скорей уж доброй ночи. — Пусть будет доброй ночи… Посмотрите, какое небо!… — Чадо мое, я вышел из возраста разглядывания ночного неба. — А в какой возраст Вы вошли? — Вхожу. — Скажите. — Тебе ни к чему. — Не хотите говорить правду или не хотите врать? — Какая разница… — Большая. Вот скажите, — Вы не помогаете тем, кто Вас не просит? — Нет конечно! Смешно представить такую помощь. — А Вы помогаете тем, кто просит? — В меру сил, умения. — И что, между этими вопросами нет разницы? — Есть. Одни просят, другие нет. Одним помогаю, остальные идут за грибами. — Браво! Вы просто Мастер по увиливанию от прямых ответов. — А ты мастерица по доставанию взрослых людей. — Да какой Вы взрослый! Подумаешь, борода начала расти!… Кстати, Вам идёт. Вы оставите, или это мужская небрежность? — Тебе пересажу. — Моё личико мне и так нравится. — Поздравляю. — А хамить не обязательно… Ладно, взрослый человек, объясню Вам, так и быть… Один не помогает тем, кто не просит, а другой помогает остальным. Теперь видите разницу? — Даю голову, что не сама придумала. — Сама. Давайте Вашу голову… Эрни мне только подсказку намекнул, когда они с мамой… — Что?!… — Ничего. — Договаривай, чего уж. — Вам не понравится, если я всё буду договаривать… Ну идёмте же, нас ждут!
— Добрый вечер… То есть доброй ночи. — Эрни, ты не удивлён? — Ты же сказал, что заночуешь. Вот, я дождался и пошёл спать… Ирка, постель разбери сразу, чтоб утром по мне не топтаться! Поняла? — Будь спокоен! Твой сон не потревожу. Если Антон не разозлит или ещё чего со мной не сделает. — …Куда я попал?… — В дом Эрни… Антон… посмотрите, — это я, это Эрни. А Вы Антон. Запомнили? — …Ирка, хватит над человеком издеваться, а то матери позвоню. — Не пугай, не позвонишь… Антон, ну что Вы как школьник!… А говорил, — взрослый… Что за мужик пошёл… Ну как знаешь, а я в ванную.
— Эрни?… — Ира приходит ночевать, когда сбегает из дома. — А подружка Юля? — Да какая там подружка! Они видятся только в школе. — Так… значит… Ничего не понимаю. — И понимать нечего, надо знать… Лёшка в открытую живёт со своей сестрой. — Она старше него на пятнадцать лет! Действительно родная? — По отцу. — И ты!… ты назвал его хорошим человеком?!… — В остальном вполне порядочный, и даже очень, не говоря уж о том, что он прекрасный специалист. — Нет, ты на себя в зеркало посмотри! Девчонке нет семнадцати, а на её глазах творится Бог весть что! — Судьба. — Да я такую судьбу!… — Ну что? — Ничего. — Что притих? Али есть чем поделиться? — Уже нечем. — Вот и хорошо… Ирке скажи, чтобы громкость выше двойки не ставила, а то встану и выпорю. — Какую громкость? — Она про танцы ничего не говорила? — Это что, шутка? — Какие там шутки… Танцы там… Ладно, я в нирвану. А тебе счастливо потанцевать часиков до четырёх… Дурачок ты, поехал бы лучше домой. Спал бы уже сном праведным. — Охренеть…
— Антон!… — Что тебе! — Посмотри, пожалуйста, ниже левой лопатки. — Что посмотреть? — Вскочило что-то. Не могу в зеркале разглядеть. — Прыщик, ничего особенного. — Для тебя ничего особенного, а я должна следить за своим телом. — Это зачем ещё! — Чтобы будущий муж мной не брезговал. — Весьма дальновидно. Ты уже выбрала себе мужа? — Нет ещё. У меня пара лет в запасе есть. — Ладно, я пошёл. — Никуда ты не пошёл! Я тебя отпускала?… Выдави этот проклятый прыщ… На полке одеколон и вата. Объяснить зачем? — Задницу бы тебе прижечь этим одеколоном… а лучше скипидаром. — Антон, с дамами так не разговаривают. Ты не забыл, что нам ещё танцевать? — Я бы позабыл, да твой благодетель напомнил. — …Как тебя называют? Антон — понятно, Тоха — это твой Виталий. А дочка жены? — И это разнюхала… — Не разнюхала, а разузнала… Долго будешь с прыщиком возиться? — …Всё. — Как? — Хорошо получилось. — Называет она тебя как! — Тоша. — Как мило!… Теперь иди, я буду одеваться. — Ушёл. — Ушёл? — Ушёл. — Точно ушёл?… Тоша, Тошенька, прости меня, поставь чайник на плиту! Я разбавляю вино кипятком.
— …Чему быть, того не миновать… — Ты не со мной разговариваешь? — Подкралась… как кошка. — Я кошка и есть. Показать?… Фу-у, какой запах… Мужчина, конечно, но это уже не мужчина, а самец. В ванную. — Что?… — Я сказала — в ванную! — Я как раз туда иду. — Топай, милый, топай… Чистое полотенце… Я пока пластиночки выберу.
— Тоша, почему ты не пил вино? — Мне нужен трезвый ум и самообладание. — Ты определённо вымирающий вид… — Пока вымирать не собираюсь. — Не бойся, я не буду тебя отнимать у Марины, хоть она… — Ты бы не смогла, даже если б захотела. — Я знаю… там есть маленькая женщина, которую ты любишь как родную дочь. — Ты знаешь, как её зовут? — Эрни всё про тебя рассказал… Пусть вам будет хорошо… У меня тоже будет всё хорошо… потому что я несовременная… одна на весь класс… — Как это! — Не понимаешь? А ещё взрослый… Ладно, спи, завтра тяжёлый день. — У меня обыкновенный. — Это ты сейчас так думаешь, потому что лежишь рядом со мной. — Девочка, не буди во мне мужика, прошу тебя. — Не буду. — …Почему ты мне доверяешь? — Потому что больше некому… — А Эрни? — Эрни другой, он мне как близкий родственник, хоть и жадный как… таракан… — Что ты смеёшься? — Представила длинного таракана в очках… Не могу… вина выпила… я сейчас… Не вздумай заснуть раньше меня. — Может тебе ещё и сказочку на ночь рассказать? — Не волнуйся, милый, мне танцев с тобой хватит надолго… — …Мне тоже… — …Подвинься… Да не туда, дурачок перезрелый… вот так хорошо… Обними… остановилось бы мгновенье…
— Ира… Ира, вставай. — Не хочу. — Вставай, тебе в школу. — Не хочу в школу. — Ты просила разбудить во что бы то ни стало. — Ну так буди… Только не увлекайся… А то я не то что в школу… — Вставай… — Так я точно не встану, и никто в мире меня не дождётся. — Ну всё… — Что ты делаешь… — В душ, чадо, в душ! — Прямо в одеяле? — О нём я позабочусь. — Легко меня нести? — Могу и ремешком подстегнуть. — Ты хоть раз на женщину руку поднимал? — Вот сейчас и начну. — Ставь. Возьми одеяло. Отвернись. Воду включу сама. — Слава Богу, поддержал меня в тяжёлый час!…
— …Тошенька, не обольщайся, если бы ты мне понадобился, то никакой Бог… Ты понял? — Понял. Уже согласен со всем, что скажешь. — Со всем? — Да. — …Тоша… Я не хочу уезжать. — Куда? — Они хотят забрать меня с собой. — В Голландию? — Они хотят отдать меня отцу, а самим продолжать то, что делают, только на его деньги. — Вот оно как… — Он богатый, денег хватит всем. Но это чужой человек, которого я никогда не видела, который меня никогда не видел. Зачем я ему, Тош? Я ведь и языка не понимаю, а русский он, наверно, уже забыл. Зачем ему понадобилось ворошить далёкое прошлое, да ещё с моей мамой… Тош, жениться ты на мне не можешь, и я не смогу. Удочери меня, а? Пожалуйста!… Я так больше не могу… У меня ничего не осталось, — ни дома, ни мамы, ни дяди… Я их ненавижу! Ну скажи мне, разве может человек жизнь прожить с ненавистью! Я же женщина!… Молодая, которая ничего в этой жизни не успела и не узнала, кроме ненависти и презрения… Я ведь хорошая… Знаешь, я в классе одна из лучших. Потому что не курю, не пью, не болтаюсь ночами неизвестно где. И Эрни помогает мне с уроками. Он умный и терпеливый… Я буду хорошей дочкой, только не бросай… А знаешь, какие у тебя будут внуки!… — Я плохой отец, скверный… Вытри слёзы… Иди ко мне… успокойся… Я помогаю тем, кто просит. Помнишь? — Я верю. — Ты меня немного знаешь, и мои скромные возможности тоже. — Да, конечно… — Настанет время — приходи, не оттолкну. — Спасибо… Проводи до метро. — А завтрак? — А сам?… Вот так… Я подумала… может напрасно я тебя без подарка оставила. Жалеть бы всё равно не стала… вымирающий вид… из Красной Книги.
— …Марин, положи ещё… Спасибо. — Полина! Не вертись. — …Да ладно тебе, ничего не уронила. — Когда уронит, — поздно будет. — Уронит — подберёт. — Какой-то ты сегодня… покладистый. — Выспался. — И всё?… Какие планы на сегодня? — До вечера занят. Появлюсь часов в девять. — Что так поздно? — С утра Машка с мамашкой, деньги принесут; потом на Невский, — у Стаса заболел продавец, просил подменить. — Мог бы и сам постоять, не велик барин. А тебе там париться и выхлопами дышать. — Надо человеку помочь. — Он хоть раз помогал? — Я не просил. — Так попроси! — …Кофе будешь? — Я сама. — Ну, сама так сама. — …Мам, можно я с Антошей схожу? — Зачем? — Порисовать. — Антон!… — Я купил ей краски. — Я же просила! — Что ты шумишь… У ребёнка каникулы. — Я вам устрою каникулы… — Ну, всё, я побежал. Спасибо… Полин, в другой раз порисуем, извини. Сегодня сильно занят. Действительно занят.
— Здравствуйте. — Вы к кому? — Владимир Саныч у себя? — Фамилия. — Вы боитесь, что я его украду? — Назовите Вашу фамилию и цель посещения. — Девушка, а хотите, — я превращу Вас в жабу, и до конца дней своих Вы будете жить в отдельном террариуме на Скворцова–Степанова! — Понятно… Он Вас ждёт? — На месте? — По коридору первая дверь направо. — Жаль… — Так Вы к Анисимову или?… — Жаль, что не налево… Не смотрите Вы на меня так, я женат. — Больно надо…
— Вы по какому делу? — Владимир Александрович, не узнаёшь? — Минуточку… Антон?… Антон Георгиевич?!. Ты!… — Так. Хорошенькое начало… Ну, кто тут ещё из вашей мафии окопался? — Почему сразу — мафия! Мы серьёзная организация. — Вы всегда были серьёзными. Даже слишком… Кто из общих знакомых? — Ольга Владимировна… — Помню, помню… Кривчонка нет, случайно? — Он отказался. Занятой человек, у них проект в Ауровиле. — А-а… Я, значит, не занятой. — Ты нигде не высовываешься. Нам трудов стоило тебя найти. — А стоило ли? — Стоило… Антон, у меня к тебе деловое предложение. — Как всегда весьма заманчивое. — Антон, ты же знаешь, — я всегда к тебе хорошо относился. — Я помню. Это ведь не ты Прохорова с его шестёрками на меня навёл. Они меня сами на Пушкинскую заманили… Вадим Борисович тоже с вами кормится? — Антон, пойми правильно. Мы хотели как лучше. — Для кого?… для меня? — Ты был совершенно непредсказуем. И в некотором роде представлял опасность… — Володя, ты сам-то веришь в то, что говоришь? Я занимался своим делом. Ни в чьи блудни не вмешивался. Помогал людям. Я полгода был между жизнью и смертью! — Но ведь выжил! Стал сильней, мудрости прибавилось. Нам такие люди нужны. — Сколько вас тут — двадцать?… пятьдесят?… сто пятьдесят? — Присядь… Выпьешь что-нибудь? — В твоей компании? За дурака не держи. Это не моя территория. — А где твоя? — Теперь везде, где я. Питер всегда. Кроме вашего ОВИРа. — Как ты сказал?… ОВИР? — А как вас ещё называть! Общество Возрождения Инквизиции России. — Мы называемся без «России». — А тебе не приходило в голову, почему без неё? — Это не важно. — Потому что в России, Володя, никогда инквизиции не было. Вас не было, и инквизиции не было. И не будет. — Оставим демагогию. Давай по-мужски, — приходи и работай с нами. — Когда вы были Ассоциацией, ты мне работу не предлагал. Что изменилось? — Мы изменились. Самое главное — ты изменился. — Это точно. Иначе и разговора бы не было. Разгромил бы ваш колумбарий да убрался восвояси. — Ну, не надо всё возводить в превосходную степень!
— …Неплохо вы обустроились. — В целом — да, грех жаловаться. Какой вид из окна! — Оценил… Как тебе удаётся так ловко свои делишки улаживать! — Я и твои могу уладить. Причём, без особого напряжения. — Например?… — Как у тебя с жильём? — Что это меняет… — Что ты скажешь, если я предложу тебе четырёхкомнатную квартиру за полцены? — Мне и за такие деньги не купить. — Вторая половина в рассрочку. — Ты старше меня на семь лет, а рассуждаешь как пацан из подворотни. Денег нет, и в этой жизни не будет! — За год–полтора сможешь расплатиться. — Каким же образом! — За этим пригласили. — Становится интересно. — Вот видишь. Можем ведь найти общий язык! — Я для вашей тусовки бесполезный человек. Лечением не занимаюсь, и не буду. Я слишком хорошо знаю, где оно заканчивается. — Не всё так плохо, Антон, не всё. Но кое-что… — Именно?… — Ты не хуже меня знаешь, что у нас творится! Вот скажи, — чем закончились твои выступления в прессе?… Пригласили, объяснили, что не ко времени, а лишний шум никому не нужен. Им шумиха нужна. А это, извините, Антон Георгиевич, далеко не одно и то же. — Меня это уже не касается. — Ты ли это? Тебе всегда и до всего было дело. Что случилось? — У меня семья. Я должен их оберегать. В том числе и от вас. А ещё я чуть не умер. Ты не забыл? — Оставь, прошу тебя. В своём роде это был тактический просчёт… Нельзя же до конца жизни зло держать на весь белый свет! — Не на весь… Так что вам от меня нужно? — У тебя дар. Я тогда ещё заметил, когда ты появился в Апраксином переулке. Помнишь? — И как вы с Прохоровым смотрели на меня сверху вниз. — Ну… Прохоров нам и посоветовал с тобой связаться. — Надо же как! Это ж сколько зверья в лесах передохло! — Всё течёт… И мы не молодеем. — Кто ещё? — Ирма Андреевна. Помнишь такую? — Ещё бы. Вечнозелёная… — Это как? — Вот так. Думает, что будет жить всегда. — Куда делась твоя коммуникабельность!… человеколюбие!… — Володя, я не мальчик. К тому же за одного битого двух небитых дают. — Опять за старое… Ну как тебе объяснить, что ты нужен! Нам нужен, людям! — Огласи весь список, пожалуйста. — Список?… тебе нужен список?! Вот… смотри… Это перечень контор, агенств, компаний, занимающихся магией. Половина из них, в лучшем случае, — шарлатаны и вымогатели. Мало?… Хорошо, вот ещё один. Это гипнологи. Заняты отъёмом денег у населения. — И это правильно. Есть люди, готовые отдать свои деньги. Значит, будут желающие их взять. Капитализм! — Антон, не ёрничай. Тебе лучше многих известно, что такое зависимость от гипнолога. — Давай их пристрелим. — Придёт время, и это будет… Ещё не всё. Самое вкусное на десерт. — У тебя тут вода есть? — Да. Посуда в шкафу… Десерт у нас совсем несъедобный… Синдром Кашпировского. Термин знакомый? — Кажется, я придумал в восемьдесят девятом. — Ну?… тебе мало? — Мало. — Антон, сколько человек в Питере могут гарантировано компенсировать этот синдром? — Не знаю. — Зато я знаю. — Пусть идут в церковь. — А если человек неверующий? Ты же знаешь, что происходит. — Меня на всех не хватит. А у тебя в роду десять поколений священников. — Здорово! Поэтому ты решил вообще отказаться от помощи людям? — Я не отказываю тем, кто ко мне приходит. — Это капля в море. Пойми, мы занимаемся не только палками в колёса, на нас лежит ответственность за пропаганду здорового образа духовной жизни! — Сколько патетики! Заслушаться можно. А компашка заодно и денег заработает. Не так? — Давай ещё раз… От тебя ничего не требуется. — …И за красивые глаза ты покупаешь мне квартиру. Володя, глянь… Я похож на дебила? — Нам нужны люди. Не просто эсперы с улицы, а специалисты с даром как у тебя. — Ай, как хорошо… Полину я вам не отдам, новых детей делать не собираюсь. Да если бы сделал! Пока родятся, вырастут. А там, глядишь, и вы перемрёте. — Мы комплектуем группу, из которой выбираешь всех восприимчивых к обучению. — Обучению чему? — Тому, что есть в тебе. Иначе нам не разгрести никогда. — Кто тебе сказал, что вы сможете это разгрести! Или ты придумал сам–сотоварищи? — Но ведь пытаться-то нужно! — Как ты заговорил! Сколько же ты получаешь за своё рвение, если не секрет? — Секрет… — Ладно, я пошёл. А ты смотри, не лопни от усердия. — Антон, подожди… Сколько к тебе приходит? Один человек в месяц? И что дальше? Ты ведь даже не можешь отследить, что с ними потом происходит! Как они живут потом, без тебя!… — Ну, и здоров же ты! Кто тебя этому научил?… спонсоры? — Смотри, мы набираем группу, причём, не просто набираем, а отбираем лучших. Хочешь — с твоей помощью. Или под твоим руководством. Как пожелаешь. — У меня были ученики. Ты гарантируешь, что они не пойдут по их стопам? — Стопроцентной гарантии никто дать не может. — Ты больной. И очень жадный. Представь, что десять антонов разбредутся по своим интересам. Да у нас и так психушки переполнены! — А ты?… ты гарантируешь, что твоя пациентка выйдет из больницы? — Ты о чём? — О супружнице опера с Литейного. — Какая же ты скотина, Анисимов. Меня блевать тянет от всей вашей компании. — Ты на себя посмотри, мессия недоделанный! Кому бы ты нужен был, если бы на тебя пальцем не показали! — Ну, здорово! А душевно мы с тобой поговорили, Саныч. Правда? — Прости… Не сдержался. — Не сдержался? Правильное слово. Держал ведь, таил. Впрочем, ты всегда был таким. — Антон, прошу… Подготовь пару–тройку, а дальше мы уж сами управимся. — Нет, не управитесь. Ваши деньги вас и сожрут. — Ты совершаешь ошибку. — Я совершил её, когда припёрся в Ассоциацию Прикладной Парапсихологии. Эх… уж лучше бы ты был шарлатаном… Передавай привет своим прилипалам.
— Степаша? Стёпа, что это… — Виталий… Ив-ванович… М-машина… — Старлей, спрашиваю ещё раз, — что!… Это!… — Мерседес, товарищ подполковник! — Мерседес, говоришь? — Так точно, товарищ подполковник, мерседес! — Мерседес, значит… ага… мерседес… Кто распорядился? — Ясно кто, товарищ подполковник. — Отставить подполковника. — Есть отставить, Виталий Иваныч! — Стёп, он что, издевается?… Когда этот катафалк из гаража последний раз выносили! — Не помню. — Тебя на свете не было, вот когда!… Вот… нехороший человек… любимому заму… Я припомню ему… я устрою… Кобель старый… леший… Колёса подкачал?… масло проверил? — …Виталий, да ладно тебе, доедем. — Не факт… Ну что стоим? Загружаемся в этот… прости Господи… мерседес… Будем ехать… медленно и печально.
— Антон, вечером отзвонись на домашний. — Хорошо. — Валя спросит — ни слова, стрелки переводи на меня. — Вот надо мне… — Зато мне надо, мне. С дознавателем не шутят. — Не вчера познакомились. — До связи.
— Стёпка, куда прёшь! Не хватало ещё под окнами засветиться… За угол давай, за угол. — Там не проехать! — Соображай, пока не спалились. — Да козёл дорогу перекрывает. — Давай напрямик. — Через кусты? — Тебе привыкать? Делай, что говорю… Скажем, — изгородь собаки погрызли. — А если спросит? — Молчи как партизан. Премию выпишу. — Сколько? — Ноль пять хватит? — Ноль семь… — Ноль пять… — Виталий Иваныч!… — …Пойдём, что ли… Господи, благослови меня на враньё…
— Заходите, заходите, заждалась уж. Где Антон? — Отвезли домой, и сразу сюда. — Стёп?… — Здравствуйте, Валентина Васильевна. — Стёпа?… — Да, Валентина Васильевна?… — Что ты здесь делаешь? — …Валь, попросил Степана помочь. — Где встретились? — Начинается… По дороге заскочили в отдел. — По какой такой дороге? — Начальник выдернул. По срочному делу. — Трубу нашёл? — Нет. Как сквозь землю провалилась. — Сквозь землю, говоришь… Может сквозь «торпеду»? Она там, кажется, в подставочке торчала, когда вы с Тошенькой отсюда уезжали. — Правда? — Кривда. Где труба? — Валь!… — Конкретизирую — где машина? — Какая машина? — Тяжёлая такая, американская… «Шевроле»-машина! — Дык… Вон, за углом. — За каким углом? За которым вы пытались от меня эту рухлядь допотопную спрятать? Или тут ещё углы есть?… Заболотный, стоять!… — Валь… — Открой дверь, я сказала! — Валь, успокойся… Стёпа, глянь, скалки рядом нет? — Нет, Виталий Иваныч, полотенце. — Скрученное? — Да. — Проверь, — мокрое или сухое? — …Стёпа, сейчас и тебе достанется, ты меня знаешь… Виталий, открывай… в туалет хочу. — Стёп, мокрое?… — Мокрое. — …Говорила мне мама, — не выходи замуж за милиционера. — А я тогда в милиции не работал, между прочим. — Это не важно. Ты в душе милиционер. И всегда им был, Заболотный! — Мне папа тоже кое-чего говорил. — Твой папа и не знал меня почти, Царствие ему Небесное. — Зато говорил, чтоб я не женился на милиционере. — Ну всё, Заболотный, договорился. — Ничего, тут сухо и прохладно. Пересижу как-нибудь. — Лейтенант, доложить обстановку! — Валентина Вас… — Что за обращение, товарищ старший лейтенант! Отвечать как полагается. — Так точно, товарищ майор! — …Стёпа, не видать тебе премии. — Какой ещё премии, лейтенант! — Ну… — Без «ну» и сразу!… Смотреть в глаза! Отвечать! — За сокрытие улик, товарищ майор… Виталий Иванович, больше не могу!… — …Всё, Заболотный, выходи, остальное сейчас как миленькие расскажете… Выходи, говорю, полотенце убрала.
— Валь, машина поломалась. — Так сильно, что Стёпан за вами приехал? — Примерно. — Точнее? — Шаровая на переднем … Валь, ты чего… Валь… — …Антон… Антон?… — Цел и невредим, честное слово. Можешь позвонить… только трубки нет… Валь… ну Валь… — Ох… как сердце чуяло… Какие же вы дураки… Собирай на стол, пойду лицо сполосну.
— Иваныч… — Да помолчи ты… Видишь, как она… — А что я мог!… — Перед ней и не такие падали… Давай по сто пятьдесят. — Я на службе. — Иди ты со своей службой… отмажу… Напомни, чтоб с начальником поругался, а то забуду. — Премия отменяется? — Сочтёмся, ты меня знаешь… — Согласен на ноль пять. — Ну и жук ты, Стёпа… Быстро–быстро, пока тётя Валя не нахватила.
— Здравствуйте. Андрей?… Антон… Пятнадцатого в сквере коньячком шоколад запивали… Да… Во сколько?… Это где?… Да, знаю… Ты можешь встретить?… А пять минут?… Мне?!… Завтра — так завтра… Минут за десять… Меня тоже… До связи…
— Здравствуйте, молодые люди! Милости прошу. — Здравствуйте. — Девочка, дяденька с тобой? — Со мной. — Он случайно не твой папа? — Мой. — Значит ты Даша. Я угадал? — Угадал. — Вот и хорошо. А я Тоша. Или Антон. Как нравится. — Мне нравится Тоша. — Значит буду Тоша… Проползайте, снимайте мокрые шкурки и располагайтесь как дома… Саша, ребёнку глинтвейн можно? — Сто грамм. — Добре… Что там сегодня происходит? Опять наши небеса прохудились! — Не то слово, Антон Георгиевич. — И чего ты, неразумный, в такую погоду дитя с собой потащил! — …Наша мама устроила забастовку. — …Дарья!… — А что, нельзя сказать правду?… Тоже мне, конспираторы. — …Да-а, Александр, жернова у тебя ещё те… Даша, познакомься с Маркизом. Только осторожно. Может оцарапать. — Не, Тош, он ласковый… Мурлычит. — Саш, ты глянь! Видно он только к тебе так суров. — Георгич, есть что покрепче этого компота? — Да что ты такой взведённый! — Забастовка. — Сядь в кресло и расслабься. Потом поговорим… Даня, есть хочешь? — Спасибо, Тош, не хочу. Я пить хочу. — Сок только в холодильнике, поэтому не дам. А вот чистой воды можешь налить сама. Горячее питьё будет чуть позже… Расскажешь, или просто ни о чём? — Тошно мне. — Вот открытие… Всю жизнь прожил так, как будто Бога нет. А теперь знаешь, что Он Есть, оттого и тошно. Сам через это прошёл. — И было так же? — Хуже. У меня семья была на излёте. Я рвал и метал. Одним словом, — бешеный. — Вы?! — Ну не мудрецом же я родился! Всяко бывало. И не забывай — десять лет в армии. — Это точно были вы? — Точней не бывает. — Может и моя семья на излёте. — Глупости. От беспокойства, от гордыни, от нелюбви. — От нелюбви? — Конечно. Вы не любите. Не потому, что устали или привыкли друг к другу, вы не любили. — Ну, не знаю, не знаю… — Правильно, не знаешь. А я знаю. Вам никто не рассказал, что такое любовь, а сами узнать не удосужились. Думали, что так и надо. — А как надо? — Сказать, или сам припомнишь? — Как я припомню, что не знал никогда! — Не знал, а теперь знаешь. Ты прилип, Ляксандра. — Бог Есть Любовь что ли? — Ну вот, а говорил, — не знаешь! — Трюизм. — Смени лексикон, начинает приедаться. — Как жить… — Ну ты просто артист! Раньше жил, и казалось нормально. Что случилось? — Жизнь случилась. — Что мне сказать остаётся тогда… Что полторы жизни случилось? Трус ты, Санька. Всё тебе легко давалось: обеспеченные родители, красивая умная жена, дочка вон какая! А как только встал вопрос жизни и смерти, так сразу и скис. Не пойдёт. — Утешил ты меня, Георгич… — Я не Утешитель, это в церковь. Давай завтра вместе на подворье к пяти. Со мной легче будет. — Не шутишь? — Эх, Ляксандра, Ляксандра… Шутить не умею и шуток не понимаю. — Серьёзно? — Куда уж серьёзней. — А все эти прибауточки да собак с огурцами?! — Надо ж было как-то душу твою закостеневшую растревожить. Такие вот маленькие хитрости. — Выходит, не я книгу пишу, а меня… — Выходит так… — …Тоша, Маркиз огурец ест! Ему плохо не будет? — Нет, Даню, ему будет хорошо… Слышь, Санька, а ведь мы с тобой на пару скоро собака поститься научим. Как дума-ешь?
— Антон, сегодня ребёнок вогнал меня в краску. — В три года? — Я говорила, мы пойдём к зубному… Стали открывать рот. Она как завопит «дядя», — четверо взрослых людей ничего не могли сделать. — А краска причём? — Пришлось изобретать мифического дядю. Надо что-нибудь придумать. Папой вроде бы неправильно, есть у неё папа. Подрастёт, будет спрашивать, где настоящий отец. — Мудрить не будем. Антон я, Антоша, Тоша. И проблем нет. — Спасибо. — За что? Для себя стараюсь.
«Тоша, Тошенька, посмотри на меня». «Кто ты?» «Ульяна. Помнишь цыганку Улю?» «Уля, ты обещала, что Бог меня будет оберегать. Почему Он про меня забыл? Неужели я хуже всех!» «Тошенька, мальчик мой, никто не забыт. Вспомни, как плакал твой папа, когда тебя достали из тёмного омута». «А мама? Он мог позволить ей жить дальше». «У каждого свой срок. Но Он не оставил тебя, хоть и гонишь ты Его от себя». «Разве справедливо отнимать родителей у маленьких детей?» «Он дал тебе другую маму. Лучшую маму на свете». «Как жить, Уля. Любовь есть, а покоя нет». «Любовь твоя станет больше тебя самого. И уcпокоишься ты». «Но как? Я не знаю». «Иди ко Христу. Как придёшь — так и поймёшь… Вспомни яблоко и крестик, которые я тебе подарила. Это символы Скипетра и Державы, Путеводная Звезда для маленького ребёнка, которым ты был много лет назад. Прощай, мой милый мальчик».
— Антон… Антон, что случилось? Ты стонал во сне. — Да… сон приснился. — Страшный? — Скорее странный. Связанный с детством. Спи, Мариш, всё хорошо.
— Батюшка, я хочу принять православное крещение. — Ты уверен, что тебя не крестили в детстве? — Никаких сомнений. — Что ж, приготовь полотенце, немного денег… — Сколько? — Сколько можешь пожертвовать без сожаления… Завтра окрестим. — А можно без свидетелей? — Хм… Через два дня отпевание, прихожан не будет. Вот после него и твоя очередь дойдёт. — Помоги Вам Господь, батюшка. — Ты молитвы-то какие знаешь? — «Отче наш…» Вот и всё. — Не очень правильно. Надо бы «Символ Веры» от тебя… Молитвослов есть?… А, ну да, не до молитвослова… Зайди в лавку, выбери попроще, чтобы мошну не облегчать. Да смотри сдуру на церковнославянском не купи! Не поймёшь ничего. — Спасибо за совет, батюшка. Церковно-славянский мне довелось изучать. — Вот как! Язык изучал, а молитвы не знаешь… Ну и времена… дожили… Иди уж, иди с Богом.
— Прекрати. Ещё ни один скандал никого до добра не довёл. — Ты не хочешь отвечать за свои поступки. — Правда? Ты даёшь мне возможность ответа? — Ты ни одного дела не доводишь до конца! — Как я могу их довести, если не чувствую тебя за своей спиной! — Твои службы — ложь. Твои молитвы — театр одного актёра. Твоя любовь — страсть и гордыня. — Мы должны быть вместе. Неужели ты этого не понимаешь? — Понимаю. Каждому своё место. — Открой Писание: там всё предельно ясно. — Ясно бывает только в прелести. — Неужели ты позволишь потерять шанс узнать, что есть настоящая Любовь! — Я не знаю, что такое любовь Христова, я не знаю, что такое любовь человеческая. И вряд ли когда-нибудь узнаю.
— Вы впервые в нашем храме? Я Вас раньше не видела. — Нет, сестра, я бывал ещё при закопченных стенах, доски вместо мрамора, придел был только Серафимовский. И хор был монастырский. — Простите. Я наверно обозналась. — Не за что. Вы меня простите.
— Полина, не плачь, моя радость, и это пройдёт. — Тош, за что она так тебя ненавидит… — Она просто не ведает, что творит. — Тошенька, миленький, не мучайся, отпусти её. Прошу тебя!… — Как же я без тебя… Ты последний маленький ребёнок, которого я любил в этой жизни. — Я тебя люблю… И я никогда тебя не забуду. Ты мне веришь?… Тошенька, ты мне веришь?…
— Маша?… Что ты здесь делаешь? — Я пришла, Тоша, насовсем. — А как же муж?… ваша дочь? — Дочь поживёт у моих родителей, а потом заберём её сюда. — Почему ты думаешь только о себе? — Нет, Тоша, столько лет я думала только о тебе, о нас. Я до сих виню себя за то, что позволила себя сдержать. — Я был женат. Ты помнишь? — Кого ты хочешь обмануть? Я всё видела. Что она тебя не любит, что ты страдаешь. Тебе нужна была я, я это знаю. Я буду заботиться о тебе так, как может заботиться только мать о своём сыне. Самое главное, — это знаешь ты. Разве не так? — Опомнись, Машенька, между нами двадцать шесть лет. — Двадцать пять. — Подумаешь, ошибся на четыре процента. — С возрастом разница ощущается меньше. — Это ничего не меняет. — Нет, ты лжёшь не только мне. Ты лжёшь самому себе. Признайся, разве тебя остановила бы разница, если бы я сама тебя заставила? — Ты всё придумала, это была просто детская влюблённость. — Да, мои слёзы можно ею объяснить. Но объясни мне, когда я в зачатии молила Бога, чтобы мой ребёнок походил на тебя! Я ненавижу каждую черточку её лица, напоминающую моего мужа. Но духовный отец ты. И ты никогда теперь не сможешь этого забыть. Я тебе этого не позволю. Я слишком долго тебя звала, и Сам Бог привёл тебя ко мне. Я не хочу второй раз тебя потерять. — Поговорим завтра. Этот шанс ты можешь мне предоставить? — Я тебе предоставлю всё, что ты пожелаешь. И никто не сможет меня остановить. — А твои родители? Это их убьёт. — О, нет, им не хуже меня была известна истинная причина моих слёз и моих страданий. И как только они узнали, что ты жив, как только они посмотрели мне в глаза, им сразу всё стало ясно. Саша должен уйти. Он кончика волоса твоего не стоит. — Так ты позволишь мне день на размышления? — Всё для тебя, любовь моя, всё. Кроме свободы от меня. Прощай.
— …Батюшка, я исповедоваться ко причастию. — Что-то ты, брат, зачастил. У тебя проблемы?…
— Ну что, Маратик, вздрогнули? — Как скажешь, майор. — Не называй меня так. — Тогда Амба. — И здесь Амир постарался… — Может себе позволить. — С какой стати? — Я многим ему обязан. — В Чирчике есть люди, которые ему не должны? — Я ничего не должен, — если ты об этом. — А что? — Это неинтересно. — Сколько тебе лет? — Двадцать пять. — Хороший возраст. Правда я в двадцать пять… Ладно, проехали… Машина Амира? — Исполкомовская. — Понятно. Что охраняем, то и имеем. — Норма жизни. — Что-то лицо мне твоё кажется знакомым. — Возможно, знал моего брата. — Как зовут? — Равиль. — Нет, не знаю. — В городе называют Татарином. — Ах вот в чём дело!… — Амба… разрешишь?… Так вот… Я совсем не брат. — Заметно. — Иронизируешь? — Нет. Что произошло? — Происходило… Хулиганка… потом воровство… потом зона. — А ты как соскочил? — Ушёл в армию… — Так взял и ушёл? — Не брали по зрению… Извини, сейчас перестроюсь… С местными врачами договорился, в Ташкенте было ещё проще. — Однако!… — Зато попал в полк к командиру. Он из меня человека сделал. — Какое дело полковнику до рядового! — Сержанта… после учебки… Что ж ты, баран ферганский, вытворяешь!… Уроды… понакупали прав, а ездить не научились… — …Значит, тебе повезло… — Примерно так… Ты правда с ним служил? — Всё время. Он меня за собой как ягнёнка таскал. — А говоришь, — повезло. Это тебе повезло. — Может быть… Сразу обратно? — У меня в Ангрене дела. Наши дела. — Какие ваши? — Наши, Амба, наши. — Амир припахал? — Командир предложил — я согласился. Скучно. — От скуки?!… — Не только. Я не знаю что там, но то, что услышал… В общем, — я с вами… Не бойся, майор, не подведу. Амир скажет. — Ты ещё не называешь его Амир–ака? — Иногда хочется… Побьёт. У него рука тяжёлая. Все знают. — Когда обратно? — Когда надо будет — тогда и обратно. — А если заночуем? — Как скажешь, майор, я на службе. — Я подремлю. — Это хорошо. — Что хорошо? — От дороги отвлекаться не буду. — Амиркина школа…
— Проходи, сынок. Рад видеть… Марат, к обеду всё приготовлено, осталось только с огнём повозиться. — Всё сделаю, Керим–ка!
— …Нда-а… весь в отца. Пойдём, выпьем чая да поговорим. У тебя вопросов много, а ответы от Лейлы ты не получил. — Она добрая… — Я знаю… У неё были хорошие родители. — Сколько семей было у моего отца, хорошего человека? — Не горячись. Ты многого не знаешь. — Поверю Вам, но хочется фактов. Или хотя бы версий. — Это я предоставлю в большом количестве. — Марат у Вас вместо денщика? — Денщик, самый настоящий. Или адъютант. Как тебе больше нравится. — За заслуги перед отечеством? — Может быть и так… Голоден? — Как сказать… — Маратик, принеси нам баклажаны с орехами и курагу! — …Керим–ака!… Ну это уж слишком… — В любой службе, сынок, есть хорошее свойство. Человек служит не за страх, а за совесть. А вот если совести нет, то и службы нет, есть прислуга и каторжный труд. — Вы были начальником моего отца. Ведь так? — И другом, сынок, тоже. — Работали в органах? — Да… Твой отец пришёл лейтенантом. Я тогда руководил отделом. — То, что мы видели за перевалом — вы этим руководили? — Да. — Мой отец был к этому причастен? — И твоя мать, и мать Лейлы. Мы все работали там. — Так что же там такое! — Генетическая лаборатория. — Но ведь это люди! Наши люди!… — Знаешь, сынок, тебе легко судить. Сейчас середина восьмидесятых, в стране происходит непонятно что. А тогда всё казалось предельно ясным. И мы были в погонах. — И моя мама?… что она там делала? — Твоя мама страдала бесплодием. — Ну, здравствуйте! А кто же меня родил? — Правильный вопрос. — А правильный ответ? — Лейла тебе родная сестра. — Это я знаю. Так что с мамой? — У вас одна мать. — Та-ак… Лейла знает? — Пока нет. Думаю, что ей лучше не знать. — Выходит, что Герда тоже моя сестра? — Да. Но у вас с Гердой разные отцы. В шестьдесят пятом ваша мама вышла замуж, а через год родилась Герда. — Послушайте, Керим–ака, может, хватит меня сказками кормить, а? За несколько дней со мной столько произошло — уму непостижимо! — Сядь… Не нужно на меня голос повышать… Была имитация беременности, и жена твоего отца получила сына. А Любови сообщили, что её ребёнок умер. Правду она узнала спустя несколько лет. — …Никогда не мог найти с ним общего языка. — Сколько тебе лет? — Скоро тридцать два. — Совсем ещё молодой… Я в тридцать два стал генералом. — Вы?… — Если бы ты остался в армии, закончил Академию, то неизвестно, что с тобой было бы сейчас. Амир о тебе очень хорошо отзывался. — Вы давно знакомы? — С того дня, как он принёс тебя в мой дом. — Слава Богу, хоть здесь понятно! — А что тебе непонятно? — Ну, например… эта «Экспедиция»… Она давно там? — Очень давно, около пятидесяти лет. Её построили до войны. Кроме основного бункера, который вы видели, есть вспомогательные точки. Но они не самостоятельны кроме функции наблюдения за периметром. — Они нас и засекли. — Скорей всего. — Кто же нас встречал на этой стороне хребта? — Твоё предположение было верным. Это так называемый внешний периметр, — помимо внутреннего и среднего. Тогда они не смогли просчитать вашу сумасбродность. Переход по хребту до сих пор считался невозможным. — Однако Амир по нему проходил! — Верно. Но это была секретная операция, о переходе никому не было известно. — Повезло… — Я тебе говорил — судьба. — …Я не могу себе простить, что позволил Соне здесь остаться. — Не будем об этом. Я понимаю, — ты не можешь смириться, что её потерял. Но тебе придётся это сделать. Не забыть, но смириться. Как смирился твой отец. — А ему кто мешал! Не уезжал бы, и жили бы долго и счастливо. — Экий ты умный! Не зря тебя Амирка приметил. А теперь выслушай меня… Твой отец был человеком подневольным, таким же как я. Руководство не означает власть. У него был выбор: остаться с твоей матерью или воспитывать тебя. Он принёс в жертву свою любовь, чтобы не расставаться… не расстаться с тобой до самой смерти. — Красивая версия. А насколько она близка к правде? — Что ты заладил… правда да правда… Нет никакой правды. Есть события и наше к ним отношение. Всё! — Сын с отцом, дочка с мамой… Странно всё как-то. — Не забывай, какие это были годы… Давайте, поедим, а потом я тебе кое-что покажу.
— Хочу сразу сказать, — задача трудная, невероятно трудная. Даже если вернётся только один, — можно сказать, что она выполнена. — Один, это кто? — Вы мне оба дороги, — твоя мама была мне как дочь… У тебя в Питере связи. — Питер далеко. — Не в том дело, что далеко отсюда, а в том, что близко к Москве. И просто портовый город. — Не вижу связи. — …Вот. Это документы, которые собирали твои родители долгие годы. Собирали, рискуя собственной жизнью. А может и жизнью своих детей. Они должны попасть в надёжные руки, если вы не остановите это здесь и сейчас. — Если не остановим, — значит уже некому. — Кто-то должен вернуться. Лучше, чтобы ты… Марат, не обижайся, но от Антона в этом деле будет больше пользы. — Керим–ака, Вы меня знаете. — Спасибо, Марат… Теперь пройдёмся по узловым точкам. — Ничего, что мы без Амира? — Он в курсе всего, и даже больше. Мы не сидели сложа руки. — Мне, собственно, тогда и знать не надо. — Руководить операцией будешь ты. Амир отвечает за всё остальное. Но решения принимать тебе. — С какой такой стати! — У него нет стратегического мышления. Хотя в оперативной обстановке он лучший. — У меня, значит, оно есть! — Поэтому я показываю, — что для вас придумал… Узнаёшь? — Ещё бы!… У меня даже идея возникла одна… Видите ущелье? — Я его не только на карте видел. — Мы могли бы уйти по нему. Оно наверняка не рассматривается в качестве варианта отхода. — По нему вы никуда не уйдёте. По сложности это хуже Чаткала. Но самое плохое будет потом. Пути назад отрезаны, а вперёд вы не дойдёте. Просто умрёте от голода и жажды. — Мы могли бы сделать это в два этапа. — Так, продолжай… — Первый — провиант в ущелье на максимально возможное расстояние. Второй — завершающий. — Не пойдёт. Я могу предположить, что вас даже искать не будут. Обнаружат следы отхода и взорвут скалы. — Что Вы предлагаете? — Два этапа, — начал ты правильно. Обрати внимание на эту ниточку в полутора километрах от ущелья. — Что это? — Это ваш шанс. И ещё какой. — Но нам нет смысла идти этим путём, — лишних полтора–два дневных перехода, плюс ещё сутки. — Нет, сынок, туда вы пойдёте старой дорогой, а обратно здесь, где никто ждать не будет. У вас будет фора больше часа. За это время вы просто растворитесь в скалах, если не наследите как в прошлый раз. — Пять километров, в полном снаряжении, со станками… Откуда фора? — Пойдёте налегке. И не пойдёте, а поедете. Машину в ущелье, и через десять минут уходите с дороги. Понял? — Машина!… Как же я сразу не догадался! Осталось только рассчитать время. — Вот и рассчитаете.
— Во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа… Поздравляю всех вас, дорогие братья и сестры, с Великой Cубботой… в этот день… когда пречистая… душа Господня сходила в ад… Поэтому в христианской традиции именно такое… изображение каноническое… является иконой Воскресения, на которой изображён Господь Иисус Христос, спускающийся в недра ада и выводящий оттуда Адама и Еву… и всех людей, которые жили праведно, но до пришествия в мир Христа Спасителя жили в ожидании спасения… До пришествия Христа на землю, до Его сошествия в ад все люди — и праведники, и грешники по окончания своей земной жизни сходили в ад… и там пребывали… до дня… освобождения их… Христом… Поэтому… в этом смысле очень многое изменилось не только на земле, не только на небе, не только в поднебесной части, но изменилось и в преисподней… благодаря тому, что Господь принёс этот свет… То, что ожидалось, уже осуществилось… И в этом смысле жизнь человека… земная… она тоже носит на себе отражение вот этих событий… космического масштаба… В силу того, что каждый человек в определённый момент своей жизни, когда Господь достучится до его сердца, имеет возможность сердце открыть навстречу Богу и, встретившись со Христом, начать другую жизнь… Ну… так… новая жизнь должна начинаться с крещения…
— Всё нормально? — Паш, не отвлекай, пожалуйста… Тоша у Юли. — Молчу… молчу…
— …В древней Церкви людей крестили не ежедневно, а крестили только один раз в году. Именно вот в Великую Cубботу. Поэтому и сохранился обычай служить этот день в белых одеждах… Как происходило это богослужение?… Конечно, всё начиналось загодя. Людей, которые изъявляли желание креститься… обычно… к этому человек не приходит сам собой… Книг, понятное дело, никаких не было… Апостол Павел говорил, что Вера — она от слышанья. Верующий человек рассказывал, свидетельствовал о Христе какому-то из своих друзей, знакомых, родственников, подчинённых или своему начальству… как тоже бывало… Бывало, что раб рассказывал своему господину, тот проявлял некоторый интерес, а потом изъявлял желание тоже приобщиться христианской жизни… И вот этот человек, который проповедовал другому Христа, он становился его восприемником или, как позже стали называть, крёстный отец… ну или крёстная мать… потому что обычно мужчины дружат с мужчинами, а женщины с женщинами… И рассказывали им первые понятия о Евангелии, о покаянии, о заповедях… А потом, если человек уже достаточно продвинулся по этому пути, и уже можно было ему доверять, его приводили в Церковь. В Церковь не как какое-то сооружение, потому что сначала храмов христианских не было… христиане собирались тайком… где-то, у кого-то в богатом доме кого-то из христиан или где-то в лесу, или где-то в горах, или вот… на окраине Рима… бывали катакомбы, в которых вырабатывали камень и в которых хоронили усопших… Там очень мягкие породы камня наподобие туфа, и в них делали такие углубления, в которых хоронили усопших, и там оставались ниши, которые замуровывались… Собирались — почему?… Потому что Церковь была катакомбной, потому что она была тайной… Вот такое слово возникло от римских катакомб. Потому что официально было гонение на христиан. Почему возникло это гонение?… Ну… во-первых по наущению иудеев, потому что иудеи относились к христианству как к зловредной секте. Не надо думать, что со смертью Христа Спасителя иудеи успокоились. Они знали, что остались ученики, и преследовали их по всему миру… И вот по беспроволочному телеграфу говорили-предупреждали, что появилась новая секта последователей Иисуса Христа, который «был мессия якобы, но он не был никакой не мессия, и его распяли… Он был грешник, хотел взять власть»… Это в Священных книгах… всяка хула на Иисуса Христа сохранилась в еврейских книгах. И понятно, — где появлялись проповедники, а начинали, конечно, по тому пути, как и Господь делал проповедь, сначала со своих… Приходили в синагоги и начинали проповедовать своим… Христа…
— Паша, видишь во-он того мужчину?… — В усах? — Да… Похож на Виталия Ивановича. — Полина, тебе одиннадцать было. Как ты можешь его узнать! — Я чувствую, что это он… Если подойдёт поздороваться с папой — точно он. — С отцом все здороваются. Давно в этом храме служит? — Что ты! Меньше года… Просто раньше помогал отцу Александру, когда мог. — Вот почему его все знают!…
— …Часто их хватали, уже будучи предупреждены, что придут такие, и предавали… либо сами умерщвляли… когда это нельзя было из-за огласки, потому что апостолы проповедовали и язычникам так же, то устраивали таким образом, чтобы римская власть это сделала своими руками… чтобы придать законность этой расправе, потому что не верили в то, что Иисус Христос есть истинный Мессия. И вот несмотря на это гонение… Да!… ещё гонение от язычников, потому что кроме иудеев… это единственно они имели такую льготу, больше никакой народ не имел… Тот народ, который покорялся римлянам… он должен был принять римский обычай. Ну, это вообще такое имперское сознание. Поэтому если каким-то богам поклонялся какой-то народ, римский пантеон включал в себя этих богов. И изображение бога, маленькое, тоже клали в храм, и всё, пожалуйста, — ты должен поклоняться всем богам римским и плюс ещё своим… Но у иудеев была привилегия. Все знали, что иудеи поклоняться другим богам не будут, идолов не делают, их оставили в покое, потому что они были очень в этом твёрды. Они предпочитали умереть, но идолам не поклоняться. И так как христиан не признавали за иудеев, потому что иудеи говорили: «нет, это не иудеи»… Ах, так вы не иудеи?… То по закону вы обязаны поклоняться римским богам… А христиане тоже говорили «нет». Ну, ах нет!… Тогда мы вас заставим… Пытали, мучили, А если они не соглашались, тогда уже умерщвляли. Если помягче было гонение, то хотя бы ссылали подальше на край империи, чтобы они, как говорится, «не мутили воду». Но, несмотря на это жестокое гонение, христиане всё равно собирались ежевоскресно, ночью… что естественно… и оттуда у нас обычай использовать свечи, лампады…
— …Точно Виталий Иванович… — Полина, дождись окончания проповеди. — Ты за кого меня принимаешь! — За свою жену. — Паш, я так волнуюсь… — Мать, ну дай послушать!… — А сам? — Вот отращу бороду как отец, будешь знать.
— …Мы-то сейчас не в катакомбах живём, а на свету, и вот у нас электричество есть… электричество недавнее изобретение, но вот лампады, свечи у нас от того древнего обычая, который сохранился у нас… Вот на Пасху… на Рождество… Главные службы… мы тоже служим ночью, воспоминая о том, как первые христиане молились исключительно ночью. Иначе это было просто смертельно опасно. Поэтому для большинства христиан всегда был такой выбор — если я иду причащаться, я за это могу заплатить своей жизнью или свободой как минимум. Потому в христиане шли люди твёрдые верой. И поэтому человека готовили к крещению целый год. Иногда больше или меньше. И самая последняя ответственная подготовка ко крещению была уже Великим постом…
— Ой… Женечка!… — Где? — Да вот же, рядом почти! — А её-то как узнала! — Посмотри на живот. — Ты знаешь, сколько в Петербурге беременных женщин? — И знать не хочу. Точно Женька. — Кажется, тебе самой пора беременеть. — Я не возражаю. Поговорим дома.
— …Великий пост возник и как в подражание Господу нашему Иисусу Христу, который перед тем, как выйти на служение, сорок дней постился… так и перед этим ответственным шагом каждый христианин готовящийся, — их называли «оглашенный», потому что их учили с голоса, а не по книгам… он готовился к Святому крещению, слыша в церкви, в собрании церковном эти Божественные тексты… из притч, из Иова, из Псалтири, из Евангелия, — всё, имеющее направленность сугубо катехизаторскую…
— …С папой беседуют. — Вижу. Сколько ему лет? — В прошлом году пятьдесят исполнилось… папа говорил. — Седины мало, не то, что у отца. — А что ты хотел! Пожил бы как он да с моей мамой… — …Это его жена? — Да, тёть Валя. — Приятная женщина.
— …И вот в Великую Субботу происходило само крещение. В храме молились христиане, а отдельно от них, в отдельном помещении, как это называлось — в баптистерии… мы тут строим храм… с баптистерием тоже отдельно… Ваптизо по-гречески значит «крещу», а кто не знает, — это значит «погружаю в воду»… Крестили отдельно… Облачались в белые одежды в знак полученной чистоты и в знак оставления грехов, перед этим каялись в своих грехах, и со свечами уже приходили в то помещение, где совершалась Божественная литургия… И они впервые как полноправные члены приходили в храм. И вот это шествие от баптистерия до церкви и был тот самый крестный ход, который мы тоже совершаем ежегодно. Ну, правда, вокруг храма. Но если восстановится у нас традиция крестить в Великую Субботу, то мы конечно сделаем крестный ход именно вот от того баптистерия к нашему храму. В этом не будет никакого нарушения, просто восстановление очень древней православной традиции. Так крестился, например, наш князь Владимир… в Херсонесе. Хотя это был уже десятый век, но эта традиция соблюдалась в древней Византии. И христиане в белых одеждах ходили в течение всей седмицы пасхальной, как свидетельство принятия святого крещения, и все, кто был христианином, поздравляли… Ежедневно приходили в храм и причащались Святых Христовых Таин. И вся остальная Церковь с ними и постилась, и проходила это оглашение, потому что практически у каждого христианина были духовные наставники, будущие крестные, восприемники от купельных и они всё объясняли вновь обращённым ко Христу людям. Поэтому этот день субботний посвящён обращению новых членов, и поэтому мы и поём на Божественной литургии не «Святый Боже…», как обычно, а «Елицы во Христа креститеся…», потому что это песнопение, обращённое к тем христианам, и это есть слова апостола Павла из «Послания к римлянам», которое мы сегодня читали. И которое читается всегда при крещении, и Евангелие тоже, оно читается крещальное. В этом смысле субботняя литургия это крещальная литургия…
— А почему мужчины и женщины вперемешку? — Паша, это же проповедь! Люди подходят поближе, чтоб лучше было слышно. — Я смотрю, — некоторые записывают на диктофон. — В следующий раз тоже буду. — Мне нравится, как он говорит. — Старенький уже, восьмой десяток разменял. — Хорошо держится. — А потом лежит полдня, в себя прийти не может.
— …Но в силу того, что количество желающих креститься всё увеличивалось, несмотря на гонения, и христиан стало такое большое количество, что империя пала к ногам Христа… и в лице императора Константина приняла веру христианскую… Правда сам император Константин не сразу крестился, а был в разряде оглашенных много лет, и не будучи крещённым, председательствовал на Первом Вселенском Соборе. А крестился меньше чем за год до своей смерти… Поэтому некоторые говорят, что вот, мол, царь Константин и воевал, и всякие политические коварства устраивал, как, дескать, он во святых!… Забывая о том, что в крещении человеку прощаются все грехи… Поэтому он к концу жизни достиг великого благочестия и крестился, будучи уже зрелым христианином, и никто не смеет обвинять его в тех грехах, которые ему сам Бог простил. Хотя конечно были прегрешения в его жизни как у каждого грешного человека. Но заслуги его непомерны! Поэтому и называют его равноапостольным. Ни один человек в мире за две тыщи лет не обратил ко Христу стольких людей, как царь Константин! Благодаря его повороту, благодаря его храмостроительству, его политике церковной обратились ко Христу миллионы людей. Не тысячи, не десятки и даже не сотни тысяч!… Благодаря его примеру истинного благочестия…
— Так, мама, я пошёл к машине. — Ко кресту прикладываться не будешь? — За меня приложись, я на всенощной. — Ну иди уже, не отвлекай.
— …Ну вот раз в храме читаются слова из крещальной литургии, мы должны тоже их себе напомнить. Апостол пишет: «Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Иисуса Христа, крестились в Его смерть!» Большинство из вас могут ответить — да, действительно не знаем. Потому что это очень сложно понять, очень сложно вместить это в свою главу, а в сердце тем более. Что это значит, — креститься в смерть?… Вспомним изначальное значение слова «креститься». Это «погрузиться». Для чего лежит плащаница?… перед нами… Для того, чтоб нам было легче погрузиться в смерть Христову. Изображение распятого Христа, снятого с креста, лежит перед нами. Для того, чтоб мы лучше почувствовали, что за этим стоит… «И так мы погреблись с Ним крещением в смерть». В водах крещения, погружаясь в воду, человек умирает, он погружается в воду как в могилу…
— Виталий Иванович… — Простите?… — Я Полина. — Полинушка!… Ты одна? — С мужем. — А где он? — Машину для меня греет. — Скажи, чтобы дожидался, сразу познакомимся. — Хорошо… Тёть Валь… это я… — Ой, доченька моя!… — …Спасибо, тёть Валь… Подходите вместе с Виталием Иванычем. — Обязательно подойду.
— …Как Христос воскрес из земли в третий день, так и человек, восходя от купели, должен воскреснуть в новую жизнь. Как Христос воскрес в духовном Теле, так и каждый христианин должен воскреснуть, а лучше сказать — совоскреснуть со Христом, для новой духовной жизни, чтобы нам ходить в обновлённой жизни… В чём должно быть обновление?… Ну… в том, чтобы мы жили не по-язычески, не по своим каким-то представлениям, а по заповедям Божиим. Если мы соединены с Ним, со Христом подобием смерти, то должны быть соединены и подобием воскресения. Зная, что ветхий наш человек распят с ним, что упразднено было тело греховное, дабы нам уже не быть рабами грехов, так как умерший освободился от греха. Потому что если мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с ним. Вот для чего! Чтобы жить со Христом! Вот для чего принимается крещение. Не для того, чтобы наша вера помогала каким-то образом в нашей обычной жизни, а чтобы в нашу жизнь вошёл Христос. Чтоб мы с Ним устраивали нашу дальнейшую жизнь. Чтоб всё было согласовано с Ним! Чтоб всё было благословлено Им! Он уже благословил Своих учеников, что можно делать — что нельзя, что хорошо — что плохо, всё это объяснил. Нам только остаётся в течение нашей жизни согласовать свою жизнь со Христом. Вот об этом нам никогда не надо забывать, и Великая Суббота нам ныне это напоминает. Спаси всех Господи!…
— Виталий Иванович — Паша, мой муж. — Очень приятно. — Взаимно. — …А это Валентина Васильевна, тётя Валя… Тёть Валь, я Женю видела! — Да, сейчас подойдёт… Женечка!… — …Полинка!… Уй-й!… — Ты поаккуратней с малышом-то! — Ничего с ним не сделается, привыкший. — А помнишь?… «Плачет киска в коридоре, у неё большое горе…» — «…злые люди бедной киске не дают…» — «…украсть сосиски». — Сколько лет не виделись? — Жень, ну посчитай с девяносто пятого. — Четырнадцать?… Точно! — Я тебя сразу узнала. — Я тоже. Только засомневалась, — ты ли это. — А папа не говорил, что приедем? — Говорил, да из головы вылетело, как только тебя увидела. — Не сомневалась, значит… Папа выйдет? — Собирался… А вот и он.
— Здравствуйте, кого не видел… Енюшка, ну-ка щёчки подставляй… Спасибо, что пришли, рад вас видеть. — Антон, что за сестрица на тебя во сто глаз смотрела? — …А ты что это, отец, на сестриц заглядываешься! — Валь, я случайно. — Дома тебе будут случайности. — …Мам–пап, вы чего!… — …Жень, всё нормально… Ну, видел или нет? — Лицо показалось знакомым. В храме раньше не бывала. — Мне тоже показалось… Да вот же она! — Где? — На крыльце… в нашу сторону смотрит… — …Тоша, это Юлина подруга. — Какая подруга? — Из Финляндии приехала. Зовут… Тайна, кажется. — Интересное имя. — Она приехала с сыном… недели две в Питере пробудут. — Это её встречала Юля? — Да. Я обещала вас познакомить. — Зачем? — Тош, ну что ты как затворник! Надо же с людьми общаться. — Надо, моя радость. — Ну, что сказать? — Скажи, что из мелкой посуды не пью. — Хорошо, так и передам… Виталий Иванович, к нам заедете? — Полина, в другой раз. Может, вы к нам выберетесь? — Как Тоша скажет. Мы мобильные. — …Опять меня не спрашивает никто. Когда в компании как человек посижу! — Дома попьёшь, дорогой. Не надо было машину покупать. — …Паш, ты не одинок. Знаешь, сколько я пропустил?… — …Так, начинаются мужские разговоры… Всё, Полинушка, нам пора. Созвонимся. — Теперь уже точно, тёть Валь… Как я рада вас видеть. — Я тоже очень рада. Приезжайте с ночёвкой, место найдём. Ты ещё Нюшу не видела нашу. — Как она? — На худграфе, третий курс заканчивает. — Какая умница. — Дай тебя обнять, доченька, я так рада, до слёз. — Спасибо… До свидания. — Не забудь позвонить! — Обязательно!
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
-Р9-
— Командир, глянь… — Ага… здесь у них была лёжка… самодеятельность тут устроили. — А что ты от десантуры хотел!... Я пошёл?... — Давай, Вова, только ради Бога!... — Герыч, обижаешь…
— Что так долго? — Герыч, ты не поверишь… — Не тяни кота за хвост. — Лучше нарисую… Давай-давай, не жопься… Вот смотри… Слева шоссе, настоящее, асфальт, все дела… Здесь карман… в смысле, типа парковки. Площадка такая большая, любая машина развернётся… Вот это ворота… Высоченные, блин, метров, наверно, шесть-семь. Может все восемь. — Всё? — Да забоялся я, светло, там охрана. — Охрана? — Род войск не определить. Поближе бы подобраться. Как думаешь, майор? — Думаю… Вова, бери тепловизор и наверх, сколько сможешь, а я попробую ближе подойти. Потом сверимся. Ну как? — Добро. Ну, я пошёл? — Ну, иди.
— …Герыч… помоги… — Чем?... У нас ни верёвки, ни ледоруба. — Блин… подняться проще было… Не могу слезть. — Зойке настучу, если не слезешь. — Да ну тебя… не смешно. — Ну давай, аккуратненько. — А я что делаю? — Не тяни кота за вымя… — Спускаюсь… Герыч, правда Зойке настучишь? — Конечно! Всем расскажу, что стекал как тёплое говно по перилам. — Тебя бы сю… Князь рухнул мешком с пятиметровой высоты. Сначала я даже отказывался верить, что это с ним, с нами случилось. «Князь… ну ты сука… как же ты… Князь…»
Я перевернул его на спину. «Так… бровь рассечена… что ещё?...» В районе виска сочилась кровь. Плохо, очень плохо… Так… аптечка… Твою мать, Князь, как ты меня подвёл… Ладно, вспоминаем курс молодого бойца…
— …Герыч, прости… прости… — Живой, и слава Богу. Как ты? — Ну как… херово… Что делать будешь? — Зойке потом настучу. Идти сможешь?... Помогу. — Попробую… Ой, бля… Сколько времени? — Скоро полдень. — Последний автобус в восемнадцать тридцать… Герыч, должен успеть. — Иди нахер. Вместе успевать будем. — Не успеем, Герыч…
Я вколол ещё одну ампулу реланиума. Капитан расслабился и впал в полузабытьи… Восемнадцать тридцать… Зашибись… Значит, опять ночь в горах. Без собаки. Ладно, будем прорываться.
— Так, Вова, слушай внимательно… Сейчас уснёшь, а утром всё будет хорошо. Ты меня слышишь? — Да, слышу… — Ну вот и ладненько… Утро вечера мудреней. — Как ить скажешь, майор… Ну, я пошёл? — Спи, Володь, всё будет, спи давай… А то Зойка… Последние слова Князев уже не слышал. Оставалось надеяться лишь на утро. Как оно там…
-Р10-
— …Ёдгоржон… Ёдгоржон!… — Командир?… почему один? — Так вышло. — Заходи… только тихо, мои спят… Барс, свои.
— Что случилось? — Товарищ сорвался со скалы, нужна срочная помощь. — У нас только фельдшерский пункт, да и то… — Что? — Занозу вытащить, зелёнкой смазать. — На вашу помощь не рассчитывал… Надо позвонить в город. — В Ангрен? — В Ташкент. — Ого!... Товарищ, говоришь… А те двое? — Ушли за перевал, им на Бабай-таг. — Хм… неудобный маршрут… Через Янгиабад было бы проще. — Не моё дело, знакомые попросили… у них там встреча какая-то. — Значит так, старлей, телефона у меня нет, в махалля тоже. У соседа есть. Идём? — Выбора нет.
— Керим Умарбекович!... Это Ёдгоржон. — Проходите. Что случилось? — Керим-ака, познакомьтесь, — мой сослуживец. — …Герман. — Керим… Какими судьбами? — Долго рассказывать, а сейчас дело срочное. Надо позвонить в город. — Проходи… А ты? — Я здесь посижу, потом надо будет ему ночлег устроить. — Зачем?... У меня останется, места много. — У вас же гости! — Какие гости, что ты! Гостя утром на машине увезли… Герман, вот телефон. — Через?... — Через восьмёрку. — Спасибо, Керим-ака.
Ёшкин кот… тесен мир, однако… Умаров собственной персоной… ни за что бы не поверил… — Алло, девушка… — …Вы не туда попали. — Туда, девушка, туда… слушай меня, девушка… — Вас понял. Код? — Ноль пять шестьдесят пять. — Соединяю… Подполковник Нигматуллин слушает. — Ставроцкий. — Звание? — Майор Ставроцкий… Ленинград. — Доложите обстановку. — Нужна срочная эвакуация трёхсотого. — Откуда? — Адрес должен быть у Зайцева. Группу встречу лично у развилки в посёлок. — Оставайтесь на связи…
«Так… до развилки топать… час–полтора… Пойду налегке. Лишь бы не застряли где по дороге…» — …Ты слушаешь, майор? — Слушаю. — Транспорт выдвигается через десять минут. Согласно маршруту в точку встречи должен прибыть в двадцать три сорок. — Так точно, в двадцать три сорок. — Конец связи. Ну, вот и ладненько. Идём знакомиться дальше.
— Всё нормально, дозвонился? — Да, Керим-ака, всё хорошо. — Так что случилось-то? — Товарищ мой поломался, оступился на скале. — Помощь нужна? — Нет, спасибо, за ним из города машина приедет. — Ого! Важная персона, твой товарищ? — Да нет, что вы… Так вышло. — Так вышло, говоришь… Ёдгоржон, иди домой, помощь уже не нужна. — …Спасибо, Саид, здорово выручил, никогда этого не забуду. — Ещё увидимся? — Может быть. — До свидания. — Пока, Саид…
— Ну что, служивый, поговорим?… — О чём, Керим-ака! Я всё сказал. — Как ты меня нашёл? — Хотите верьте — хотите нет, я вас не искал. — В каком звании? — Майор. — Контора? — Ну да, да, Контора. Это ничего не меняет. Товарищ в беде, и без меня не выкарабкается. — Нашёл, что искал? — Да. — Что дальше? — Доложусь. — Эх, стар я для всего этого… — Отдыхайте, мне пора. — Не торопись, успеешь… Мотоцикл водишь? — Могу. — Полчаса отдохни, выпей чай с душицей, потом поедешь. — Спасибо. — Для себя стараюсь… Ну вот почему я не могу как все нормальные люди просто состариться…
— Как ты делаешь миниатюры? — Голубая глина, — сначала общий набросок, в процессе высыхания — резьба. Потом отливка в гипсе, тонировочка и лак. — А тонировка?… — На гипсе просто, — гигроскопичен, тона ложатся мягко… В этом году освоил новую технологию… Понимаешь, у глины после обжига цвет черепка, — мне не нравится. С белой глиной ещё не работал. Поэтому приходится делать гипсовые копии. А я этот материал не люблю. Душа не лежит… Знакомая привезла из Польши изобретение для маленьких скульпторов, — лепится как пластилин, готовую форму кладёшь в кипящую воду — готово! Лёгкие по весу, твёрдые, белый глянец. Приятно в руках держать. Но с тонировкой намучался, — ничего не держится. Да и дорогое удовольствие. Пришлось отказаться. — А скульптурный пластилин? — Он используется только для изготовления восковок с последующей отливкой. Я пока не при делах, — бронзу не заказывают. — Вот сейчас посмотришь, как человек работает с этим пластилином. Заметь, — не скульптор, а психотерапевт. — Ещё один «кашпировский»? — Не спеши с выводами. Сначала посмотри.
— Ваши впечатления?… — Неправильно делает. — Что?!… Он помогает людям! — Эрни, хирурги тоже людям помогают. — Здесь настоящая психотерапия. — Понимаешь, начинает с нуля — у пациента на глазах. — А как же! Это ведь в реальном времени! — Как бы попроще… Происходит нечто вроде рождения заново. — Вот-вот! — Что вот-вот! Он же не доводил человека до этого нулевого состояния! Как он может гарантировать, что тот идёт за ним следом? — Может, нам просто не показали. — А мне откуда знать? Или он шарлатан, или старательно скрывает самое основное. — Что? — Нулевой цикл, вот что. — Хм… Это всё? — Как же, всё… Два раза… Второе возражение, впрочем, не только к нему, а ко всем психотехникам, в основе которых опыт переживания родовой травмы заново… Никто не задаётся вопросом, — а действительно ли этот опыт приносит пользу, а не вред душе? Действительно ли родовая травма является основой наших психологических проблем? Говорят о психологии, а про Психею, душу, молчат. А это не только ментально-витальные процессы и тонкий слой подсознания. Это ещё и тело, впитывающее весь наш жизненный опыт. — Тело?… откуда ты знаешь?! — Чувствую. — …Пять минут… — …Ну Тоха, ты даёшь!… Глотни холодненького. — Надо разбавить, что-то повело. — …Вот, держи. — Кастанеда … Кто такой? — Ничего говорить не буду. Прочти. Сколько времени тебе надо?… Понимаешь, перепечатка не моя, надо будет вернуть. — Две недели дашь? — Сколько скажешь, — лишь бы вернул. — У меня книги не теряются. — Ну что, с армянином покончено? — Пока нет. — Что ещё! — Я знаю правильный способ. — Виталий, тебе спасибо. — За что? — Я заполучил того, кто мне нужен. — …Денег дашь?… Шутка! — Заработаешь. Клиентурой обеспечу. — Делать больше нечего. — Мне говорили, — ты занимаешься целительством. — Кто говорил? — Все говорят. — Весь список, пожалуйста. — В Доме Книги есть офис тридцать семь. — Только один? — Там заседает Общество Возрождения Инквизиции. — Господи, нам только этого ещё не хватало!… — Трудно спорить. — И что мне теперь, — на дно? — Не волнуйся, слава Богу — всё пока на уровне болтологии. — Как они меня нашли! — Через АПП . — Опять Прохоров… В каждой бочке затычке. — А что ты хотел! Делят рынок. — Торгаши, блин… — Тобой интересовались. — В каком виде? — В обычном. Пациенты от тебя в восторге. — Кроме раковых. — Не твоё. Вот если бы тебе освоить «треугольник Иванова»… — Посмотреть один раз. Никак не могу попасть к нему на выступление. — С одного раза?… скопируешь?!… — Даже не сомневаюсь. — Виталий, ты слышал? — Слышал, слышал… — Вот об этом мы с тобой и поговорим… Кстати, что там с правильным способом? — Проще пареной репы. Я использую проекцию верней части лица на нижнюю. Дисгармонию уловить не сложно, — только надо знать, — куда смотришь и что ищешь. На следующем этапе делю фасад по вертикали и устраняю нарушение симметрии. Но без фотографии сделать труднее. — Подожди… Поэтому твои миниатюры с такими вытянутыми подбородками! — Заметил… Наверно. — Вот! Я понял, почему ты напомнил мне Лембрука ! Тот же эффект. — Скажешь тоже… У него всё пространство растянуто. — Я не сказал, что ты повторяешь или подражаешь ему. Напомнил! Вот правильное слово. — Пусть будет так. — Тогда… переходим к нашим баранам. К барану. Синдром Кашпировского. Знакомый термин? — А то! Сам, поди, придумал. — Я хочу поговорить о твоей придумке. Не возражаешь? — Чего уж там… возражать. Никуда ведь он пока не делся.
— Сначала мне стало любопытно, потом я подумал, что он шарлатан. Потом понял, что, к сожалению, не шарлатан. — Почему? — Эрни, ты видел, что делается в зале? Это… Это же сущности, бесовщина! Так людей не лечат. — А последствия! Ты знаешь, что происходит после его сеансов? — И знать не хочу. — Поздно, брат, ты в упряжке. — В каком смысле? — После сеансов количество вызовов «неотложки» по сердечно–сосудистым увеличивается в два–три раза. Смертность, соответственно, тоже. — Геноцид какой-то… — А зачем, спрашивается, я тебя с Витом сюда притащил! Это катастрофа. Не говоря уже о тех, кто выстоял, будучи восприимчивым к его воздействию… Твои у телевизора сидели? — Маринка. Мелкую я спецом на прогулку вытаскивал. — Что думаешь? — Не знаю. Я ей обязан… А за Полинку глотку порву любому. — Сможешь? — Я?… Опыт есть. — Прости нас Господи… Как думаешь, — мы можем… ты можешь разработать методы компенсации? — Могу. Но полностью нейтрализовать не получится. — Почему? — Все приходят добровольно. Выходит, что люди сами как-то должны… Не знаю… На начальном этапе поддержку обеспечить можно, а потом я в минусе. — Можно? — А что там мудрёного! Метод прост как валенок. — Ты сможешь его воспроизвести?!… — Конечно. Я тоже сидел у этого проклятого ящика… — Ну Антон… Я тебе «Дар Орла» насовсем подарю. — Да брось ты, это любой сможет. Его принцип основан на стыке двух течений энергии в районе анахаты . Одно сверху, другое снизу. Образующийся потенциал из чакры отправляется в зал. Остальное за него делает публика. Их много, — получается резонансное зеркало. Чем больше отдают — тем больше получают. — А если… Если один на один? — Надо подумать… Недавно опробовал один метод. Машинка работает. Главное, — полное согласие бедолаги. — Таких полно. Скоро будет меньше. — Что, уже появились коллеги? — Уже начали умирать. — Господи… помилуй…
— Антон, как ты копируешь методы воздействия? — Понятия не имею. — И всё же… Что с тобой происходит? — Либо я гений, либо тупые методы. Скорее второе. — Почему же, в таком случае, их не копируют другие! Чего им не хватает? — Откуда мне знать! Я вижу, и всё на этом… Бред какой-то… Всё на виду… Недавно был в театре… Режиссёр меня спросил, — а это не липа? — Что не липа? — Я… принёс свидетельство… «…Маркус Антон Георгиевич, является действительным членом Академии Прикладной Парапсихологии, владеет авторской методикой коррекции биополя человека и группового психотерапевтического воздействия». — И что? — У него болен отец… Даже диагностировать ничего не надо было. Я только на ладошку посадил, — а там метастазы от поджелудочной по всему телу… светящиеся нити… Страшно стало… Жить ему месяца два, не больше. — А ты? — Что я!… Сказал правду. — Я про другое. Это же рак! — Да брось ты. Я в контакт не входил. — Как это! — Не входил, и всё тут! Это иначе происходит. Я не могу объяснить. — Ладно, отложим на потом… Антон, я хочу с вами поехать. — Вот выдумал. Мы туда и обратно… Хочешь, — заедем к тебе. — По рукам! — Заодно и винца попьём. Понравился мне твой волшебный напиток. — Учти, — будешь должен. — Эрни, будем живы — не пожалеешь.
— Вит, вот ты скажи, — зачем мы?… — То есть! — Ну мы, мужчины. — Идиот. — Я знаю… А всё-таки… Живем, живём, а нас кидают. То жизнь, то женщины. — Вальке всыплю. — Про тебя с Валентиной речи нет… Мы как расходный материал. — Тьфу на тебя, Тох, давай спать, время уже… — Не могу, не спится… Пыжимся, из кожи вон лезем, а заправляют всем женщины. Это правильно или справедливо? — Откуда я знаю, я спать хочу. — Дурень ты, Вит, и уши у тебя холодные. — Сам дурак. Ты дашь мне спать? — Не дам… Я Маринку люблю… Честное слово. Она меня жизни научила… после Сони… Я так ей благодарен… И Полинка… Полюшко… Господи! Неужели мне такое счастье снова! — Тоха, у меня три бабы в доме! Вот мне счастье! И ты спать не даёшь. — Вит, а ты счастлив? — Ещё бы!… Ну дай поспать, Антон, имей совесть! Лезешь тут со своим счастьем! Нам же завтра в поле! — Ладно, спи, Виталик, я ещё подумаю. — Вслух?!… — Про себя… И про тебя тоже.
Аукаем в пустыне как в бору, а ветер за три метра прочь уносит те крохи, что дрожащий голос просит. Задумал кто-то глупую игру. (Татьяна Кулагина “Погоня“)
Со святыми упокой
— …Господь наш Иисус Христос Божественною Своею благодатию, даром же и властию, данною святым Его учеником и апостолом, во еже вязати и решити грехи человеков, рек им: приимите Духа Святаго, ихже отпустите грехи, отпустятся им; ихже удержите, удержатся; и елика аще свяжете и разрешите на земли, будут связана и разрешена и на небеси. От онех же и на ны другдругоприимательно пришедшею, да сотворит чрез мене смиреннаго прощенно и сие по духу чадо Алевтине от всех, елика яко человек согреши Богу словом, или делом, или мыслию, и всеми своими чувствы, волею или неволею, ведением или неведением. Аще же под клятвою или отлучением архиерейским или иерейским бысть, или аще клятву отца своего или матере своея наведе на ся, или своему проклятию подпаде, или клятву преступи, или иными некиими грехи яко человек связася; но о всех сих сердцем сокрушенным покаяся, и от тех всех вины и юзы да разрешит ея; елика же за немощь естества забвению предаде, и та вся да простит ея, человеколюбия ради Своего, молитвами Пресвятыя и Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, святых славных и всехвальных апостол, и всех святых. Аминь…
— Валя, поезжайте, нечего вам на кладбище делать… Женя, ты с мамой? — Пап, я на кафедру, и сразу домой. — Подойди к Тоше. — Хорошо… Тань, пойдём.
— …Видя меня лежащея безгласной и бездыханной, восплачьте обо мне, все братия и сродники, и знакомые. Вчерашний день я беседовала с вами, и внезапно настиг меня страшный час смерти; но приидите, все любящие меня, и целуйте последним целованием. Я уже более не поживу с вами или о чем-либо не собеседую; к Судии отхожу, где нет лицеприятия: там раб и владыка вместе предстоят, царь и воин, убогий и богатый в равном достоинстве; каждый от своих дел прославится или постыдится. Но прошу и умоляю всех: непрестанно о мне молитесь ко Христу Богу, да не буду низведена по грехам моим в место мучений, но да вселюсь туда, где сияет Свет жизни…
— Примите соболезнования… от всей семьи. — Спасибо вам, — за помощь и участие… Ещё раз спасибо. — Антон Георгиевич… — Спасибо… спасибо… Виталий… — Осталось недолго… Степан, командуй. — В лучшем виде, Иваныч, не суетись.
— …Со духи праведных скончавшихся, душу рабы Твоея, Спасе, упокой, сохраняя ю во блаженной жизни, яже у Тебе, Человеколюбче…
— Тоха, поедем к нам, поешь по-человечески. — Думаешь, — стоит? — Давай, давай, не ерепенься. — Выпить есть? — Ну… поищем. — Поискать могу и сам. — Вот и ладненько… А то одичал с докторами да аптеками. — Поехали… Надо в лавку заскочить за табаком. — Деньги есть? — Где-то были. — На Большой? — У меня скидки.
— Валя, Валюша-а!… Мы приехали. Покорми, мать, изголодались. — Проходите, всё готово, на стол соберу… Тань, помоги. — Да, мам, руки сполосну.
— …Водку достань из холодильника. — Мама!… Нельзя же Тоше!… — Оставим сегодня у нас, ничего не случится. Пусть размякнет. — Вот Енюшки на вас нет… Устроила бы вам размягчение. — Мала матери указывать. — А я чё?… Так… сказала. — Помалкивай уж, говорунья. — Мам, я тебя люблю. — Ух, Патрикеевна… Пойдём, заждались, поди, мужчины наши.
— Женя, ты что ли? — А кого ещё ждёте! — Где тебя носит! — Мам, с Игорем гуляли. — А до дверей хотя бы не проводить было? — Стоит. — Где? — Под окнами. — Позови в дом. — Щас, мам…
— Здравствуйте, Валентина Васильевна. — Здравствуй, Игорёк. Почему не зашёл? — Неудобно было… — А Еньку по тёмным улицам водить? — …Мам, по тёмным не ходим. — Тебя спросила?… Что молчишь! — …Погуляли немного. — Есть хотите? — Кофе выпью. — Не разувайся… мужики наследили… потом подотру… Жень, достань пирожные. — …Да я ненадолго… — Игорь, в субботу придёшь? — Сегодня среда… Жень, у нас ничего на субботу? — Мама, что ты опять придумала! — Надо отцу помочь. — Вот пусть папа сам и просит. — Угомонились они, спят. — Снова? — Женька!… — Двадцать два года Женька… Много выпил? — Так… пригубил. Ему завтра за руль. — Я не про папу. — С отцом. — Ох, мамулечка, смотрите у меня. Если Тоша опять в штопор уйдёт, я вам организую дискотеку. — Ладно, успокойся. Тихо посидели, Алевтину Сергеевну помянули… Вот бы ещё вы с нами… — Мама… не могу я на него смотреть… — Успокойся… Игорь, как?… — Холодный кипяток есть? — В кувшине. — Спасибо, не обратил внимания… Во сколько подъехать? — Часиков в десять можешь? — Хорошо. — Нюшку с собой не прихватите случайно. — …Я пригляжу, мам, чтоб Нюхи рядом не оказалось. — Дочь, что такое!… — А я не видела, как глазищами зыркает! Зыркнет ещё — кудряшки-то распрямлю. — Прекрати сейчас же. Глупости говоришь. — …Ну, пойду я… Жень, проводи… До свидания, Валентина Васильевна. — До свидания, Игорь.
…Избранный Ходатаю и Первосвященниче, о спасении мира грешнаго душу Свою положивый, нам власть чадами Божиими быти и обитатели в невечернем дни Царствия Твоего, даруй прощение и вечную радость усопшему. О немже с мольбою взываем Ти: Иисусе, Судие Всемилостивый, рая сладости сподоби рабу Твоея… Алевтину…
— Вот удача! Даже промывать не придётся. — Тоха, глянь колёса. — Кажется, вполне. — Какое вполне! На первой же яме диски полетят. — Ладно, подкачаем… Все? — Задние… Больше шестидесяти не поедем. — …Посмотри, — теперь нормально? — Сойдёт… Тоха, в монастырь заедем? — Бензина хватит? — Не твоя печаль… Ну так заедем? — Там смотреть не на что, — развалины. — Фрески покажу. Эх, красота будет, когда отреставрируют!… — От наших властей дождёшься. — Тох, а Тох, ты долго нехристем жить собираешься? Мусульмане твои покрестились уже. — Они мне… — Что «они мне», — не указ? Тебе сам Бог велел, а ты всё выпендриваешься. Смотри, Господь долготерпелив, — было бы кого терпеть. — Не чувствую… — Кого, Бога?… а с чьей помощью лечишь, задумывался? — А если дар пропадёт? — Тем лучше. Значит, не от Бога и был. Давай, дядька, решайся. — Поехали в монастырь. — Добре… Запаха нет? — А от меня? — Кто сегодня за рулём? — Давай у гаишников спросим. — Шутник, блин… Садись в машину, кому говорю! Хватит сопли жевать.
— Откуда ты про них узнал? — О прошлом годе на выставке в «Галере» познакомился с одним мужиком, он здесь работает в художественной школе. Всё облазил–разглядел. — Не ожидал, честное слово. — Я тоже… Добираться неудобно… Надо будет своих привезти. Валюхе будет приятно, да и девчонкам полезно. — Нюшке-то какая польза! — Нехристь ты, брат, хоть и хороший человек… Вот… Был бы мне кумом. Зять-то из тебя получился никакой. — Решил надавить на мозоль? — Только не булькай. Держал бы сестру в кулаке, — может, по-другому всё и сложилось. Молодая ж была, глупая. — А кто бы меня научил! Отец умер — мне пятнадцать было. Да и мама никогда слова поперёк ему не говорила. Я думал, — все такие. — Думал–думал… Слышь, индюк стоеросович, давай на вокзал заскочим. — За каким лядом! — Позвонишь Марине, пока не поздно. — Хорошая идея, спасибо Виталик. — А я свяжусь с Эрнандо, чтоб дожидался.
— C приездом! Проходите… Под дождь не попали? — Стороной прошёл. Да мы в машине. — А глина? — Ну… повозились бы. — Сейчас… я для сугрева сердечного глинтвейн вам приготовлю. — Мы не замёрзли. — Для сердца, друг мой неразумный, для сердца! Нечего голимый портвешок в топку заливать. — Этот бальзам ты называешь портвейном? Что же тогда мы покупаем в магазинах! — Понятия не имею. Наверно дрянь какую-нибудь. Ничего, что я так? — За неразумного ответишь… Тоха, что с тобой! — Где я… — Антон!… Эрни… что делать!… — …Антон, присядь… успокойся… Ты меня узнаёшь? — Амир?… где Соня? — Я Эрнандо, Эрни. Ты меня помнишь? Это Виталий. — Где моя Соня!… — …Тоха, это я, успокойся… Да у него глаза закрыты!… — Часто с ним такое? — Какой-то новый сюжет… Антон, приляг, я тебя укрою… вот так… Пойдём на кухню.
— Что с ним происходит? — Не знаю. Уже давно. Раньше просто обмороки были… По выходе рассказывал всякие чудеса. Я думал, — бред, сон. Всё, что угодно. Пока однажды… Нет, — дважды… Он меня от смерти спас. — Как? — Были на Сенном рынке… Выходим к Московскому, метров двадцать осталось… Он вдруг встал и стоит. Я ему, — ты чего?… Я думаю, отвечает. Ну, думаешь, — значит так надо. И буквально секунд через тридцать лобовое столкновение, одну машину выбрасывает прямо на то место, где мы должны были идти. Такое месиво было! Проще было закрасить, чем соскрести… А второй эпизод — вытащил меня буквально из-под колёс. Он вообще машины как-то чувствует. А сам за рулём никогда не сидел. — Странные провалы… Как будто человек в двух мирах одновременно. Только какой перетянет… — Вчера укладывались на ночлег, а он, — выключи магнитолу, заела. Одну песню десять минут уже слушаю… Ну да, радио заело. Ты про такое слышал? — Читал. — Серьёзно? Где! — У Кастанеды. Не думал, что столкнусь в жизни с чем-то подобным. — Креститься ему надо. — Пожалуй… Выпить хочешь? — Налей. Не засну после такого представления. — Кто такая Соня? — Девушка, которую он любил. Погибла четыре года назад… Он мне как старший брат! А я ничем помочь не могу!… Разве это справедливо, а?… Ну что за гадство такое… — Иногда… решают не люди. — Кто решает! Бог? — Не тебе так Бога поминать. — А-а… блин… Налей ещё, да пойдём спать… Никуда завтра Антона не повезу. Обойдётся его Мариночка, потерпит. — Тогда на боковую.
— Антон, поговорим? — Не сейчас, Вит… Сворачивай налево. — Ты домой собираешься? — Собираюсь, — надо хотя бы глину закинуть… Сначала в церковь. — Наконец-то. — Тебе-то какая с этого выгода! — Прямая. — Расскажи. — А поймёшь? — Вит, я похож на дурака? — Нет, ты похож… Евхаристическое общение. — Что это такое? — Вот и всё. Дальше продолжать не вижу смысла… Или поймёшь сам, или тебе никто не сможет объяснить. — …Зелёную крышу видишь? — Не только крышу… С тобой сходить? — Подожди в машине. — С Богом.
— Здравствуйте, батюшка. Вы отец Олег? — Да. — Меня зовут Антон. Мне о Вас рассказывала Нина Соколова, художница. Она занимается в моей группе… интегральной йоги … Правда, это не совсем йога. Йогическая садхана , — философия, психология. — Я не знаком с ней. Наверно речь идёт о настоятеле храма. Он тоже Олег. — Простите… Я, собственно… по другому вопросу. Я хочу принять православное крещение. — А почему в нашем храме? — Не люблю и не хочу суеты, её мне в городе хватает. — Приходи завтра. Захвати крестик, полотенце, немного денег. — Сколько? — Сколько не жаль… Молитвы какие знаешь? — «Отче наш…» только. — Скверно. Надо бы с тебя ещё «Символ Веры»… Молитвослов есть?… Ах, да, не до молитвослова… Зайди в лавку при любом храме, — наша сегодня уже закрыта. Выбери попроще, чтоб мошну не облегчать. Да смотри, — сдури на церковнославянском не купи! Не поймёшь ведь ничего поначалу. — Спасибо за совет, батюшка. Церковнославянский я изучал. — Дожили… Язык изучал, а ни одной молитвы не сподобился… Иди уж, иди с Богом. — Спасибо, батюшка.
— …Когда? — Завтра. — Оперативно. Поздравляю. — Не с чем пока. — В Церкви с древних времён было понятие оглашения. Это когда человек принял решение и начал готовиться ко Святому Крещению. Во время службы такие даже в храм не допускались. Так что ты теперь оглашенный, на один день. — Понятно… Давно в церковь ходишь? Родители у вас, кажется, не очень радели. — С тех пор как попал к Крылову. Он сказал, что старпом–атеист ему на борту и на дух не нужен. — Увидишь — передай от меня спасибо. — Не увижу. Я за него Богородице свечку ставлю. — Завтра и я поставлю. — Эх, хорошо-то как!… — Давай помолчим. — Давай. — Что там дома…
— Привет, Мариш, как вы тут? — Нормально… Привет. — Соскучился… — Тош… — Полинка дома? — Телевизор смотрит. — Я сейчас!…
— Тоша!… Где ты был… я по тебе скучала… — Я тоже скучал, моя радость… Мы с Виталием привезли белую глину. — Белую–белую?… как молоко?! — Как сметана. Я тебе кусочек отломлю, какой захочешь. — Тоша, ты сегодня больше никуда не поедешь? — Придётся ехать, Полюшко. Сейчас вместе пообедаем, и поеду. А завтра вечером насовсем. — На озеро сходим? — Сходим, обязательно сходим! И я, и ты, и мама. Постараюсь не задерживаться. — …Антон, я собрала на стол… Полина, мыть руки. — Иду, мам.
— Странная твоя Марина сегодня какая-то. — Отдохнула от меня. — Нехорошо, если так. — А что делать! Надеюсь, завтра всё поменяется. — Ну, чем поделишься? — Надо делиться? — Пора. Ты помнишь, что с тобой вчера происходило? — Помню. — И как нам быть? — Никак. — Эрни предположил, что ты как будто застрял между мирами. — Тоже мне, специалист. Начитался книжек… — Твоя версия? — Скорей между временами. — Это как?!… — Смотрю на тебя, а вижу… иногда… отца, или кого из старых друзей… или… того парня… — Нихрена себе!… С женщинами так же? — Хуже… Заново переживаю все чувства… Чем больше живу… чем больше людей… — Ты же взорвёшься как Ф-1 ! — Не взорвусь. Нашёл способ. — Через лечение? — Нет, Виталик, я же объяснял тебе много раз, — я не лечу, я только пропускаю через себя эту силу. — Тогда что? — Начал писать. — Стихи?!… — И прозу. — Вот это да!… Давно? — Ещё Соня была жива… Перед отъездом перечитал свои письма к ней. Они помогли найти ответы на некоторые вопросы. — Как же допустил вчерашнее! — Иногда не успеваю сориентироваться. Фактор усталости, или нервного напряжения, бессонница, алкоголь… — Ты поосторожней, пожалуйста, ты нам нужен. — Опять? — Пацанов воспитать не сумел, а с девками у тебя ладно выходит. Не забыл, что у меня их две? Одна надежда на тебя. — У жены спроси. — Валюхина идея. — Ну, ребята, вы даёте… — …Тох, а как это, — в разных временах? — Неуютно… Смотришь на ситуацию как со стороны, и ничего не можешь сделать. Так себя иногда жаль, — хоть плачь. — Напугал ты меня вчера, ох напугал. Про Эрнандо вообще молчу. У него очки на носу чуть не лопнули. — Приедем, — я ему расскажу. Мужик вроде бы надёжный. — Не сомневайся. У него связи не только среди вшивой интеллигенции. — Где ещё? — В соответствующих органах. — Не стукач? — Наш человек. Если что случится… — Я ни с чем подобным не связываюсь, ты знаешь. — Ничего я не знаю, как выяснилось… Ладно, готовсь, Эрни что-то тебе припас. — Вит, припаркуйся на Владимирской. — С какой целью? — Заскочу в Собор, — молитвослов купить, новый крестик. — Пойдём вместе. Может, и себе что присмотрю.
— Какой собираешься брать? — Батюшка советовал серебряный. — Правильный батюшка. — А Нине Борисовне при встрече пистон воткну. Подставила, старая пепельница. — Когда успела! — Могла бы предупредить, что там два Олега. — Где? — В Лисьем Носу. — Ты говорил, что будешь там креститься? — Я сам только сегодня узнал. — Ну и за что полагается пистон?… Остынь, Тох… Мелочь есть? — Зачем? — Нищим подать. — …На, держи. — Э, нет, брат! Сам, всё сам. Ты теперь у нас почти православный. — Всем? — Не критично… Лоб хотя бы перед входом… Поклонись… Пойдём, я знаю, где у них лавка.
— Как состояние? — Спасибо, Эрни, всё хорошо. — Вит, принеси вина. А я пока начну «историю еврейского народа»… Зира и Серхат — беженцы из Ферганской долины. Из всей родни только им удалось уцелеть. Остальные погибли. — Амир писал, как по улицам Чирчика раскатывали БТР. Он даже стволы из тайников достал. — Ребятам повезло, что Серхат родом из Ленинграда. В общем, — бежали практически с пустыми руками, но приехали не на пустое место. Другим повезло меньше. — Что с Зирой?… по моей части? — А я ведь не знаю ничего про «твои части». — Кто говорил про «все говорят»? — Это в общих чертах. — Желудочно–кишечный тракт, голова, молочные железы у женщин. Владею мануалкой. С остальным сложнее. Рак, — ты знаешь, могу только диагностировать, немного снять боль. Но это уже чревато. — Синдром Кашпировского. — Какие симптомы? — Скорей признаки. Несколько раз увозили на «Скорой», — полежит, врачи кругами походят, а потом отправляют домой. Средне–статистический диагноз — общее недомогание на фоне нервного напряжения. Ты понимаешь, — как только узнают, что она из Ферганы, так им сразу «всё ясно»… Хорошая женщина, надо помочь. — А если не получится? — Должно получиться. — Поступим так… Через два часа пусть приходит. Я часик подремлю, потом немного пройдусь до Измайловского и обратно, и буду готов. Вы с Виталием на это время сваливаете. — Куда?… на сколько? — Да хоть в кино идите, лишь бы вас не было в квартире!
— Добрый день. — Здравствуй, Антон, проходи… Неплохо выглядишь, как будто не пил. — Быстро вынули. — Кто? — Да так… родственники. — Думал, — забудешь. — Я тоже. — …Сюда… Посиди, доложу хозяйке. — Хозяйке?… — Удивлён? — Не очень. — Не сбежишь? — Лень шевелиться.
— Биляна, он пришёл. — Вижу… Симпатичный экземпляр… Не мальчик, конечно, но фактура вполне… вполне… Не зря тебе плачу. — Биляна, ты меня знаешь. Не за страх — за совесть. — Не люблю совестливых, знаешь. Тебя держу только потому, что не боишься. — Спасибо. — Долго говорить не буду… Поедете к Виссариону. Вечерний и для будней… Денег не жалей… Потом будет покупать на свои. Понял? — Как скажешь. — Андрюшенций, закажи столик в «Мама Роме». Посмотрю на него вживую. — Сделаю. Как обычно? — На семь… Потом в бильярд с ним… поиграю. — Поведёшь сама? — Сядешь за руль. От кафе поедешь на такси. — Хорошо… Звать? — Ты ещё здесь?… Ой, подожди, чуть не забыла!… Держи, твоей Галинке. — Биляна… Сколько же это стоит!… — Эх, Измайлов, а ещё про совесть мне говорил… Для ребёнка же! — Родила бы своего. — От тебя что ли? — Да хоть от него. — Ты что себе позволяешь! — Совесть… проснулась. — С добрым утром, родимая… Я подумаю… над твоим предложением… — Не сердишься? — Насмешил… Иди уж… Зови своего Антона.
— Здравствуйте. Разрешите? — Присаживайся… — …Простите… — Что?… — Я должен что-нибудь сказать? — …или спросить. — Зачем пригласили? — Хочу предложить работу… Можно на «ты»? — С удовольствием. — Меня зовут Биляна. Без отчества… Мне нужен человек… свиты… Да, пожалуй так… Не мачо, не золотая цепь на бычьей шее, не «линкольн» на брелке. Просто крепкий, обыкновенный мужик, которого видно издалека. — Ваш Андрей… — Не наш, — мой. Ты меня понял, Антон? — Спасибо… Но Ваш… прошу прощения… — У него есть круг обязанностей. Жена, маленькая дочка, тёща, другие родственники… Он другой, для такой работы не годится. — Чем же я не другой? — Всем. — Вы уверены? — Пару месяцев… — Значит, Андрей всё знал… — Сиди, сиди… Пойдёшь ему морду бить?… Это была моя просьба, он знал, что делает… Да… хоть запоздало, — прими мои соболезнования. Мне действительно жаль, я могу понять как никто. — Родители?… — Все. Даже муж от меня сбежал… на тот свет. — С какой целью?… прости… вырвалось… это у меня присказка такая. — Застрелили… Будешь моим сопровождением везде, в любое время суток, по моему звонку. За исключением случаев… Ну… сугубо личных… женских. — Непыльно. — Предупреждаю сразу — я женщина бодрая, на месте сидеть не люблю, беспокойство тебе гарантирую. — Какого рода? — Будешь почти–телохранителем. — Почти? — Если закажут, никакая «личка» не спасёт. А когда бьют по морде — это уже оскорбление. За каждую удачную попытку — минус десять процентов зарплаты, за три — минус пятьдесят. За безаварийный месяц премия. — В каком размере? — А размер зарплаты не интересует? — Пока нет. — Странный ты… Не обижу. Я никого не обижаю, кто не мешает мне зарабатывать деньги, и помогаю тем, кто помогает мне. Ясно? — Что ещё от меня будет нужно? — В подвале зал, в любое свободное время он твой. Если захочешь, — могу сделать членскую карту в один из клубов поближе к дому. — Лишнее. Мне нужен доступ к залу круглые сутки на первые две недели… И тир. — Ты договорился, кто тебе доверит оружие? — Думаю, что ты. — Ты думай, думай, я тоже подумаю. Хорошо? — Да. — Спасибо. — Извини… — Ничего. Мне даже нравится… Машину водишь? — Водил. — Разбил? — Говорила мама, — нельзя на водке экономить. — Интересно… Как это?… — Выпил бы больше — не сел бы за руль. — Права, так понимаю, тоже отминусовались. — Само собой. — И родственник не помог? — Я отказался. — Почему! — Забот меньше… На моей консервной банке только приключения в городе было находить. — Так… На работе не пить, с похмелья не появляться… Права тебе восстановлю… Тир в зале есть… Ещё вопросы?… И последнее… Вот, возьми… Здесь оклад за полмесяца вперёд. Через две недели получишь такой же конверт с учётом качества работы… С надбавкой за ствол и вождение… Андрей, он твой… До вечера, Антон, надеюсь, сработаемся… И последнее… Не усердствуй с дезодорантами, нос закладывает.
Пропущена одна глава. Она вся на эмоциях, малоинформативная.
9 августа 95г.
— Здравствуйте, Максим. Проходите. — Здравствуйте. Антон дома? Я был в мастерской… — Антон в больнице. — Как в больнице! — Да Вы проходите, я сейчас на стол собираю. Пообедаете с нами?… Полина, Максим пришёл. — Я, в общем-то, ненадолго… — Не люблю уговаривать… — Хорошо… — Вам Антон ничего не рассказывал? — Мы немного с ним успели пообщаться. Так… зашёл к нему по пути. — Мы разводимся. — Зачем же так… — Меня не устраивает такая семейная жизнь. И его тоже. Так что вот… — Не делайте этого. — Всё, что ни делается, всё к лучшему. — Поверьте на слово, — будет по-другому, а лучше не будет. Глупость это… — Салат?… — Да… Немного… Спасибо. — …Полинчик, сходи за чайничком, пожалуйста. — Мам, тебе же удобнее. — Дочь, делай, что я сказала. — Позволь хотя бы кусок проглотить. — Глотай быстрее, мы ждём. — Был бы Антон, сказал бы, — кто ждёт, а кто дожидается. — Не хами матери! Я не Антон, спускать на тормозах не буду. — Да уж…
— …Зря Вы так, Марин, она ребёнок ещё… — Ничего, пусть привыкает. Слишком расповадилась… с Антоном. Всё, лафа закончилась. — Плохо. — Не принимайте близко к сердцу, к тому шло. Вот и пришло. — Когда приняли решение? — Две недели назад. — Из-за этого Антон попал в больницу? — Максим, не переживайте Вы за него, он в этой жизни устроится. Девушки молодые вокруг так и вертятся. — Что-то я не видел девок-то. — Ещё увидите… Ученица какая-то мифическая… — Марина, побойтесь Бога! Ей шестнадцать лет! — Или мама её — всё равно. — Там, кажется, и папа присутствует. — Ой, как будто Антона это может остановить! Он меня-то, можно сказать, от мужа увёл! — Как это!… Ничего себе… Вот так прямо и увёл? — Да, почти… Мы с Полиной уехали от него, она маленькая была… А потом появился Антон. — На следующий день? — На следующий год. — Марина, или я ничего не понимаю, или всё-таки Антон никого не уводил. — Ну, почти увёл. Да какая разница! Антона здесь нет, и не будем о нём. — Что с ним? — Не знаю… То есть… Он, видимо, глиной руки переохладил… У него бывало… Позвонил из мастерской, попросил привезти какой-нибудь мази… от ломоты… А когда я приехала, у него ломота была и в руках, и в ногах… мази не помогали… боли стали очень сильными… — Когда это было! — …А потом сердце схватило… Он, Вы знаете, на сердце слабый. — Он говорил, что очень Вас любит. Вас и Вашу дочь. — Ну, что такой как Антон может знать о любви! — Теперь я уверен, — Антон знает… Где он? — В кардиологии на Пархоменко, в институте. — А подробней? — Четыреста шестая. — Там найду… Что за институт? — По Энгельса за Светлановской площадью налево. То ли первый, то ли второй поворот… Ой, что я такое говорю! Направо, конечно направо! — Вы мне так и не сказали, когда он туда попал. — Неделю назад. — …Мам, ну, какая неделя! Уже вторая пошла. Четырнадцатого будет две недели! — Не повышай на меня голос, мала ещё… Да, верно… У меня… дни перепутались. — Вы хотите сказать, что это было тридцать первого июля?! — Получается, что так. — …Да, мам, тридцать первого. Я в «Зазеркалье» собиралась, а ты не пустила. И к Антоше меня с собой не взяла. Ты никуда меня не пускаешь! — Об этом, дорогая моя, поговорим после… Так что?… — Спасибо за угощение… Марина, проводите меня…
— …Вы заходите, если что. У нас редко гости бывают. Так что будем рады. — Я понимаю… Вот… — Что это!… — Вера умерла… — Когда… — Да… Тридцать первого… — Господи помилуй… я не знала… — Никто не знал… кроме Антона… Теперь мы с дочей вдвоём остались… Это Вам, Марина, от Веры. — От Веры? — Серёжки, золотые. Она хотела, чтобы я передал их Вам. Вы знаете, она золото не носила… кроме этих серёжек… — Может, лучше дочке? Всё-таки память о матери. — Нет. Это было её последнее желание. Я не могу… простите… возьмите… я пойду… — Максим, приходите, наш дом всегда для Вас открыт. — Марина, Вы прекрасно понимаете, что я больше не приду. — Из-за Антона? — Нет. Просто не приду… Поцелуйте от меня Полину.
— …Да нормально, Том. А у тебя?… Собираюсь… Скоро ж пост Успенский. Не забыла?… Надо батюшкам подарки приготовить. И тебе кое-то припасла… Секрет, секрет, потом узнаешь… Ну, что ты!… Сделать другому подарок — сделать себе… Ты на лекцию по экзегетике пойдёшь?… А что?… Тома, это не его дело. Пусть зарабатывает деньги и ублажает жену. Ты рожать от него ещё не надумала?… И не надо пока. Мужья приходят и уходят, а мы остаёмся… Ой, не спрашивай. У него своя жизнь, у нас своя. Это его выбор… Ничего, с голоду не умираем с Божьей помощью… Спасибо, и тебе того же. Помоги тебе Господь.
— …Мама… — Да, чадо моё неразумное! — Я поеду к Антоше. — Это что ещё за фокусы! — Он болеет. — Я тоже болею. Ты видела, сколько лекарств мне приходится принимать? — Видела. Но он один. — Не один. К нему друзья приезжают, ученики. — Мама, ну, пожалуйста! Я прошу тебя! — И не думай даже. — Мама, ну, хочешь, я на колени встану! — Нет, я сказала! И выброси из головы эту дурь. — Мама… мамулечка!… — Выпей святой воды… Я сказала, — выпей воды!…
— Антон, к тебе пришли! — Кто ко мне… О Боже, Зира! — Да. И мужа привела. — Сейчас… сейчас… Я даже умыться не успел. — …Проходите, он быстро.
— Здравствуйте, рад вас видеть. Зира, как ты?… — Тошик, у меня нет слов… Просто нет. Поговорите с Серхатом, а я займу Эрни полезным делом.
— …Тошик… — Почему вы называете меня Тошиком! — На турецкий манер, если не возражаешь. — В общем-то нет. — У нас такого имени нет, но если Зира мне родит сына, — будет. — Ну, это как-то… Даже неудобно. — Это мне должно быть неудобно, что решил без твоего согласия. — Согласия на что? — Назвать сына в твою честь. — Да ладно тебе, что я такого сделал! — Не знаю, — кто тебя в этот мир послал и зачем. Может у тебя все руки в крови, может Бог отступился от тебя. Но ты вернул мне жену. Я твой должник, и хочу, чтобы ты это знал. — Да… ничего особенного. — Скажу как мужчина мужчине — если любишь, то поймёшь. Я попал в рай при жизни. Она стала такой, какой была десять лет назад. — Что же в ней было! — Что в людях сейчас! Я хожу по улицам — и не вижу глаз. Я вижу контактные линзы, которыми они отражают мир. И это страшно! Невозможно достучаться ни до одной живой души. Да можно ли души назвать живыми, если они задыхаются под этими линзами!… — Серхат, ты прям поэт… — Да, я пишу стихи. Зира не говорила? Пока только на арабском. Для меня он второй родной… Или третий — всё время путаю. Я родился и вырос в Ленинграде. Когда-нибудь начну писать и на русском, обязательно. — Неужели так быстро почувствовал изменения? — А ты! Ты должен был увидеть, что вчера пришла одна женщина, а сегодня другая. — Да, почувствовал. Просто… думал, — мне показалось. — Тебе знаком Коран, ислам? — Немного… Я интересовался вашей культурой. — Ты верующий? — Сегодня предстоит крещение в православной церкви. — Это хорошо. Человек без веры не человек. — …В целом, я так понимаю, результат удовлетворительный. Но Зира должна прийти ещё раз. Я должен убедиться, что всё хорошо. — Как скажешь, брат. — Брат?… Бодрит, однако… Серхат, а как вы назовёте ребёнка, если родится дочка? — Пока не знаю. Хочу дочку, пусть в доме будет две Зиры — большая и маленькая. А жена хочет сына. — Кто бы ни был — это будет ваш ребёнок… Зира–маленькая… Забавно. — Назови ты. — Серхат! Что ты!… Я же не… — Тошик, мы давно не переживали такой радости… Прошу! — …Мне… Хорошо! Дай слово, что никто об этом не узнает. — Клянусь Аллахом! — Скажите ей… что её зовут… София.
— Эрни, я побежал. Следующая электричка через час, хочу успеть до окончания службы. — Ну, до встречи. Рад был, честное слово. — А вино!… М-м… — Антон, подожди… Возьми. — Триста рублей?!… За что!… — Зира передала. — Они с ума сошли!… Нет, я не могу это взять. — Стоп–стоп–стоп!… Я тем более. Представь себе их лица, когда я буду возвращать деньги. Представил?… Бери, не разбогатеешь. — Да уж… Тогда… Я знаю, как их истратить. Куплю кольца Марине и себе, прямо сегодня. — Хорошее дело… Появишься в городе — звони или сразу в магазин. — Обещаю. — До встречи. — Пока… Да, Эрни… вот ещё что…
— На Сестрорецк? — На Белоостров. — Еле успел… Свободно? — Ради Бога. — …Чудесная погода, правда? Давно такой осени не было. — Не возражаю. — Не возражаете против моих слов или погоды? — И то, и другое… Мне сегодня вообще возражать не хочется. — Приятно слышать… Редкое качество по нынешним временам. — Что же в нём такого особенного! — Не особенное, если я Вас правильно понял, — редкое. Сейчас возражателей развелось столько, что приходится удивляться, — как мы до сих пор живы. — Не вижу связи. — Связь простая. Представьте, как рабочий на заводе начнёт возражать против технологической карты, или военный — против приказа командира. Представили?… То-то… — А вы по какой части, если не секрет? — Я-то? Да так. Я, можно сказать, специалист широкого профиля. Как Вы, например. — Быстро Вы делаете выводы. Не слишком ли поспешно? — О нет! У Вас на лбу написано два высших образования, причём из разных областей. И умные внимательные глаза, которые Вы неумело прячете. — Поторопились Вы, однако. Образование у меня самое среднее. А ум… Давно, знаете ли, живу, — много знаю. — Не скажите, коллега! Знавал многих стариков с умом детей потомственных алкоголиков. Это не скрыть, как не пытайтесь. — Коллега? — Мне так думается. — В чём же наша… э-э… коллегиальность! — Как Вам сказать… Я своего рода доброжелатель. — Хотите вина? — Сегодня, увы, мне нужен трезвый ум. Доброжелательность иногда накладывает некоторые ограничения. Вам знакомо это слово? — Что-то припоминаю. — Шутить изволите, — прекрасно… Хотелось бы Вас поздравить, коллега… — Опять? — Не обессудьте… Так вот… Но заранее как-то не принято. — О чём Вы? — О церкви в Лисьем Носу. — Откуда Вы знаете! — Я про Вас много чего знаю… коллега. Вы ведь… доброжелатель?… О чём Вы задумались?… о чём Вы задумались…
— …Эрни, у тебя есть что-нибудь из артекаинового ряда ? — Зуб заболел? — Фурункул вскочил под коленкой. Болит, зараза. Надо попробовать выдавить. — Сейчас… поищу… Нету, только лидокаин . — Пойдёт, всё не по живому. — Помочь? — Желательно, одному не справиться. Только поаккуратней… Быстро-то как! Вчера даже намёка не было. — Может укусил кто… Посмотри, зубы не отпечатались? — Разве что Виталик. — …Антон… — Что? — Зубы… — Шутишь! — Посмотри сам. — Та-ак… Эрни, ты прочитал много разных книжек. Что-нибудь подобное встречалось? — Ты первый. — Спасибо, утешил. Что будем делать? — Противостолбнячную сыворотку… в смысле — от бешенства, прививку. — Давай перекисью обработаем. Мало ли… — Мигом!… Ногу поверни… Всё чисто… Так что насчёт бешенства? — О чём ты говоришь! Что я, — по ночам бегаю наперегонки с волками? Включи мозг! — Тогда что? — Ну и какой толк с твоих книжек? Только глаза посадил. — След не свежий. Уже пошла синева. — Конечно! Проколов не видно, только отпечатки остались. Образовалась гематома. — Давай кровь стравим. — Да брось ты, поздно уже, бодягой обойдусь… Идея! Пятаки есть? Штучки три–четыре. — Зачем? — Приложу, бинтом замотаю, — через пару дней опухоли не будет. — Не вопрос… Держи. — …Не пойдёт. — Почему? — Отваливаются. — И что? — Если помогают, то приклеиваются к больному участку. Это что-то другое. — При ходьбе мешает сильно? — Терпимо. Какие наши действия? — Не ко мне. — И я не знаю. Значит, ничего делать и не будем. Посмотрю, что будет дальше… Виталику ни слова.
— …О чём Вы задумались? — Где мы с Вами встречались? Я не припоминаю. — Может в филармонии на концерте Пеллегрини , или в Театре Эстрады девятого числа. — И это знаете! — …Или в Апраксином переулке. — Так, понятно… Кто Вас послал, — Прохоров или Пиотровская? — О, Ольге Владимировне до Вас дела нет! Она уже и забыла о Вашем существовании. — Значит, — эти… — Не совсем так. Я же говорил, — я доброжелатель. А это значит, что я сам по себе. — Что Вы хотите? — Ничего. Я хочу Вас предостеречь. — Надо же! Отчего, если позволите?… — От опрометчивых поступков. Не всем нравится то, что Вы делаете. В том числе Ваши сестрорецкие лекции. — Я поступаю так, как считаю нужным. — Полностью с Вами согласен. Но кое-кто хочет, чтобы Вы начали поступать так, как нужно им. Понимаете? — Этого от меня трудно дождаться, ещё трудней добиться. — Трудно не означает невозможно… Ну что ж, прощайте, коллега, моё время истекло. — Вы не до Сестрорецка? — Нет, что Вы! Я только до Вас и обратно. Приятно было побеседовать… Вам пора.
— Молодой человек… молодой человек!… — Что!… — Подъезжаем к Лисьему Носу. — Уже?… Спасибо. — Не за что.
— Марина… — Что с тобой! — Потом… Морковка дома? — Лепит… Антон, она глиной стол весь извазюкала! Надо что-то делать. — Сделаем, не волнуйся. Я приготовил специальную досточку для лепки. Научу, как за ней ухаживать. — Она будет? — Почему нет! Это несложно и довольно-таки приятно… Вы давно обедали? — Только что. Поешь? — Не хочу. Попьем чая перед прогулкой? — Какой прогулкой! — Так! Все на чаепитие с пирожными перед прогулкой у озера! Морковке мыть руки! Маме тоже. — …Тоша, а тебе? Ты же с улицы пришёл! — А я их не пачкал!… Иди ко мне, моя радость… Как ты? — Теперь хорошо. Лучше и быть не может. — Обними меня… Крепче можешь? — Я тебя задушу-у… — А я не боюсь… Давай бегом руки мыть, и за стол. Сегодня у нас будет какой-нибудь праздник. — Какой-нибудь? — Я ещё не придумал. Ты хочешь праздник? — А мама? — И для мамы сделаем праздник. — Я побежала!
— Тош, смотри, какие красивые! — Это кленовые. В наших краях они редко желтеют до такого состояния. Вот в Сибири это не редкость. — А Сибирь далеко? — Очень далеко. Если идти пешком, это целых тысячу часов! Больше трёх месяцев каждый день по десять часов! — Далеко… А это? — Это берёзка листочки сбросила свои… А вот осина. Похож на берёзовый, только зубчики другие. Видишь? — Покажи дубовые! — Сейчас… Где-то тут у нас был дуб… Марин, не теряй нас! — Сами не потеряйтесь. — Полюшко, смотри, тут жёлуди есть! — Где! — Да как много! Некоторые даже шляпки не потеряли. — Тош, можно? — Что? — Взять. — Домой? — Ага. — Бери! Только не разбрасывай, где попало, а то нам от мамы влетит. — Я сейчас… — Аккуратней, могут поломаться… — Тоша, больше не влезает! — Не жадничай, тебе хватит… Пробегись немного, я пока с мамой. — Хорошо.
— Что на тебя сегодня нашло… — Хорошее настроение. — Полина, близко к ручью не подходи!… — …Пусть резвится, мы рядом. — А вдруг?… — Да брось ты! Придём домой, переоденем–вымоем–высушим, чаем напоим — разве проблема? — А в чём проблема? — Хочешь меня напрячь? Сегодня не получится… Вот… — Что ты делаешь! Встань сейчас же… — Марина, я прошу выйти за меня замуж. — Просишь или требуешь? — Требую. — Чем докажешь? — Для начала… вот этим. — Алмазная грань… красивое какое… Когда ты купил! — Сегодня. — Вот почему ты такой… — Не только. — Выпил? — Можно сказать и так. Скорее — испил. — Что ещё придумал! — Я крестился. — Серьёзно?!… — Марин, такими вещами не шутят… Ты что?… — Я так рада… Полина… Полина! Беги сюда, Тоша зовёт! — …Почему Тоша! — Меня она не послушает… Полина, доча, Тоша сегодня крестился! Поздравь его. — …Тош… — Идём домой. Ты уже замёрзла… Ну, кто первый до моста?
Дураки-дороги — Почему на служебной? — Да чего-то лохматка моя приболела. Масло уходит непо-нятно куда, движок греется… Два раза смотрели — ничего по-нять не могут, хоть на станцию отгоняй. — А что ты хотел! Нормальные спецы бегут из милиции. Воровать нечего, халтур мало, а на вашу зарплату семью не про-кормить. — Я не сбежал. — Не все могут… А про домик в деревне?… — Попрекнуть хочешь? — Упаси Господи!… Но у них и этого нет. Ведь так? — Так-то оно так… Начинаются… — Кто? — Тёщины языки… Не люблю Приморское, но отдыхать здесь — милое дело. — Решил, куда приткнёмся? — Поищем, где народу меньше… Можно в Песках, можно за Зелёную Рощу, в Озерки, например. Тоже ничего… У кого-то из наших дача там… — Мы договорились в палатке. — Это я так, к слову… Конечно в палатке… Я взял «Басти-он». — Спасибо. — Не за что, для себя стараюсь. — А Валя? — Тоха, не учи меня жить. Я что, по-твоему, больше суток да на природе, да у воды — и без коньяка? Я мент или не мент? — Много? — Нам хватит… Ну, пост проскочили благополучно. — Убери фуражку с видного места, посмотрим на твоё бла-гополучие. — Про номера забыл. — Вот–вот! И номера тоже. — Без номеров точно не проскочим… Самый хреновый уча-сток после двадцать первого… Столько аварий зимой… Знако-мый один в лобовухе погиб… лет десять назад… — Бывал здесь когда-то… — …Помню, в милицию только пришёл… из тюрьмы рва-нула большая группа… с автоматами… Что здесь творилось… Несколько гражданских убили… двоих морских… сходили, блин, мужички за грибами… — Вроде не выходной… откуда народу столько? — Отпускники… погода хорошая… Поедем дальше… То-ха… Держись!…
— …Виталик… Виталик… ты живой?… — Живой… Ох… говорили мне, что несчастливая маши-на… А ещё «Шевроле»… Ты как? — Руки–ноги целы, голова, кажется, тоже. — Ух ты!… Тоха, глянь, что у меня с башкой. — Ну ты красавец… Такие шишки я в кино видел… кажет-ся. — Смотри–смотри, не скоро ещё такая будет возможность. — Не знаю, не знаю… это надолго… И на службе… — Что на службе? — Спрашивать будут про растущие рога. — Ой, не могу… — Чего ты ржёшь? — Да представил, как Валюха с нами… Вот бы сейчас нам скалкой наподдавала… — Она в дорогу скалку берёт?!… — Ага. Вместо бейсбольной биты. И управляется неплохо… Видел, какая у неё скалка?… Шишкой бы не отделался. — Что дальше? — Что-что… тачка в минусе… Как мы-то уцелели!… — А я понял, как мы уцелели… — Фонарик далеко? — На брелке. — Ну так давай! Особое приглашение надо?… Я так и знал… — Знал, а поехал. — Ты дурак, почему не выпрыгнул! А если бы всмятку?! — А потом твоим в глаза смотреть. — Ты же не виноват. — Какая разница… — Ладно, прощаю. Но чтобы в следующий раз!… — Собираешься повторить? — Я подумаю… Ну, что будем делать, товарищ майор? — А хрен его знает, товарищ подполковник… Звони. — …Тоха… кажется, беда… — Опять?… — Трубка… — Что с ней? — Аккумулятор… — Как она там оказалась! — На «торпеде» лежала… Всё, хана… — Я тебе давно говорил, — пора новую покупать. — Теперь точно пора… Симка накрылась. — Это хуже… Кому теперь звонить? — Сейчас скажу… — Ну?… — Домой. — На, звони. — А что я скажу? — Тебя учить? — Ну придумай что-нибудь! — Ладно, исключительно по доброте моей… за «Бастион»… Валь, это я… Нет, всё нормально… Валь, слушай, Виталик трубку свою найти не может, по второму разу вещи перебира-ет… да на работу надо… ага… склероз наверно, что ещё… Мо-жешь?… умница ты наша… О, чудненько!… ага… ага… Спаси-бо, Валюш, пока… — Чего покраснел? — Вперёд, заодно и узнаешь. — Ну, что?… — Никифорова номер. — Отлично!… Стёпа, привет, Виталий Иванович… Всё по плану… да… Попали в аварию… Целы… шаровая опора поле-тела… только на разборку… на тридцать первом… Сам?… спа-сибо… да-да, именно так… отсемафорь, как приедешь… — Стёпка приедет? — Будем трепаться или займёмся вещами и палаткой? — Место бы сначала присмотреть. — Залив где? Залив — там! Нечего присматривать. Выгре-баем барахло.
— Шампура поправь… отлично… — Неплохое мясо…Всё время там берёшь? — Ага… удобно и недорого. — С чем сравнивать… А мы сожрём? — Ещё мало покажется… Комары бы не мешали — совсем было б хорошо. — …Тишина… штиль какой… Вот за такие вечера белым ночам можно простить всё. — Чем они тебе не угодили? — Не люблю я их… Туристам экзотика, а местным не в ра-дость. — А я ничего… Ты жуй, жуй, не пропадать же добру. — Тебе-то что — забрался с женой под одеяло… — Женись. — Чтоб ты подавился, гад… Так и норовишь продать. — Ты мужик ещё хоть куда… Если б… не кумовья — Жень-ку бы за тебя отдал. — У неё спрашивать надо. — Это моё дело. — Тогда бы Игорь пролетел. — Парень видный, не пропадёт. На него в университете очередь, ждут, когда с Женькой разругаются. — Хороший будет зять. — Скорей бы уж, понянчиться хочу. — Я бы тоже не отказался. — Я и говорю — женись. — Отвали. — Уф-ф… отвалился… люблю повеселиться, особенно по-жрать… Наливай, самое время. — …За тебя! — За нас…
— Тоха, чего тебе в жизни не хватает? — Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. — Знал бы… знал бы… Нихрена бы не жил. Ты уже пытался судьбу в Ташкенте устроить… Что молчишь, обиделся? — На дурака обижаться… Думаю… как бы оно вышло… — Думать надо меньше, а больше действовать… Помнишь, как меня доставал разговорами про счастье? — Кто?… когда? — Давно… в восемьдесят девятом. — Нашёл, что вспоминать. — Нашёл, а ты забыл. Знаешь почему?… Потому что ты был счастлив. — Возможно. Это был я, точно? — Нюшка только родилась… — …Семнадцать лет… Хорошее было время. — Сейчас плохое? — Сейчас есть, а то уже в прошлом. — Живи настоящим… Знаешь, кум, я вот живу настоящим, а ты всё пытаешься прошлое за уши притянуть. — Ну да, ты меня насквозь видишь. — Тебя любой видит… Тоха, я понял, в чём дело! — Мне скажешь? — Проще простого. Ты счастливый человек, только не дога-дываешься. — Умный стал, всё знаешь… — Тебе для полного счастья даже делать ничего не надо, просто улыбайся чаще… Я давно заметил, как на тебя люди реа-гируют. Ты никого не оставляешь равнодушным. Или прини-мают — бабы прихорашиваются, мужики подтягиваются, — или не принимают. — Чушь какая… — Вот скажи, — как Женьке в глаза будешь смотреть? — Попрошу прощения. — Ой, баран же ты питерский. Думаешь, ей нужны твои из-винения? Или Вале с Нюхой?… Они тебя любят! Да если бы я хоть раз учудил что-нибудь наподобие твоего, — спал бы на коврике, а питался макаронами да картошкой в мундире. Цени, брат. Я полжизни потратил, чтоб меня любили и уважали, а ты на всё готовенькое. — Позавидовал, что ли? — Вот ещё!… Я потрудился — я в этом живу. А ты получил, и бросаешь, где попало. Может, хватит, а? — Вит, я подумаю. — Долго? — Решу вопрос с новой работой, — вернёмся к этому разго-вору. Только сегодня не доставай больше… со своим счастьем. — Договорились… Когда поедешь? — Как вернёмся, так и позвоню. По слухам — условия хо-рошие. — Дай Бог… А я параллельно темку прокачаю. — В каком направлении? — Отца Александра помнишь? — Конечно. — Хочу познакомить поближе. Не против? — Мужик с виду правильный, чего противиться. — Дам знать, как сможет. — Когда планируешь? — В субботу поедем. — Если не припашут — только за. — Тогда по маленькой, и «спокойной ночи, малыши».
— Женьчик, может подремлешь? — А проснётся? — Я посижу. — Толку с тебя, Игорёня… Он меня только слушает. — У нас нормальные отношения, ты знаешь. — Не в таком состоянии. — Сколько будет спать? — Часа три–четыре. — Попьём чаю? — Помоги встать… спасибо…
— Жека, часто с ним?… — Половину своей жизни его спасаю. — С одиннадцати лет?!… — С тех пор, как с Мариной развёлся… Ненавижу её… Лживая тварь… Её дочка… моя сверстница… хорошая была девочка… мы дружили… так жаль… так жаль… — Слабоват твой Антон. — Что ты про него знаешь, Игорь! — Жень, я не хотел обидеть. — Договоришься у меня, — потопаешь через весь Питер. — Не потопаю. — Потопаешь–потопаешь, как миленький потопаешь! — Ничего не слышу… непотопаю–непотопаю–непотопаю… — Прекрати… Прекрати, я сказала! — А попросить? — Обними меня… — …Давно с отцом дружат? — Он был женат на его родной сестре. — Виталий Иванович? — Ну ты тормоз… Антон, конечно! — Жень, мне-то откуда знать!… Подожди, Марина тебе тётя? — Как ты меня достал своими вопросами, Никитин, кто бы знал… Марина была второй женой… или третьей… С нашим Тошенькой не заскучаешь. — Понятно… А тётя? — Меня ещё на свете не было… Где-то двоюродные братья… — Ночь открытий… Надо отметить это дело. — Я тебе так отмечу! Мало нам одного Антона. — Жень, ну кто он тебе?… Ты даже про братьев ничего не говорила. Семейная тайна? — Мама рассказывала… Они тогда с папой поженились, а у Тоши с тёткой всё рушилось. Папа встал на сторону Тоши, тётка выставила его за дверь. С тех пор они больше не виделись… Было несколько раз, да и то мимоходом, пока бабушка с дедом были живы. — А братья? — Им не интересно, взрослые мужики, а мне… Хотелось бы брата, хоть одного. А родители напартачили, — Нюшеньку мне народили. Вот как после этого жить! — Жень, ты чего… серьёзно что ли? — Знаешь, почему я тебя люблю? Потому что ты такой же тупой как Тоша. — Ну… ты… — И такой же умный, добрый, сильный и красивый. — Жень, ты выйдешь за меня?…
— Енька… Ень, соглашайся! Мужика надо тёпленьким брать. — Ой, проснулось, ясно солнышко!… Водочки налить? — Налей. — Я тебе налью, гад такой! Ты что вытворяешь опять! — …Женя… — Игорь!… Сядь и помалкивай! И только сунься — получишь так, что слово «водка» потеряешь в лексиконе. Понял?!… — …Ень, ты чего взъелась! — Где ты был, помнишь? — Нет. — Дурак старый. Ты почему папу не жалеешь? — Подожди–подожди… Они в Новгороде. — Спасибочки, дорогой ты наш, просветил!… Знаешь, что ему будет за то, что они тебя с собой не взяли, знаешь?… Я ему обещала тюнинг — я ему такой тюнинг устрою! — Ень, полста нальёшь?… — Игорь, водка в холодильнике. — Женя!… — «Белочку» знаешь?… От чего бывает, тоже знаешь?… Ну что за мужик пошёл!… У кого мама доктор, у меня?… Бегом к холодильнику, я сказала!… Тошенька, ну что ж ты, родненький… — Ень, прости… прости… — Мы же тебя любим… мама, Нюша, я… — Папу забыла. — Папочку завтра буду ошкуривать, как приедут… Держи… огурец… Ладно, не строй из себя школьницу… Верю. — …Спасибо. — Отпускает?… Скажи, у тебя кто-то есть? — В каком смысле! — Игорь, я на кухню, а ты ему растолкуй про смысл, только быстро. — Жень, ты в своём уме? — Хорошо!… Спросим иначе. Кому колготки покупал? — К-какие колготки?!… — Вот такие!… Реймс, сорок ден. Не узнаёшь? — Где ты их взяла?… — В твоём кармане, Тошенька! — Ничего не помню… Какой сегодня день, пятница? — Приехали… Воскресенье уже. — Ень, ты визитку не видела? — Эту? — Да. — Что это? — Предлагают работу. — В пивном баре? — Нет. — Слава Те Господи, что не в баре!… Господи помилуй… Господи помилуй… — Не юродствуй. — Тебе, значит можно!. — Еня… — Ещё? — Пока не надо. — Где колготки украл, признавайся!… Попроси — своими бы поделилась. — Не помню. — Так… Тош, пока не трясёт — быстро в ванную и в постель. Потом что-нибудь придумаем… Игорь, что стоишь как жених на девичнике? Помогай, раз пришёл.
— Виталий, не опаздывайте. — Всё под контролем, мать, ты меня знаешь. — Я вас обоих знаю двадцать три года. — Не волнуйся, послезавтра утром дома как штык. — Антон, а ты что скажешь? — Поцелуй девок за меня. — Ух, так и дала б тебе… Всё, выметайтесь, у меня дел невпроворот. — Пока, Валюш, не скучай.
— Голоден? — Почти. — Точнее? — Не возражаю. — Только попытайся… Мясо?… рыбу?… — Или — или. — По каким соображениям? — Привычка. Почти. — Если работаешь… почти… — С работой не мешаю. — …Говядину будешь? — Лучше свинину. — Хорошо… Салат?… Не сиди как болван, взял и выбрал. — …Что такое «Цезарь»? — Тебе понравится… Первое будешь? — Не сегодня. — То есть почти… Понятно… Вино?… водку? — Граппу, если есть. — Какую? Их четыре марки. — Я в ней не разбираюсь. — Есть «Реми Мартен»… — Обойдусь виноградной. — Как знаешь… На этом пока остановимся… Ты заказываешь. Побудь три с половиной минуты джентльменом.
— …Два «Котолетта ди маяле»… два «Цезаря»… — …Нет, один «Цезарь» и один «Пинцимонио». — Как скажешь… «Итальянский завтрак». — …Хлеб? — Да, пожалуй. — Что будете пить? — Сто пятьдесят граппы… — Традицьонале? — Остановимся на ней… и… «Брунелло ди… Монтальчино»… — …Двести пятьдесят. — …Сколько времени готовится свинина? — До тридцати минут… — Если не уложитесь в двадцать, — принесите ещё сто граппы и вина. — Хорошо… Спасибо за заказ. — Вам спасибо за ваше спасибо.
— Надо же… обходительный. Не противно быть таким вежливым? — Мамино воспитание. — Маменькин сыночек, значит?… Ах, да!… почти! — Мне было пятнадцать, когда умер отец. — Скажи, Антон, ты азартный человек? — Вряд ли. — А ты пробовал играть? — В армии поигрывали в картишки, пульку расписывали. — Значит, азартный. А в казино не приходилось? — Ни разу, и никогда не буду. — Почему? — Я знаю, где всё это заканчивается. — Где же, по-твоему, всё заканчивается? — Лет шесть назад консультировал одного еврея на реконструкции кафе, угол Загородного и Разъезжей. У него было семь точек, дача, машина, жена. На момент начала работ осталось только это кафе. Всё спустил в казино. — И жену?!… — Ушла сама… Не хотел бы оказаться на его месте. — У тебя есть семь кафе? — Нет, конечно. — Попробовать хочешь? — Только не это!… Наши напитки… Спасибо.
— За что выпьем? — Не вижу повода. — Это вино пьют в особо торжественных случаях… Послевкусие сохраняется очень долго… За наше сотрудничество. — Не слишком громко? — Мне кажется, что нет. — Спасибо… Действительно спасибо. — Только за это? — Знаешь… Видишь пять пальцев?… Столько людей в последние годы относились ко мне по-человечески. Может я и не заслуживал большего, но их было пять… Теперь четверо… — Не будем о грустном. Я поняла… почти…
— …Запьянела я что-то… Да и ты хорош, голубчик. — Кто за руль? — Андрей пригонит завтра, не привыкать. — Поймаю такси. — Не надо. Проводишь меня. — До дома? — Мелким шагом через пятнадцать минут будем на месте. — Куда идти? — До угла Фрунзе, там налево, и дома… почти… А ты заразный, Антон. — Наверно. — Нет, надо говорить — почти. — Это можно считать первым рабочим днём? — Это была производственная практика… Понравилась? — Врать не буду. — Мне врать не надо. — …и не умею. — Не врёшь?… Да, поди проверь сейчас… Или не врёшь… почти? — Пусть так будет. — Покладистый какой… Дай руку, пока не упала.
— Мне сорок один год… Сколько тебе?… пятьдесят три?… — Да, скоро будет. — …Ещё раз налево… Во-он то парадное… Пойдём. — Неудобно… — У меня комната для гостей, так что никаких неудобств не обещаю. И не спорь. Сколько времени?… А в бильярд с тобой так и не поиграла… Возьми ключи, я не смогу открыть…
— Кофе будешь?… Настоящая «Арабика». — Покрепче, если можно. — …У нас был маленький уютный домик на берегу Дуная… Нови-Сад… Недалеко от Белграда. — Ты из Югославии? — …Приехала в Союз семнадцатилетней девчонкой, поступила в Текстильный… потом перестройка… потом перестрелка… — А чем занималась в это время? — Ездила вместе с русскими «челноками», торговала всем, чем можно… потом… чем нельзя… — Секрет? — Коммерческая тайна. — Не женское дело. — Теперь знаю… Бог наказал. — Если веришь — Бог простит. — У меня не может быть детей… Здоровье хорошее, а детей нет… и не будет. — Жаль. — …Пей свой кофе… Шоколад… конфеты… — …Хорошо варишь. — Ни одной женщине не нравится мой кофе. — Тебе самой нравится? — Под настроение. Или в хорошей компании. — А сейчас? — Хорошая компания… и хорошее настроение… почти… Ну и зараза же ты, Антон!… Пойдём, покажу комнату, квартиру посмотришь заодно.
— Здесь будешь спать… остальное там… — …Чьи портреты? — Мама… папа… Это брат. Ему было двадцать пять. — Где он? — Семь лет назад взял автомат, больше я о нём ничего не слышала. — А родители? — Американская ракета… они были дома… — …Красивые лица… — Я и сама красивая. — Ничего… — Ничего означает ничего, пустое место! Ты комплименты женщинам когда-нибудь говоришь? — Комп… что?… — С тобой всё ясно… Грубиян. — Таким уродился. — …Это мой муж… Познакомились, когда мне было двадцать, а ему сорок один… как мне сейчас… как я его любила… и люблю… Он хорошим был, добрым, отзывчивым… Некоторые считали его хмурым и бесчувственным, потому что редко улыбался… Вы с ним чем-то похожи. — Не напрягай, пожалуйста… Чисто… опрятно… но неуютно как-то… — Я здесь только ночами, и то не всегда… Так! На сегодня производственная практика закончена. В душ и спать, завтра будет насыщенный день… Я с бумагами поработаю. — С бумагами? — А что ты думал, дорогой! Я бизнес–вумен. У меня в компании почти полсотни сотрудников. Посчитай, — сколько я должна отдавать каждый месяц на одну зарплату. — Нет, я в душ. — Спокойной ночи. В семь тридцать подъём. — Спокойной ночи…
— Привет, Андрей. — Доброе утро… Антон, приветствую. — Здравствуй. — …Дуст, как я выгляжу? — На миллион. — Рублей?!… — Долларов, конечно… Надо было позвонить. — Твоя Наденька и так на меня косится, думает, что соблазняю. — А разве не соблазняешь? — Как можно, Дуст! Я женщина скромная, скорбящая, можно сказать, вдова… Ещё раз такое услышу! — Да, босс!… Больше никогда! — Ну и дурак… Хотела тебе зарплату поднять. Всё, Дустик, подъём откладывается… Ты хочешь подхалтурить на моей машинке? — С чего ты взяла! — Так поехали! Надо деньги зарабатывать. — Все?!… — А ты как думал! — Мы с тобой, босс!
Мои волосы пали на пол в белые кольца выспренних фраз. Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Пролог
— Женечка… мы с папой решили с тобой посоветоваться. — Мама, я ведь маленькая! — Это ненадолго, вырастешь большая. И твоя сестрёнка вырастет. Так как мы её назовём? — Я думала, что у неё есть имя. — Что ты, доченька! Имена даются после рождения. — Меня тоже называли? — Конечно, доча. Папа очень хотел, чтобы тебе нравилось имя. — Мама, а как мы узнаем, что сестрёнке имя понравится? — Мы выберем такое, что обязательно понравится. Мы хотели назвать её Антониной. Красивое имя, правда? — Красивое. А как будет ласковое? — Тоня. Можно будет называть Тошей. — Мама, ну это же для мальчиков! У нас уже есть Тоша. — И девочки бывают Тошами. — Мамуля, девочки не могут быть Тошами. — Ну почему же, доченька! — Мам, я буду их путать. Давай выберем другое. — Хорошо… Татьяна. — А ласковое? — Таня, Танюша… Нюша. — Ой, мамочка, я тоже это люблю! Пусть будет Нюша… Нюшенька… Так можно? — Можно, дочура, можно. Ну так что, назовём Таней? — Мама, а сестрёнка узнает, что это мы так её назвали? — Конечно! — Спасибо, мамуля. — За что? — За то, что меня назвали Женей.
То ли север, то ли юг
— Марин, мы в магазин. — А ребёнка зачем? — Прогуляется. — Полина, ты хочешь гулять? — Мам, мы недолго. — Никакого мороженого. — Тоша мне никогда не покупает. — Ты хвастаешься или жалуешься? — Но ведь хочется… — Точно? — Мам, честное–пречестное! Правда, Тоша? — Марин, мы туда и обратно. Не сидеть же взаперти! — Мне, значит, можно… — Пойдём с нами. — Так уж и с вами!… Может вы со мной? — Ты пойдёшь? — У меня дела.
— Полина?… — Побежали, пока мама не передумала. — Тихо, не шуми. — Тош, а ты правда мороженого не купишь? — Я просил не шуметь. — Спасибо, Тош, я тебя люблю. — Я тебя тоже, моя радость.
— Антон, прошу, — не балуй дочь. — Марина, ты о чём! — Она мой ребёнок. Ты ей никто. — Как это никто! — Вот так. — Кто же я! Воспитатель из детского сада? — Я не хочу, чтобы она к тебе привязывалась. — Что в этом плохого! — А что хорошего? — Послушай, девочке нужно мужское воспитание и внимание. — Мала ещё для этого. — Что за чушь!… — Не чушь. У неё есть мать. — Пусть и я буду. — А если ты захочешь вернуться в свою семью? — Глупость какая. — Там твои сыновья. — Ты прекрасно знаешь, что не вернусь. — Не знаю. — Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Или хочешь, чтобы остался с тобой? — Не знаю. — Ты тут пока узнавай. Потом скажешь. — Когда? — Чем раньше, — тем лучше. — …Звонил Виталий. — Он не говорил, что хотел? — Что-то насчёт поездки. — А, да… — Куда собрались? — В Бокситогорск, за белой глиной. — Надолго? — Дня на три, может на четыре. От погоды зависит. — Ну ты подумай, — чего хочешь. — Ты ничего не перепутала? Это ты должна решать, — со мной всё предельно ясно. — Я подумаю.
— Вырвался? — Ещё как… То есть еле–еле. — Что-то не нравишься ты мне последнее время. — Я сам себе не нравлюсь. — Слушай, Тоха, помню, как ты светился три года назад. Что вы друг с другом сделали? Или она с тобой. — Вот бы знать… Виталик, мы куда? — Хочу познакомить с одним мужиком. — Чем занимается? — Работает в книжном магазине. — Что я там потерял… — Потерял… Сегодня найдёшь… Заберём с работы, — и к нему домой. — А что дома? — Твоя находка. — Виталик, какой комар тебя кусил? — Конфеты отрабатываю… Подожди в машине, мы скоро.
— Антон. — Очень приятно, — Эрни. — Как?!… — Эрнандо… Виталий, ты ему не рассказал? — Бесполезно рассказывать. Пока сам руками не пощупает… скульптор, блин. — …Где обитаешь?… Можно на «ты»? — Вполне… У «Техноложки»… Виталий, как тебе мероприятие?… — Не очень… Когда художники выставляются, — можно хоть постоять–поглазеть. А эти… со своими заумными виршами… — Среди художников тоже зауми полно. — Знаешь, Жванецкий однажды сказал: «Запах ведь чем хорош! Потому что вместе с человеком. Не нравится запах — отойди в сторону»… От этих… не отойдёшь… Душок ещё тот. — На тебя трудно угодить. — Невозможно. Не люблю угодливых… К Антону иной раз в гости приезжать не хочется. Хорошо, хоть отмазка есть, — далеко живёт. — …Ты раньше не говорил. — Какой смысл воздух ногами пинать! Только тебя расстраивать. А ты ещё мне пригодишься. — Ребята, может дальше без меня? — Обиделся, что ли? Тоха, зря ты так. Я же не сказал, что совсем плохо. Я хочу сказать, что у тебя всё будет хорошо… Эрни, от посылки что-нибудь осталось? — Литров десять. — Отлично! Нам хватит. — …Ну ребята, вы даёте… А как же Бокситогорск! — Днём раньше — днём позже, — какая разница! Твоя Марина даже не заметит. — Много ты про неё знаешь. — Знаю,знаю… Ей сыновей вместо дочки — стала бы как моя сестра. — Договоришься у меня. — Напугал ежа… Рулить кто будет, — дядя? — Мы ещё вернёмся к этому разговору. — Возражений нет, майор… Кстати, вы с Эрни почти коллеги, — он младший лейтенант. — Каких родов? — …Авиация. — Всего младший?… — Комиссовали по зрению с четвёртого курса. Мог бы остаться, только пошёл бы служить в «сапоги». — В партию-то успели принять? — Успели… Ты тоже коммунист? — Вышел два года назад. — Смелый поступок. Я в этом году. — Да чего там смелого… — В Питере, пожалуй, — да. А периферия до сих пор по старым законам живёт. — Недолго осталось. — Согласен… — У меня сосед пьяница… как поддаст, так орёт на весь Сестрорецк: дождётесь, сволочи, перестрелки после перестройки. Боюсь, — прав пролетарий. — А ты как думаешь?… — Я старой закалки, — мыслю пятилетками. После девяностого надо ждать. Максимум в девяносто втором… Не дай Бог… пачкаться… — …Эрни, нам сюда? — Следующий… ага… давай направо, вокруг сквера… всё, приехали… Добро пожаловать в мою холостяцкую квартирку!
— Уютненько. — Тут много народа руку приложило. — То есть?… — Жены нет, женщины бывают. От каждой остаётся кусочек… этого самого. Вот так и живём. — Чем занимаешься?… Магазин не считается! — Всем помаленьку. Встречи с интересными людьми, Самиздат… Кое-что ещё. — Откуда такое имя? — Папашка был двинут на Испании, занимался испанской поэзией. Вот и подобрал сыну имечко. Нормально, за сорок лет привык. А тебе сколько? — Тридцать шесть… Отец был филологом? — Дипломатом. По-нашему — шпион во внешней разведке. Хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Только вот в лётное я поступал уже после его смерти… Давайте за встречу и знакомство. — …Хороший букет. — Домашнее. Мне каждый месяц присылают две канистры. — Откуда? — Из Грозного. — Имей в виду, — отопьём. — Пейте на здоровье, — похмелья не будет… Антон, пока не забыл… Это тебе. — Сатпрем ?!… — Первое официальное издание «Путешествия сознания» . Разлетелось мгновенно. Виталий рассказывал, чем ты увлекаешься. Решил подогреть знакомство книжкой. — Спасибо, Эрни, мои листочки уже подыстрепались. — В следующем году планируется допечатка, — если повезёт. — Хорошее дело. — Это не мой проект. Есть другие заинтересованные лица. В Питере такие группы как у тебя работают пятнадцать лет. Сначала подпольно, сейчас уже открыто. — А твоё участие?… — Я говорил, — интересные люди, артефакты… — Я-то обыкновенный… Что ты сказал?!… — Ну… предметы силы… Мы так их иногда называем. — Это не ко мне. — Очень даже к тебе… Скажи, ты ведь не крещёный?
— Когда я был маленьким мальчиком, мне подарили крестик. Простенький такой, алюминиевый… При переезде на новую квартиру отец его случайно обнаружил. Чуть голову не оторвал. — Добрый папа, нечего сказать. — В семьдесят четвёртом, когда я приезжал за Настей, в «Сайгоне» познакомился с одним мужиком, лет на пять старше меня. Он мне этот крест и подарил. В армии мне бояться уже было нечего, с тех пор его не снимаю. — Можно посмотреть? — Да, пожалуйста. — Так, где мои запасные глазки… Вот… Смотри, Антон. — Куда? — Сюда и сюда… Это канонические православные. — Может он католический? — Без вопросов, — полюбуйся… Ну, что скажешь? — Я не разбираюсь. — Зато я разбираюсь… А теперь?… — Ничего себе!… Ноль в ноль… Как ты догадался? — Я этот крестик десять лет ищу, — с тех пор, как узнал, что он ещё существует. — И что это означает! То, что ты сказал? — Можно сказать и так. Масоны разрабатывали свои кресты так, чтобы непосвящённый не мог их определить. Зато сами узнавали с первого взгляда. — Верится с трудом. — Антон, это определённо тот самый. — То-то я заметил, как он душит меня последнее время. — Что?!… — По ночам иногда… чувствую, как цепочка на шее петлёй стянута. — Так… С перепуга порвать не пытался? — Такую порвёшь! — Давай попробуем… Что за металл… Ничего себе!… Нет, не могу. — Дай мне… Титановая, что ли? — Какой титан! Кресту больше сотни лет… Ладно, оставим. Вопрос теперь в другом, — что говорил тебе мужик, когда рассказывал о кресте? — Виктор? Говорил, что будет приносить удачу. Я не верил, пока сам не убедился. Действительно, так и было. — А он не говорил, что удача обернётся несчастьем для тех, кто рядом с тобой, для близких? — Нет… Ты думаешь? — Пробегись-ка быстренько, — насколько хороша была твоя жизнь последние пятнадцать лет. — И пробегаться не надо. Ничего хорошего… Было, конечно, и много… Только заканчивалось всё скверно. — Ещё не закончилось. Он пытается сменить хозяина. — Ерунду какую-то говоришь. — Ты женат? — Почти. Мы вместе три года, но не расписывались. — От креста надо избавляться, если дорога твоя женщина. — Если что случится, — я себе никогда этого не прощу. Она, можно сказать, меня с того света вернула. — Как это? — Я потерял любимую… приехал домой… как чумовой… ничего не видел и не слышал… Мама ночами за меня молилась, чтоб руки на себя не наложил. — Собирался? — Нет, даже мыслей таких не было. Просто жить не хотел… А потом появилась Марина… Она смотрела, а из глаз на меня свет… Вот так потихонечку… оттаял. — Поедете через Волхов — утопи его. Иначе пожалеешь. — А с чего это вдруг ты озаботился моей персоной! Я могу крест и тебе подарить. — Нет уж, нет уж, спасибо. Мне такое не надо. — И всё-таки?… — Я же говорил, — встречаюсь с интересными людьми. — Ну ты даёшь!… Какой интерес ко мне привёл! — Привёл Виталий. Он показал твои нэцкэ. — Вот поросёнок стриженый… — …Ты сказал, — делай с ними, что хочешь. — …Антон, ты не понял сам, что сделал. — Я делал нэцкэ, — специально изучал китайскую скульптуру эпохи династии Хань, а потом японскую миниатюру. — Твои миниатюры не являются тем, чем они кажутся с первого взгляда… непосвящённого взгляда… Месяц назад я сделал видеозапись одной телепередачи. Думаю, — вам понравится.
— Я Вас приветствую, мадам! — Как ты любезен сегодня. Не к добру. — Да ладно, чего уж там; чай, не на свидание пришла. — Чай, говоришь? — Как же без него! — А ты мог бы для меня своей царской травы заварить? — Заварю, заварю. — Усыплять сегодня будешь? — Нет. — А я бы не отказалась. — Я тебя понимаю. Но… Видишь ли, какая штука, гипноз как наркотик. Людям нравится это состояние. Так что ты не ис-ключение. — Жаль. — Да не стоит об этом жалеть! — Приятно быть исключением. — По-разному… Так, сегодня у нас маленькое развлечение. — Вот так сразу, безо всяких прелюдий? — Будешь позировать. — Ты хочешь нарисовать мой портрет? — Нет, конечно! Да и рисовальщик из меня никудышний. — А как ты готовишь эскизы для своих скульптур? — Я работаю без эскизов. — По памяти? — Почти. — Как это? — Подожди, усядусь поудобней… Ты по улицам ходишь — спотыкаешься часто? — Ну, Антон, и сравнения у тебя. Говорили мне, что ты странный, но теперь я и сама вижу. — Не странный я, просто приземлённый. — Ой, вот только этого не надо! Приземлённый… — А что? Я мыслю простыми категориями: еда, женщина, глина. — Совсем ты меня заморочил. — Ну-с?… Приступим, Вера Михайловна! — Мне потом можно будет посмотреть? — Сегодня не понравится. Даже показывать не стану. — Включи какую-нибудь музыку, что ли… И расскажи, как ты умудряешься работать без эскизов.
— У меня в голове много проектов. Они живут своей жиз-нью, изменяются, я отрабатываю технику резьбы… — Антон, а что это такое? Это же не глина! — Это скульптурный пластилин. Он не такой текучий, как простой. Что бывает критично, особенно в жару. — Почему не в глине? — Глина быстро сохнет, у нашей жирность маленькая. А нам потребуется время. — Жирность?… у глины?! — Ну, как бы тебе объяснить… Вот представь, что ты в пе-сок выливаешь воду. Что будет? — Прольётся до дна. — Правильно. У песка жирность нулевая. И глина разная бывает. — А с какой ты работаешь? — С кембрийской. Я, как ты знаешь, человек небогатый, ез-дить за хорошей глиной не по карману. — То есть, эта совсем плохая? — Да нормальная, работать можно! Я её промываю, сушу. Чистенькая становится, без единой крупиночки. — Так вкусно рассказываешь, что аж самой захотелось её помять. — Могу дать кусочек. — Всего кусочек? — Тебе хватит. Потом поймёшь. — Мне не понять, я же баба глупая. — Не глупей кошки. — Да… Что значит, не глупей! — …Когда я впервые приступил к заготовке большого объ-ёма, — ну, большой он был, конечно, относительно… использо-вал детскую ванну. Классная была идея!… А у меня тогда в ма-стерской жила кошка… — Сейчас не живёт? — Добрые соседи отравили… В моей жизни было три кош-ки, которых я никогда не забуду… Вот… Алиска была третьей. Наверно, больше не будет. — И что твоя Алиска делала? — О, много чего! Была хозяйкой дома, любила воротнички сосать. Я попробовал — ни фига не вкусно… Ещё любила спа-гетти, особенно с грибами. Натрескается, лохудра, и лежит пых-тит с набитым брюхом. Никакого «Вискаса» не надо. — Ты про неё как про человека рассказываешь… — …Любила смотреть телевизор, лёжа под одеялом. Кончик откинет и таращится на экран, как будто что-то понимает. — Я про такое слышала. Собаки тоже чудят иногда, если долго с людьми живут. — Эт точно… Они все нам стараются подражать… Когда пришла пора котят рожать, она до последнего терпела, пока я не пришёл. Как это, мол, рожать да без хозяина!… И малышню свою сразу в постель мою перетащила… Член семьи, — умора… — Может она и скульптуре училась? — Хотела понять, что я вытворяю. Пока глину месил, всё время вокруг ходила. То понюхает, то в ванную лапу сунет. Ни-когда с таким весельем не работал. — Может и мне кошку завести… — Дочку расти. Чтоб из неё кошчонка не получилась. — Всё, больше не отвлекаю. — За меня не волнуйся. — …Кто это поёт? — Не узнала? Ну, ты даёшь, Михайловна. Это же Хампер-динк! — Точно! Я эту песню раньше не слышала. — Может, забыла? Очень старая запись, в начале семидеся-тых у нас в стране выходила. — Как называется? — «Возьми моё сердце». — Антон, ничего не хочешь у меня спросить? — Сама, сама всё мне расскажешь. — А если не расскажу?… пригрозишь Максиму пожаловать-ся? — Очень мне надо, жаловаться… — Объясни, зачем тебе это нужно? — В конце восьмидесятых я узнал про одного доктора из Армении, который корректировал психику пациентов, создавая их скульптурные портреты. А у меня есть одна отличительная особенность. С раннего детства… — Ну, наконец-то! А то, — приземлённый… обыкновен-ный… — Ничего там необыкновенного. Я подражатель, своего ро-да имитатор. — Как это! — Как подражают дети? Вот вспомни себя. — Да я до пяти лет про себя ничего не могу сказать. — А после пяти? — Я-то как раз обыкновенная. И никакими подражаниями не занималась. — Ладно, в другой раз. — А с какого возраста ты себя помнишь? — Отчётливо помню с месячного. — Ты Марине Алексеевне тоже сказки рассказываешь? — Я не шучу. — А в два месяца ты занялся подражанием. — Хм… В этом что-то есть. Надо будет повертеть… У меня хорошо получалось подражание животным. Мяукал так, что ко-шаки в округе с ума сходили. И не только кошаки… Потом пев-цам разным подражал. Если бы в художественную школу не по-ступил, то, может, и музыкант из меня неплохой получился бы. — Из тебя неплохой экстрасенс получился. — Не называй меня так. Я не экстрасенс. — Значит, маг или колдун. — Я ни то и ни другое. — Кто же ты, в таком случае? — …Так вот… Мне достаточно было один раз посмотреть, как он работает, и я смог повторить его метод. — Ясно, ты просто гений. — Не возражаю. — Надо же! — Гениев много, особенно у нас в России. Это не подвиг… Поверни голову чуть влево… Хорошо. — Уже хорошо? — Нет, пока не очень. — …Николай мой учитель. — Ох, как я не люблю это слово. — Откуда ты про него узнал?… Максим рассказал? — Предположим, что Максим… Вы давно с ним встречае-тесь? — Восемь месяцев. — Мэм, а по Вам розги плачут. — Это моё… дело. — И Максима тоже. — Я тебе говорила уже. — Он тебе не угрожал? — Максим?… Пусть только попробует! — Николай. — Откуда ты знаешь!… — Сквозняком надуло.
— …Антон, я устала. — Всё, пара штрихов… На сегодня достаточно. — Может, всё-таки посмотрю, а? Ну, хоть одним глазком. — Я сказал — нет. Запомни, женщина, это моя территория, здесь условия диктую я. Запомнила? — Ух, какой ты!… Марина надоест, — позвони. — Когда ты видела Николая последний раз? — В середине марта. — Не жалует он тебя своим вниманием, как я погляжу. — Он очень сильный. Сильней тебя. — Что ж ты тогда ко мне пришла! — Он сказал, что «чёрные» такими вещами не занимаются. — Чёрный, значит… Уже тепло… Влипла ты, Михайловна, по самое некуда. — Я знаю, Антоша, но ничего поделать не могу. Он как магнит. Только посмотрит, и я пропала. — Дура набитая. — Не груби. — Я не Макс, мне можно. — Ты так и не сказал, зачем тебе это нужно. — А-а… ты про это… Марина попросила. — Я не первая. — Тебя это не касается… Что вас с Мариной связывает? Ра-ботаете в разных организациях, видитесь редко. — Она интересная женщина. Интересы не пересекаются. — Кто мне сегодня предлагал позвонить? — Да я пошутила. Могу пошутить? — Я такие шутки не понимаю. — Забудь. — Забыл. — Ладно, пойду я. Когда прийти в следующий раз? — Свяжемся. Я сейчас занят, надо несколько долгов раздать. Как со временем определюсь, — сообщу. — Позвонишь, а?… — Позвоню… Ну, ты зараза! — Пока–пока, Антошенька.
— Здравствуйте! Ну-с, проходите в моё царство–государство. Каким ветром занесло? — Вспомнил, что днём ты в мастерской. — Не всегда, но чаще всего… чаще всего… — Мы недалеко были. Пытались Вере сапоги приобрести. — Что так? С женской обувью сейчас, кажется, неплохо. — И нехорошо. Всё слишком уж… модное. — Запрос ясен… Так, я сейчас чайку организую. Правда, к чаю только конфеты и печенье. — А лимончик? — Есть мелисса, луговая мята, душица… — Душица… с коньяком… — Вы всё-таки купили! — Просто так, по случаю. — В Апрашке?… по случаю?! — Из дома. — Та-ак… Вера Михайловна, так что с сапогами тире коньяком? — Максим сказал, что к Вам зайдём. Вот я и предложила взять. На всякий случай. — Ладно. Коньяк с чаем — значит с чаем. Я буду чай с коньяком. — …У тебя тут и лежачок есть! — Редко пользуюсь. Только днём иногда. — Почему? — Как с Мариной стали вместе жить, ночевал здесь только однажды, когда они с мелкой к бабушке ездили. Не люблю спать один. — Не пользуешься спросом? По тебе не скажешь. — Внешность обманчива. Вы знаете, каких трудов мне стоило Маришку охмурить! — Уж больно привередливая она у тебя. — Что есть — то есть. За это её и люблю… Так, чайничек поспел. Рассаживайтесь. — Впервые вижу творческий беспорядок, который меня не раздражает. — Наверно, потому, что это мой беспорядок. — Наверно… Можно?… — Здесь почти всё можно.
— Скажи, пожалуйста, какая у тебя сверхзадача? — Вот так сразу и про сверхзадачу! — Уай нот, как говорят англичане? — Можно подумать, — ты изучал театроведение или историю изобразительного искусства! — Я много чего изучал. — Какая тут может быть сверхзадача! Вот ты садишься за обеденный стол. У тебя есть сверхзадача? — Как минимум — не умереть с голода. Что в этом плохого! — Ничего. Всё правильно и — главное — логично. — Но я не равняю кусок хлеба… — …с маслом! — Хорошо, пусть будет с маслом!… Я не ставлю в один ряд хлеб и твой «шоколад для души». — Браво! Так меня ещё никто не комплиментировал! Дай пять. — Я и не так могу… Так что насчёт сверхзадачи? — Да хрен её знает… Ваяю, как Бог на душу положит. — А это? — А-а… После выставки осталось. Баловство. — Мне нравится. — Не только тебе… в Академии выставлял. — Почему же так сразу — баловство! — Вера, а почему Вы не пьёте? — Я Вас слушаю. Вдруг что интересное пропущу. — Ой, да я Вам этого интересного столько могу понарассказывать, — уши завянут! — Вот и рассказывайте, от Максима редко что услышишь толковое. — …Ве-ер, ну, что ты меня уж так!… — Не оправдывайся… Продолжайте, Антон. — Макс, что тебя привлекло в этом триптихе? — Я старше тебя. И воспитывался, соответственно, на классиках соцреализма. Не могу представить эти вещи в последней четверти двадцатого века. — Действительно. Ты имеешь в виде Союз? — Наверно. — За бугром подобный стиль давно был, и почти так же давно умер. — Почему? — Кому-то из наших атлантов от скульптуры пришла в голову мысль, что стилизация есть признак мастерства. Вот и повалили все, кому не лень. То есть, наоборот. Все, кому лень. — В этом месте поподробнее, пли-из. — Понимаешь, есть два основных способа самовыражения. Либо в детализации образов, либо выражение собственной идефикс любым способом. Подчёркиваю — любым! И лишь истинные гении способны сочетать и то, и другое. — Ладно, это я дома на досуге разжую. А стилизация? Что ты имеешь против неё? — Всё. Это метода для ленивых. Внешней вылизанностью можно сойти за профи, а непонятливостью, невнятностью образов — за гения, чуть ли не нового пророка. Хотя, должен признать, встречаются самородки. Я не из них. — Ну, что ж ты себя! Или тебе об этом кто-нибудь из ваших… «атлантов» сказал? — Я, как вы могли уже заметить, чаёвники мои дорогие, и сам не дурак. Правда… — Всё-таки дурак? — Нет, кроме шуток… Было у меня несколько работ, которые приводили в смущение. — Где они сейчас? — А-а, была не была. Плесни-ка мне в чашку мужского напитка! — Лови… глоточек счастья.
— …Пару лет назад… Видишь миниатюрочку?… Так вот… Через неделю–другую после неё я сделал ещё одну… Мелочь есть? — Есть какая-то. Зачем? — Сейчас покажу… Так, что там у меня… Годится… Вот, смотри. Семь монет. Шесть по периметру и одна в центре. Мы хорошо их видим, никаких заумных сверхзадач в голове не возникает. — Если я буду пить один, то возникнут. — А ты не пей… Теперь представь себе существо, которое живёт в двухмерном пространстве. Представил? — Вера, ты представила? — …Макс, я тебя спрашиваю. — С трудом. — Я тоже. Метаболизм, вероятную биохимию не обсуждаем. Для начала ответь на простой вопрос, — сколько монет это существо может видеть?… Вера, не наливайте ему пока, а то ответа не дождёмся — Семь!… Так, стоп… Не семь, что ли?… шесть?! — Именно так! Причём — заметь! — не одномоментно. Для того, чтобы увидеть седьмую, ему придётся либо проникнуть внутрь, либо научиться воспринимать как мы — трёхмерно. — Та-ак… Остановимся на… — Не надо. Всё взаимосвязано. Если достанет прозорливости, чтобы проникнуть внутрь, то так и до третьего измерения докарабкается. Всё понятно?… вопросы есть? Вопросов нет. — Только денюжки твои на скульптуру не похожи. — А мы их в сторону… Я решил сделать нечто… Среди монокристаллов много красивых… Чушь какая! Они все красивы сами по себе. Я не стал изощряться, и остановился на пресловутом числе «семь». На поверхности было шесть собачьих барельефов. И всё. — А седьмой?… седьмая собака! — Внутри. — И тебе не лень было её лепить, чтобы засандалить внутрь куска глины? — Максим, я её не лепил. Я просто представил, что она там есть. — Вера, плесни мне чайку… Хорошо, — ты представил, а как это представить зрителю? — Некорректный вопрос, — не в обиду тебе. Миниатюры уже нет. — Продал? — Я поставил её на просушку вместе с той самой. То ли оттепель была, а я не учёл, то ли режим сбился… Через пять минут раздался громкий «бум-ц», и мои собачки разлетелись на мелкие кусочки. — Жаль… Ты не пытался повторить? — Каюсь, — была такая мыслишка. Недолго. — Почему? — Собачки сделали свою работу, прикрыли собой то, что для меня было важней. — Мистика прям какая-то… Ты в это веришь? — Вера, объясните своему мужу, что с Вами происходит в моём присутствии. — Не надо, Антон. Мы… в общем-то… сапоги… не очень-то и хотели. Вы понимаете? — Ну, как вам мой чай?… повело? — Что ты туда намешал! — А вот это и будет темой нашей беседы.
Дело давнее... В возрасте 13 лет волею родительской отправлен был в пионерский лагерь на летний "отдых". В целом отдохнул. Кроме режима дня, идиотских линеек и запрета на вольное купание, мне там нравилось всё. То есть, природа, кормёжка. И танцы. Там я вкусил все прелести танцев с девочкой под духовой ансамбль. Не с девочками, — с девочкой, с одной. Эта мелкая поганка с белоснежными волосами (в природе таких не бывает, я знаю. Но иногда...) Так вот эта мелочь разгоняла конкуренток ссаными тряпками. В то время этого выражения ещё не было, но тряпки были. Да я, если честно, не очень и сопротивлялся. Оленька была очень красивая, а в красоте я толк понимал ещё с детского сада. Помимо удовольствия парных танцев я дико завидовал пацанам постарше, которые на площадки выделывали чёрт-те что. Называлось это новым для меня словом "шейк". Не очень и новым на самом деле, по-аглицки я уже сносненько чирикал. А танец, если то можно было называть танцем, точно был для меня открытием. И я дал себе слово, что дома обязательно стану в нём лучшим. Про данное слово я благополучно забыл, и вспомнил лишь спустя 3 или четыре года, когда младшая сестра однажды сказала: — А ты не знал?... Тебя давно уже называют королём шейка. Но главное было третье, имеющее прямое отношение к обсуждениям в ГГ последние несколько дней. Научился я там игре в стёклышки. Правил уже не помню, лишь приблизительно. Горсточку подбрасываешь, принимаешь тыльной стороной ладошки, как-то их собирать надо было... Среди пацанов я оказался круче всех, и к концу смены накопил четыре упаковки из-под зубной пасты. С этим богатством я и вернулся в дом родной. Ну, думаю, щаз я вам покажу стёклышки, все тут у меня... В общем, так и случилось. Почти. То есть все, конечно. Дружно послали меня нахуй с этим стеклом. Помыкавшись пару дней с "фишками" никому не нужного "казино", я выбросил их на помойку.
— Марин, за мной Виталий скоро заедет. Ты как, в город собираешься? — Тоша, езжайте без меня. Я хочу Полину сводить в «Дубки», Тамара Дмитриевна какой-то праздник организовала… Тебя сегодня ждать? — Если успею на последнюю электричку. Виталий не сможет привезти, — завтра утром едут в Новгород… — Только позвони, чтобы не волновалась. — Поцелуй на дорожку. — Если хочешь… — Я всегда хочу… Пока. Я пошёл.
— Вит, что-то пасмурный ты сегодня. — …Зеленогорскую пациентку помнишь? — Конечно. И мужа её, старого коммуниста. — Умер Петро. — Да ты что!… — Вот тебе и что. — Говорил же, уговаривал, просил почти… Дурак. — Вот так… Ты точно не лечил? — Какое там лечил! Да при моём появлении он только что под диван не прятался! — Ясно… Эрни интересовался. — Ему-то что за дело! — Ну… свой интерес блюдёт. Ему плохая репутация ни к чему. — Постой–постой… При чём здесь репутация! — Давно хотел сказать… Ты сильно не обольщайся насчёт Эрни. При всех его положительных качествах он остаётся коммерсантом. — Почему тогда не берёт свою долю? — Он снимает сливки с побочных эффектов. В том числе и с репутации. — Спасибо, что предупредил. — Не напрягайся, — тебя не подставит, будь уверен. Но если однажды не поднимет трубку, — значит у него изменились перспективы. Понял? — А ты поумнел за последние семнадцать лет. — Твоими усилиями тоже… И вера помогает. — Как это она может помочь! — Отбрасываешь мелочи, мусор, остаётся самое главное… Да что я тебе рассказываю! Ты делаешь то же самое, и лучше меня, только не привык рассуждать на эту тему. — Ну да, ну да… не моя тема… Куда сейчас? — Сразу на Пестеля. — К Эрни заезжать не будем? — Он уже там, с Алексеем режутся в нарды. — В нарды?!… Я тоже хочу! — Вот и наиграетесь досыта. — А ты? — Посижу немного да поеду. Завтра в дорогу ни свет, ни заря. — Как вы с дочками решились! — Охота пуще неволи. Ничего страшного, дорога не дальняя. — Привезите их обратно целёхонькими. Проверю. — Это дело. А то Валюшка губки бантиком, — обиделся, наверно, наш Тоша. Да чем же мы его обидели… Аж противно, блин. Культ личности в отдельно взятой семье… Ещё и лыбится, гад… Камазники совсем страх потеряли! В центре города!… Что за бардак… Антон, ты чего!… Тоха… — …Всё нормально, задумался что-то. — …Так… что тут у нас с парковочкой?… Есть такая парковочка… Тпру-у, приехали!… Поползли на второй этаж.
— Здравствуй, Алексей… Лёша, где костыли!… — Да как-то без надобности, обхожусь тростью… Проходите.
— Тоха, он точно лежал? — Нет, конечно, мне приснилось. — Ничего не понимаю… — Я тоже.
— …В общем, вижу, как Антон Георгиевич проводит рукой вдоль спины, а позвонки вслед за ладошкой рояльными клавишами — вверх–вниз, вверх–вниз. Очки протёр — нет, всё точно, — вверх–вниз, вверх–вниз… Антон, Вит, проходите, только вас дожидаемся. — Мне сказали, — тут нардами развлекаются. — Наигрались уже. Да и убегать скоро. — Куда в такую рань собрался! — Должны привезти десять комплектов двухтомника Михаила Чехова, издание восемьдесят шестого года. Отдают по номиналу. — Большая редкость? — Раритет уже, можно сказать. Тираж был двадцать пять тысяч на весь Союз. Представляешь? Как они зависли — совершенно непонятно. — Извините, не поздоровался. — …Антон, это Ира, дочь Светланы. — Очень приятно… А где Света? — Работает. Раньше часа не появится. — Я бы от такого режима с ума сошёл. — Так и спит до двенадцати, а то и до двух… Коньяк будешь? — В честь какого торжества? — Мама Света подогнала. Достаточно? — По нынешним временам вполне. — Ир, организуй Антону фужер, а Виталию чашку. — Хорошо.
— Нормальный ребёнок, чего вы так… — На неё как найдёт… Виталий, ты надолго? — …Лёш, уже пора… Виталик, подбросишь? — О чём речь, конечно! Полчашки глотну и поедем. — …Лёш, я слышал кусочек разговора. Это он шутил или серьёзно? — Антон, я встретил вас у двери. Тебе мало? — Не могу поверить… — Зато Эрни реабилитировался в моих глазах на двести процентов. — Вот как! — …Антон, потом объясню. — Спасибо, Ир… Лёш, сиди, я сам… Предлагаю выпить за Алексея. Пусть идёт на поправку семимильными шагами, потом вприпрыжку, а потом бегом. — Отличный тост!… — …Вспомнил одну байку про Фаину Раневскую… Не помню преамбулы… Пригласили её по какому-то случаю в незнамо какой дом, и решили разыграть. Не то, чтобы разыграть… Была бутылка из-под дорогого французского коньяка. В неё налили армянский, — не дешёвку там какую-то, а хороший. Но армянский. И бутылочку аккуратненько закатали. Чуть ли не с сургучом… При Раневской открыли, разлили, Георгиевна пригубила и говорит: — Какая изумительная подделка! — Вот тётка была! Циник, матершинница! А всё равно её любили! — Режиссёры не любили. Непонятно почему. — Сама себе режиссёр, поэтому и не любили. — Эрни, давай ещё по малюсенькой. — Можно, и мы пойдём… — …Лёш, я провожу. — С замком разберёшься? — В крайнем случае, позову Иру. Всё-таки резво так начинать не стоит. — Не стоит — так не стоит, доктору видней… Что я говорю, — сам себе не верю! На работе расскажу — решат, что и головой ушибся. — Не рассказывай. — Придётся… До свидания, ребята, спасибо, что зашли. — Счастливо, Лёш, поправляйся. — Ещё раз спасибо.
— Эрни, я сегодня заночую у тебя. — Без вопросов. Только имей в виду — мне к восьми утра надо быть во Всеволожске. Так что завтрак будешь готовить сам. — А ключи? — Занесёшь соседям напротив, — им не привыкать. — Договорились… — Да… чуть не забыл… Заходила Зира, просила передать это тебе. — Лейкопластырь?!… А мне-то он зачем! — Не знаю. Сказала, что ей больше не нужен. И что ты поймёшь. — Так и сказала? — Может не дословно. — Спасибо, друг. Приятно слышать… Надо же как… не ожидал. — Что ещё? — Нет, всё нормально… Виталик, когда возвращаетесь? — В воскресенье вечером будем дома. Приезжайте с Мариной. Валя просила. — Посмотрим… Ну, до встречи.
— Антон, Вы долго будете здесь? — Не знаю. Час, может полтора. — Хорошо. — Что хорошо? — Ничего. — …Ну где вы там? — Сейчас, Лёш!… Идите, ну идите же…
— С замком управился? — Пришлось Иру просить. — Понятно. Ира у нас большой специалист по замкам. Если запереть — любой вскроет, лишь бы смыться из дома. — Вот тебе и девочка!… Спину покажешь? — …Лёша, я к Юле. Сегодня не приду. — Что матери сказать? — Что-нибудь придумаешь. — Деньги есть? — Лёша, я не на гулянку, я к Юле. — Не заводись. — Я пошла.
— Странные у вас отношения… Не моё дело, конечно. — Ничего… Мне на живот? — …Лёш, здорово, что ты костыли в углу поставил. Но поберегись, прошу, шутки здесь неуместны. — Знаю… Сегодня не стреляет. Покалывает слегка. — Ремиссия… Приготовься морально, — может быть обострение. Органика позиции так просто не сдаёт. — Ты хирургу рассказываешь? — В самом деле… Всё, можешь одеваться. — …Эрни говорил, — ты хорошо играешь в нарды? — Семь с половиной минут партия. С хорошим партнёром. — Ничего себе, блиц!… Сыгранём? — Полчаса могу себе позволить. — А давай до двух очков! Куда тебе торопиться! — А-а… давай… Зарики хорошие, не убитые. — Не успели убиться… Бросаем?… Стоп! Куш как играем? — В начале с головы две, остальные как обычно, удваиваются. — У нас придурки на работе дикий Марс гоняют. — Знаю такой. Полный беспредел. Точно для придурков, которые не научились получать удовольствие… от игры… Ты первый. — Эх, говаривал Ноздрёв, давненько я не брал в руки шашек. — Знаем, знаем, как вы не умеете играть в шашки, — отвечал Чичиков.
— Антон… — Ира?… Что ты здесь делаешь! — Дожидаюсь Вас. — Ты сказала Алексею, что будешь у подруги! — А-а, это для мамы. — А если позвонит? — Кто, мама? Больно ей надо. — Я могу чем-нибудь помочь? — Проводите… во-он туда… — Куда туда! — До Фонтанки. — А потом? — Потом… потом можно налево. — Дома беспокоиться не будут?… Кажется не будут… Ну, пойдём. — Можно, я возьму Вас под руку? — Бери, теплее будет. — Спасибо. — Да не за что.
— …Меня все дёргают, пинают, как бессловесное животное. — Тут я бессилен. Это твоя семья. — Я знаю… А Вы правда здесь учились? — Да, прямо за этим углом. — Здорово… Я ходила в Мухинское на выставки… Интересно… Все такие разные, а никто друг перед другом нос не задирает. — Есть такое… Конкуренция начинается после окончания. Тут уж палец никому в рот не клади. — Как везде, одно и то же. Почему люди не могут жить так, чтобы другим пальцы не откусывать? — По глупости, по жадности… Кусают ведь по-разному. — Как это, по-разному! — Вот к примеру… Человек нашёл хорошую денежную работу. На самом деле он думает, что она хорошая, а работа только денежная. — Интересно, как это? — Моя работа не очень денежная, но и не очень плохая. Я часто бываю с семьёй, мы вместе гуляем, иногда смотрим телевизор. Когда выбираемся в город, то и в музеи ходим. Хорошая работа, когда человек больше проводит времени со своими близкими. И, соответственно, наоборот. — У мамы плохая работа… Только мне уже всё равно. Пусть хоть живёт на своей работе. — Почему ты так говоришь! — …Я… Неважно… Вам приходилось кусать? — В каком смысле? — Ну, пальцы. Не по-настоящему, а как Вы сказали! — Да. — Спасибо. — За что? — За то, что не соврали. — О, это мне легко! — А сейчас соврали. — А вот и нет! — А вот и дат! — Будем спорить? — Поспорим! — Почему ты решила, что я вру? — Все врут. Вы же не святой. — О святости нам лучше не заикаться. — Вот, сами признались. — Ира, я не вру без надобности. — А по надобности, значит, врёте? — Я стараюсь не попадать в ситуации, в которых… или после придётся врать. — Ну, а если попали! — Некорректный вопрос. — Почему? — Я не давал повода уличать меня во вранье. — Может и так. А представьте!… — Любой святой, пока он жив, может пасть, потерять свою святость. Способов не счесть. Но он этого не допустит, потому что у него опыт борьбы с соблазнами, которого у нас с тобой нет. — Значит и у Вас нет опыта борьбы с враньём. — Этот опыт есть. — Вы не врёте?… Что Вы улыбаетесь! — А ты? — Не знаю… Вы такой большой и тёплый… то есть… я хотела сказать добрый. — Да не добрый я, чадо мое, я просто не злой… Хотя накуролесил в жизни… — Убивали? — Я был солдатом. — Долго? — Почти десять лет… целую вечность. — А как это? — Что? — Убивать. — Ира, ещё парочка таких вопросов, и я сдам тебя твоим близким родственникам. — Кто Вам сказал, что они близкие родственники! — У тебя есть мама… — Они не близкие. Просто родственники. И радоваться тут нечему. — За что же ты их так… — Это моё дело…
— Тоша… Тоша… Антон!… Да постой ты спокойно!… Папа, на помощь, одной не управиться. — Полминуточки… Антон, что за дела!… Почему маму не слушаешь? — Я слушаю. — Что мама сказала? — Что ей одной не уплавиться. — Одевай курточку, умник, а то в садик опоздаем. — Ну и пусть опоздаем. — Без завтрака останешься. — Ну и пусть без завтлака. — Голодать будешь. — Ну и пусть… — Рот закрой… Шапку… шарф… — Шалф не надо. — Надо… Мама, забирай сына. — Спасибо… Паш, ну вот что мне с ним делать! — Придётся лупить. — …Не надо лупить. Не люблю, когда лупят. — Молчи уж… Много тебя лупили… — И мало не люблю. — Будешь так с мамой себя вести — и мало будет, и много будет. — Мама, моложеное купишь? — Ага. Два раза… Путь дедушка тебе покупает, раз ты кроме него никого не слушаешь. — Мам, ну мам… — К деду. — А мы пойдём к дедушке? — Пойдём… пойдём… Паш, мы побежали… Поцелуй на дорожку… — Полина, во сколько ждать? — Даже не знаю… Часов в восемь… или чуть раньше. — Может, за вами заскочить? — Смотри сам. — Хочешь? — Было бы хорошо. — Я позвоню. — Я папе скажу, что приедешь. — До вечера… — Пока.
— Тоша, оставь голубей в покое! — Полина, пусть резвится. — Ему бы завтра нарезвиться… Паша согласился на всенощную взять. — Завтра не придёте? — Пока не знаю. Если удастся у Юли оставить… Ну опять!… всякую гадость тащишь… папа родимый… — Дедушка, посмотли, что я тебе нашёл. — Какое красивое… Только им пораниться можно. — Как? — Краешки остренькие, если неосторожно взять, то из пальца кровь потечёт. — Мужики клови не боятся! — Оставь, я его подравняю и верну. Хорошо? — Холошо, деда. — Побегай, мы с мамой посидим. — Деда, на качели можно? — Можно, можно… мужик…
— …Так что там с Юлей? — Жду звонка. Она подругу встречает на Финбане. — Далеко живёт? — Тош, да соседка ж она! Я тебе рассказывала. — Прости, запамятовал … Это которая без мужа? — И без детей… Тошку балует… Нашла игрушку. — Сколько ей? — Тридцать пять… Приличная женщина, самостоятельная… — Намекаешь? — Нет, Тоша, открытым текстом говорю. — Мужу твоему настучу. — Комаров сам предложил. — Ну Паша!… — А слабо, говорит, отца с Юлькой познакомить? — Полина, ну посмотри на меня! — С Пашей согласна… Что вы с мамой не поделили… Жили бы да жили… Может, она бы так не болела. — Мне тоже так казалось… Вспоминала? — Не слышала… Бывало, заговорю, — нахмурится, губы сожмёт и в молитвослов… Так и жили… — Спасибо тебе. — За что? — Что ты есть… у меня. — Тебе спасибо. Было два любимых мужчины, теперь трое стало. — Сына в мою честь назвали? — Папа предложил… Я все уши прожужжала. — Что ты могла… в одиннадцать лет… — Я умненькая была. Помнишь? — Помню… В кого такая? — В тебя, наверно. — А ты на маму не похожа. — Хочешь сказать, — в отца уродилась? — Его порода. Улыбка не его… Он вообще улыбаться не умел. — Ты давно его видел? — Давно уж… давно. — Ну его… неинтересно. — Спасибо, моя радость. — А помнишь, как ты меня называл? — Мелкая… сладкая… — А ещё?… Ну вспоминай! — Морковка! — Помнишь!… — Полинка, задушишь! — Сильная? — Сильная, сильная. — Ещё бы! Такого мужика выносить. — Вам бы дочку. — Как повезёт. — Думаете? — Паша тоже хочет… Пару лет поработаю… Класс хочу выпустить. — Как они год заканчивают? — Грех жаловаться, думала, — хуже будет. — …Хочу ещё одно спасибо сказать… — Ну говори, чего уж там. — У меня есть тайна. — Какая? — Ты не поняла. У меня есть тайна. — Я слушаю. — Я никому не мог сказать, что она есть. Теперь говорю. — И всё?… — Да. — Тоша, это шутка? — Нет, моя радость. Я никому не мог сказать, что живу с этой тайной много лет. — Озадачил ты меня. — Не волнуйся, ничего криминального. Просто есть и всё. — И тебе стало легче? — Да. — Посмотри в глаза… Господи помилуй… Как ты жил все годы… — Не знаю… как-то прожил… Даже улыбаться начал. — Я люблю, когда ты улыбаешься. И Тоша любит… Воспитательница говорит, что у Тоши Комарова дедушка самый главный герой его рассказов. — Каких ещё рассказов? — Любит сказки сочинять, истории разные. Ребятня вокруг собирается, он их и развлекает. Артист, нечего сказать… О, Юля звонит…
— …Привет. Удачно?… Я рада… Сына возьмёшь на воспитание?… Могу, конечно. А сейчас решить нельзя или не ко времени?… Если муж отпустит… А ребёнка на кого?… Дедушке нашему отдыхать надо, у него завтра тяжёлый день… А то не знаешь!… Само собой… Тогда до вечера. — Договорились? — Почти… Приглашает на вечерние посиделки… Тебе привет передавала. — Спасибо… Пойдёшь? — Куда деваться!… Тошку надо ей закинуть, тогда на службу вовремя успею. — Не засиживайся допоздна. — Комаров проследит. — Полина, чуть не забыл!… На пасхальную трапезу останетесь?… Отец Александр интересовался. — Дай Бог службу-то до конца выстоять. — Попробуйте завтра Тошку умотать, чтобы днём поспал часа три–четыре. — Что-нибудь придумаем… Ты пошёл? — Хочу к Виталию заехать, Валя просила. — Я так волнуюсь… Четырнадцать лет не видела… Заново знакомиться придётся… Женю хочется увидеть. — Увидишь. И мужа её… Прибавление у них скоро. — Кого ждут? — Не знаю. Молчат как рыбки. — Ну хорошо… Фотографии передал? — Не волнуйся, я не настолько стар, чтобы на память жаловаться. — Иди сюда, поцелую на дорожку… До завтра… Тоша, попрощайся с дедушкой!
— И-ирка-а!… — Здравствуй… здравствуй… Познакомься… — …Хейно Арви, можно просто Хейно… Здравствуйте. — Очень приятно… Юлия… Ну что, гости иноземные, последний бросок — и дома. — Юль, оставь, там ничего тяжёлого… — Не спорь. Вот приеду, — тогда поспоришь. — Давно бы приехала. — А вот и приеду. — Теперь уж не раньше мая. — Раньше и не выберусь… Во-он моя машинёшечка… гламурненькая.
— Юль, куда положить? — Бельё… вот сюда… Остальное на нижнюю, потом разберёмся. — …Мама, подай полотенце… спасибо… Где можно умыться? — Пойдём, покажу.
— Ну и вымахал у тебя сынища!… — У него папа был не маленький… да и мама тоже. — Сколько ему было?… — Четыре… Меня увидел — как вцепился ручонками, так и не отпускал… А через месяц Хейно предложил за него выйти. — Хейно?… — Отец — Хейно Топиас, сын — Хейно Арви, в честь деда. — Ах вот оно что!… — …Ему жить оставалось недолго… Не хотел, чтобы сын воспитывался у чужих людей. — А ты родная что ли? — Выходит, что родная… стала… — Красивый парень. — Да больной на голову!… Подавай невесту ему русскую, и всё тут!… На наших даже и не смотрит. — На ваших? — Ну да!… Я первый раз его пять лет назад привезла. Мальчишке шестнадцать, пусть, думаю, летний Питер посмотрит… В Выборге погуляли… А тут… такой цветник… Пораздевались, не успевал рот закрывать… Еле увезла. — А парень соображает! Наши девки лучше. — Это мы с тобой были лучше… в их возрасте. На календаре который год? — Что правда, то правда… и который век… Ирочка, сейчас напою вас чаем, а поужинаем позже. Хорошо? — Спасибо, Юль… У меня просьба, — называй меня Тайной. — Что?!… — Его отец ко мне так обращался, Хейно не любит моё русское имя. — Как же он невесту выбирать собрался! А если понравится какая-нибудь Ирина? — Ну дурачок он ещё маленький!… Вспомни себя в двадцать один. — И вспоминать нечего, — первый развод. — Быстро обернулась. — А что быстро-то!… У нас две проблемы — сначала найти мужчину своей мечты, а потом придумать, что с этим козлом делать… — Юль, ну зачем чужие глупости повторять! Своих мало? — Хочешь, тебя замуж продадим? — Ох, Юленька, я дорого стою, за кого попало не пойду. — Ну это мы ещё обсудим… — Только не при ребёнке. — Спасибо, что подсказала.
— А что это ты, подруженька, переезжать надумала? — В Лапинярви шумно для нас. — До Хельсинки далековато вроде бы. — В том-то и дело… Город близко, много дорог. — Для твоего бизнеса в самый раз. — От столицы далеко. В Аскола всё наоборот — до Хельсинки рукой подать, а Этуярви в стороне от дорог. Нам понравилось. — Когда переселяетесь? — Уже. — То есть как это! — Мы с Хейно сюда — наши вещи в Аскола. — Неплохо устроилась! — Спасибо нашему папе, позаботился… Сын, ты чего притих? — Слушаю. — Не устал? — Мама, я хочу погулять. — Ты у меня спрашиваешь разрешения? — Советуюсь. — Не потеряйся. — Ма… — …Ир… Тайна, я купила сим–карты, как просила. Там уже мои номера, так что никто не должен потеряться. — Ой, спасибо, Юль, я ведь забыла уже!… Спасибо… Хейно, держи… Позвони, если что. Хорошо? — Спасибо, мам.
— Красавец, нечего сказать… От девок отбою не будет. — Уже нет… Умница, и учится, и подрабатывает. Это, говорит, на сигареты. — Везёт же некоторым… — Да уж везёт… В восемнадцать лет оказаться в чужой стране, — ни дома, ни языка… — Не прибедняйся, язык ты сносненько знала. — Да… наверно… Просто повезло… — Ты мне одно спасибо должна. — За что? — Забыла?… Будем тебе жениха искать. — Где искать!… На танцы пойдём?… или шататься по барам? — Скажешь тоже, по барам… Мне столько не выпить… Ой, звонят! Наверно Полинка пришла. — Какая Полинка? — Да соседка! Завтра сынулю мне на воспитание сдаёт, в аренду, так сказать… Полина, проходи!
— Здравствуйте… Полина. — Очень приятно… Тайна. — Редкое имя… Юль, я ненадолго, пока крокодильчики друг с другом разбираются. — …Тайна, — большой крокодильчик это папа Паша, маленький — сын Тоша–Тотоша. — Ну девчонки!… — Тихо, услышат!… Стенки тонкие… Девки, а вина? — Юль, давай до Пасхи. — И ты тоже? — Ну пост же!… — Нет, ну с вами каши не сваришь. Тогда и я не буду… Или буду… Буду, а вы пейте свои чаи холодные. — А ты нам подогрей! — У-ух… противные… Полин, яйца красила? — Сегодня займусь на ночь. — Сделай мне, а?… Лень что-то. — Сколько? — Да хоть пяток. — Давай уж десяток. — Ой, спасибо… Тошку приведёшь? — Во сколько? — Во сколько надо? — В восемь… полдевятого. — Умывай–одевай и ко мне, позавтракаем вместе. — Хорошо… Тайна, ты издалека? — Из Финляндии. — У тебя хороший язык. — Полина, я здесь родилась и выросла, это мой город. — А как там оказалась? — В августе девяносто первого поехала с группой экскурсоводом, да во время переворота и застряла. — Так сразу дали гражданство? — Тогда везде давали, напуганы были, нас пожалели… Туристы уехали, а я осталась. — Вернуться не хотела? — Сначала нет, потом захотела, а потом снова расхотела. — Расхотела? — Появился стимул. Если посидишь полчаса — увидишь своими глазами. — …красивый блондин под два метра ростом. — Я на лестнице встретила! Твой сын? — Хейно. — Действительно красавец… Совсем на тебя не похож. — Приёмный… Мать погибла в автомобильной катастрофе, я вышла замуж за его отца. Сейчас вдвоём. — Что случилось? — Рак… — Как ты решилась! — Полюшко, самое главное, что решилась. Не знаю, что со мной бы стало, если бы не мой мальчик. — Полюшко… Меня только папа так называет… иногда. — Хороший у тебя папа. — Да… хороший… только его долго не было… у меня.
— Ирк… а Ирк… спишь? — Нет. А что? — И мне не спится. Пойдём на кухню?… Поболтаем… по рюмашке. — Пойдём… Завтра бы не проспать. — Будильник поставлю… Ты-то выспишься. — На службу собираюсь. — Вот тебе делать больше нечего! — Хейно просил. Ни разу не был в настоящем русском храме. — А дома? — Дома это дома… Настоящее здесь. — Слушай, а у Полины отец, знаешь кто?… Дьякон! — Да ты что!… — Они много лет не виделись, а когда маму похоронила, начала его искать. — Давно? — Четвёртый месяц как умерла… на Рождество, кажется. — Хороший знак… Ты её знала? — Марину?… Нет, они переехали недавно, она не выходила уже. — А как зовут её отца? — Антон… Отец Антоний… Ир… ты что?… — …Н-нет, ничего. — Хочешь, фотографию покажу?… Видный мужчина, даже и не скажешь, что пятьдесят пять. — …Покажи… — Сейчас… Восьмого марта приезжал… издевался над нами… обсмеял с этим праздником… Вот как мужику объяснить, что мы сами этот день терпеть не можем!… — Не надо ничего объяснять. Пусть нам цветы вручают и подарки. — Вот и я говорю… Кобелине бы моему втолковать… надоело с ним ругаться… Удалила что ли… Сейчас на компьютере посмотрю… — Юлька, сына разбудишь — буду ругаться. — Да я тихо… — Ничего себе тихо… — Не боись, подруга… Вот, нашла, кажется… Смотри. Ну, как тебе, в женихи годится?…
— …Я Вас слушаю… Привет, Максим. Как ваши дела?… Без эксцессов… Я свободный художник, с женой сложней… Потом расскажешь… Я перезвоню…
— Мариш, нас приглашают в гости. — Говори громче, не слышу. — Выключи воду, я не могу кричать на весь дом! — Ну, что ещё… — Максим c Верой Михайловной приглашают в гости. — Когда? — Сегодня вечером. Сходим? — По какому поводу? — Что-то семейное, не стал говорить. — Кто-нибудь ещё будет? — Его приятель, или её… С подругой. — В кои-то веки в люди выберемся. — Мои друзья тебя не устраивают, своим знакомым показывать не хочешь. — Они тебя видели, хватит с них. — Или с тебя. — Или с тебя. — Не заводись на пустом месте… Идём? — Ну, если так хочешь… — Я задал простой вопрос. Трудно ответить? — У меня часы что-то барахлят… — Да или нет? — Ты за Полиной идти собираешься, или мне опять всё самой? — Пойдём вместе. Заодно купим новые часы. — …Ребёнку надо что-нибудь купить. — Купим. — Подожди десять минут. — Время пошло… Шучу!
— Ну, проходите, гости, проходите! Здравствуйте, Марина… Вера, Антон с Мариной пришли! — Так проводи их! — …Феликс уже здесь. Только вас дожидались. — Всё так серьёзно? — У меня редко выпадает возможность для домашнего междусобойчика. Стараюсь не ударить мордой в грязь. Я-то в отличие от тебя злоупотребляю. — Минуточку! Максим, а кто сказал, что Антон не употребляет? — Антон. — Тоша, скажи вслух, — сколько ты не употребляешь и почему. — Не будем портить людям праздник. — …Да какой там праздник! Одно название. — Я вам презент небольшой приготовил… Вот. — Ну, ничего себе… Сколько же это может стоить!… — Макс, я не продаю, это подарок. Вино вспомни. — Молчу. Что ж мы стоим как двоечники! Давайте к столу. У меня аппетит скоро пропадёт. — Здравствуйте. — Феликс… Касперина… Марина… Антон… Антон, кстати, скульптор. Вы посмотрите, что он принёс! Вера, оцени. — Как я могу оценить то, что нельзя продать! И нельзя купить… Максик, можно тебя на кухню? По мелочи надо… Ребята, располагайтесь, как сумеете. Мы быстренько.
— …Максим… — Что? — Нет, это я спрашиваю, — что происходит! — Дружеская вечеринка. — Ты кого пригласил? — Марина твоя знакомая. — Это мне и без тебя известно. А кто этот Антон? — Маринин муж. — О, Господи… Значит, это её второй муж. — Ты не знала? — Нет. — Второй — так второй. Что изменилось для тебя? — Да меня тошнит от него как от Чака! — Ты чувствуешь? — И вино, которое ты на прошлой неделе принёс, — тоже от него? Только не ври мне, пожалуйста. Мне есть куда уйти. Ты меня хорошо понимаешь? — Успокойся ты, Христа ради. Всё под контролем. — Чтобы эту скульптуру я видела первый и последний раз. — Пойдём в комнату, гости бузить начнут. — Пойдём. А на тебе, дорогой, я позже отыграюсь.
— Симпатичные ребята. Только разница в возрасте смущает. — Тоже мне разница! Десять лет. — Но она совсем ребёнок! — В девятнадцать лет ребёнок? — А Феликс неплохо на гитаре играет. И голосочек приятный. — Кто он такой? — С Верой Михайловной в РОНО работает. Только в другом отделе. — Мутный он какой-то… А Касперина хороша. — Я как дам тебе сейчас! Женский угодник–негодник… — Перестань глупости говорить. Для меня женская внешность интересна с точки зрения эстетики. — Значит, я для тебя тоже эстетика? Будешь спать на диване. — Ненавижу диван… — Ты доволен вечером? — Нет. — Почему? — Вера меня не приняла. Даже и не знаю теперь, что делать. — Попробуй их с Максимом пригласить в мастерскую. — Лучше бы без него. — Чем лучше? — Она за ним прячется, когда ей удобно. Тебе, кстати, в этом плане есть чему поучиться. — Вот ещё! Своя голова на плечах есть. — В этом всё и дело. — Я тебе говорила, — ты не мой учитель. И закроем тему. — Закроем. — Пригласи. — Максима трудно перехватить. — Если взялся, то бей в одну точку. — Завтра попытаюсь. Не пристрелит же! — Только не звони с самого утра. Пусть отдохнут, как следует. — Да и нам не помешает. — Если Полина не помешает. — Сколько?… Полдвенадцатого! Кошмар. Морковке спать давно пора. — Мне тоже… Что-то голова разболелась…
— Антон, скажи, девочка Лейла больше не снится? — Нет. А почему ты спрашиваешь? — Ну, она как бы тебе помогала. — Хорошее выражение… как бы… Помогала, говоришь? — Помнишь, как тебя у ледника скрючило? Это ведь она меня разбудила. — Xорошо… А может и плохо… — Что значит, — плохо!… — Тихо ты, не ори… — Так почему? — Сейчас бы я Соне снился, а не она мне. — Часто? — Каждую ночь… Берёт за руку и зовёт… Просыпаюсь от ощущения, что схожу с ума от горя… Сил уже никаких не осталось. — Терпи, брат, и смирись. — Брат, говоришь?… Спасибо.
— …Командир, машина… — Всё, Амир, бери бразды в свои лапы. Я прикрываю. — Боб, как у вас? — Тихо. Снайперов нет. — Значит, в прошлый раз нам просто не повезло. — Думаю, командир, у них был очень важный груз. Мы оказались не вовремя. — Похоже… После отмашки Мишеля и Казима сразу выдвигайтесь. — Сделаю как надо, командир. — Мы с Василём вас прикроем. Амир пока остаётся на той стороне. Готовность двадцать минут. Я пошёл.
— Чисто сработано. Боб, ты молодец! — Как эта штука называется, «Винторез»? Очень душевная приблуда. — Ещё бы… Мишель, что там? — Кажется, поняли, что машина остановилась. — Выпускай джинна, пусть погреются. — С превеликим удовольствием… Ну что, солдатики… Ба–бах!…
— Марат, следи за одометром. До ущелья шесть с половиной… Амир, что в кузове? — Два двухсотых и металлические сундуки. — Что за сундуки? — Не знаю. Алюминиевые. — Ясно… Сколько? — Почти приехали… меньше километра. — Хвоста нет… Вот! Оно… Стоп! Выгружаемся. — …Марат, разворачивайся… Приготовьтесь, придётся подтолкнуть… Осторожненько, не уроните… Пошла, родимая… — Ух ты… Аж до центра земли. — Если вертолёта не будет — ни за что не найдут… Отряд, внимание! Маленький спурт до тропы на полтора километра. У нас пять минут. Отдохнём после. Вперёд!
— Поджилки трясутся… — Ещё бы!… Как в детстве в войнушку поиграли. — Сам себе не верю… Десять лет в армии ничего подобного не было. — Ну, двинем? — Подожди… Что это? — Это наши рюкзачки рванули. Вот сейчас будет копоти. — Тогда самое время… Командуй. — Тихо… транспорт. — Далеко? — За ущельем. — Ждём. Если не остановится, — значит, пронесло. — Две минуты… минута… сейчас… Всё, Амир, теперь домой.
— Антон, ты как?… — Да, Керим–ака. Прощаемся. — Жаль, очень жаль. — Я слабый человек и совсем не гибкий. Если принимаю решение, то иду до конца. — Ты ведь не будешь всю жизнь нести в себе эту боль! — Неизвестно. Но возвращаться, чтобы пережить всё заново — извини, отец. Мне не вынести. — Что ж, твоё право. Никому не пожелаю. Сам прошёл… Прощай. — Прощайте.
— Амир, заходи, открыто! — Как ты узнал, что я! — А кто ещё… — Антон… успокойся… Готов? — А ты? — Все на месте. — Поехали. Надо с этим покончить.
— Сюда… Дамир, выводи. — Хорошо, голубчик… Свяжите ему ноги… на землю… Вытащи кляп. — Антон… — Всё под контролем, Амир… Ну что ж, давай знакомиться. Ты меня знаешь? Меня зовут Антон, я был мужем той женщины. — Я не виноват! Я не виноват!… — Я знаю. Сигаретку хочешь? — Н-не откажусь. — Как зовут? — Сергей. — Красивое имя… Сергей, я знаю, что ты не виноват. Но понимаешь, какая штука, я любил свою жену. И она меня любила. Мы хотели жить вместе, родить детей. А теперь ничего этого не будет. Ты меня понимаешь, Сергей? — Понимаю. Но я не виноват. — Я слышал… И что нам теперь, а?… простить тебя? — Простите, пожалуйста, я всё для вас… — Знаешь, после смерти жены мне уже ничего не надо. Что-нибудь ещё? — Простите Христа ради!… — Беда… Опять тебе не повезло. Я ведь в Бога не верю. Совсем. Представляешь? Так что умри, тварь, как умерла она… Дамир, заводи каток! — Простите!… Пощадите!… — Покричи… я хочу, чтобы ты покричал… я послушаю… Прости меня, Сонюшко, любовь моя, я по-другому не смог…
— Спасибо, что привезли дочку… Дайте на неё посмотреть… Любанька… Любаша… Любовь… Какое имя… — Тоша, прощаемся? — Да, сестра… Прости за всё. — За что! — Не знаю. Соня так часто говорила… Православный обычай, что ли… — Тош, тебя здесь никогда не забудут. Знай это. — Я вас тоже буду помнить всегда… — Ты будешь отвечать на письма? — Нет, конечно. Не люблю писать. — Я нашла стопку в вашей квартире… твоих писем. — Поступай с ними, как посчитаешь нужным. И квартира не моя. Всё, прощай, родная… Прощай, Влад. — Может, ещё увидимся. — Может быть. В другой жизни.
Шуга — скопления рыхлого губчатого льда в водной толще или на поверхности водоема. Образуется главным образом из кристалликов глубинного льда (внутриводного и донного). Возникает до ледостава преимущественно на горных и порожистых реках. (Б.С.Э.)
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
25 июня, утро
— Спускаться, конечно, не подниматься, но к вечеру доберёмся. — Саныч, к вечеру это хорошо. Но потом три часа с лишним за рулём это уже не очень хорошо. — По очереди, в чём проблема… — Опять кофеин жрать… — На базе выспимся… — Саныч, а на базе сгущёнка осталась ещё? — Леха, тебя могила исправит! — Не, ну, а чё… Мы работу сделали, всё чисто. Имею право на глюкозу? — Имеешь, имеешь… Петь, как ты? — Да пусть жрёт, жалко что ли… — …А тогда зажать хотел! — Дурак ты, Лёха, и уши у тебя холодные. — Договорится кто-то сейчас у меня. — …Да хватит вам уже… помолчите… нам топать ещё и топать…
26 июня
— Здравствуйте, товарищи офицеры. Выспались? — Товарищ полковник… Вы как здесь!... — Мимо шёл, дай, думаю, проведаю. Может чего надо, а у меня уже есть… — Шутить изволите, Пал Петрович? — Есть у меня, Владимир Александрович. — Звать? — Пить хочется… — Сейчас… Бойцы, на выход. — …Здравия желаем, тащ полковник! — Вольно… Пока чай пью, — общий сбор, приготовить вещи к отъезду. — Куда, тащ полковник? — В Ташкент. — …сглазили…
— Ну что, господин… Виджасингх, так и будем упираться?… Никакой вы не Виджасингх. Кого обмануть хотите? Давайте начистоту, гражданин хороший. — С чего вы взяли?... Претензий ко мне никаких, а мой самолёт уже в небе… Кто мне оплатит проживание в гостинице, наконец! — Да какая гостиница… Здесь переночуешь, а может и не здесь… Потерпите немного, вы же терпели?... У вас оплачена гостиница… гостиница оплачена аж за два месяца. Но вас там никто не помнит. Вопрос, гражданин хороший, — где вы жили всё это время.
«Где же я прокололся… Документы настоящие, пусть пробивают… По улицам не болтался, ничего не высматривал… Остаётся один вариант, — ждали меня… Да, ждали…»
— …В разных местах… снимал комнаты… — С номером в гостинице снимал комнату?... В Ташкенте?... — Нет, в пригороде. Не люблю большие города. — Дели большой город?... — Я из Пондишери. — Скажи нам что-нибудь на хинди или бенгали. — Вы знаете эти языки? — Нет, но я узнаю их звучание. — Я тоже не знаю. Мой родной — тамил и французский. Мы не часть Индии, мы союзное государство. Как у вас Болгария, например, или Монголия. — Всё… надоело с тобой время терять… Скоро заберут, и под скополамином заговоришь как миленький. Заодно расскажешь, с какой целью крутился в районе флюоритовой обогатительной фабрики.
«Фабрика?... какая такая фабрика!...»
— У меня дипломатическая неприкосновенность! — Какой же ты настырный… Заруби себе на носу, — рашидовщина закончилась два года назад, теперь мы здесь власть. И вам здесь нечего делать. Скажи, чего тебе не сиделось на своей Лубянке?... — …Что шумим? — Вы кто такой? — Комитет Гос Безопасности, подполковник Нигматуллин.
«Вот и всё… с прожарки не соскочить…»
— Капитан, чёрную «Волгу» видишь? — Вижу, тащ полковник. — Люди Нигматуллина. Нейтрализовать. — Как? — По ситуации, лишь бы под ногами не путались у меня…
— Добрый вечер, товарищи. По какому поводу собрались? — Забродин… мог бы догадаться… — Ну вот видишь, как удачно всё сложилось… Я человека своего забираю. Не возражаешь? — Что ты, полковник, какие могут быть возражения. Только уйти далеко не сможете. — Фархад Назирович, ты в Бога веришь? — Это не важно. — Ну смотри, Фари, тебе видней… А за ребят своих помолись на всякий случай, чтобы живыми остались. Ты меня понял? — Ну, полковник… — Мишель, за мной…
— Капитан, номера настоящие? — Нет, конечно. — Всё равно поменяй, целей будем… Так… здесь остановись… Быстро в машину… Да выброси ты ключи эти проклятые! Кому они понадобятся!... Герман, ты как? — Да нормально, Пал Петрович. — Устал? — Ничуть. Правда, когда Нигматуллин появился… В общем, скис немного. — За руль садись, ребята вымотались, да и я не в форме. — Куда? — Подальше от Ташкента, что-то жарко стало здесь… В Чимкент. — Тоже не Чукотка. — А здесь уж совсем припекло… Домой хочу. — Соскучились по генералу Будрину? — Типун те на язык... Вот ничему тебя, Гера, жизнь не учит… За дорогой следи. Пожалуйста...
4 июля
— Здравствуйте, товарищи офицеры. — Здравия желаем, тащ генерал! — Да сидите уж, сидите… Пал Петрович, не надо, я с краешку пристроюсь… Паша, что за мебель у тебя… хрень какая-то неудобная, а не стулья… — Юрь Василич, может, на мой сядете всё-таки? — …Хм… а себе-то стульчик приличный выбрал… Ну хитёр, полковник. Хозяйственный...
Будрин расхохотался в голос так, что стёкла задрожали.
— Доставайте, что там у вас… Ну доставайте же! Знаю ведь, не просто так сидите.
На столе появились низкие круглые стаканы и початая бутылка Ка Вэ.
— Ну и мне налейте по такому случаю… За ваше возвращение, сынки… Я ненадолго, не задержусь, так сказать…
Генерал посмотрел на просвет опустевший стакан.
— Премий не будет, повышений не будет, присвоений не будет… Надеюсь, это никого не удивило. — Тащ генерал… — Помолчи, Паш, я быстро… Князева отдаю тебе. — Спасибо, Юрь Василич. — Не за что. — Да есть… — А майора Ставроцкого я у тебя забираю. — Товарищ генерал!... Ну как же так… — От оперативной работы отстранён с завтрашнего дня, приказ у меня на столе… После Ташкента ему в поле не выходить год… может и два. А за два года, судя по тому, что мы уже знаем, про него забудут. Да и про нас тоже.
Будрин с улыбкой рассмеялся.
— Не унывайте, воины, вся жизнь впереди. И отпуск. Завтра пятница, оформите документы, получите отпускные, если успеете, конечно, и свободны до начала августа. Только попрошу из Москвы пока не уезжать, всё-таки отпуск с понедельника… А я пойду… Попрощайтесь с товарищем майором… Ставроцкий, за мной.
— Герман, чай? — Спасибо, тащ генерал. — …Тут ведь какое дело, майор… Закончить надо его… Официально ты в отпуске, а вечером выезжаешь в Ленинград на «Авроре». — Маркус… — Правильно мыслишь. Забери бумаги, а то потеряет ещё, нам потом искать. Понял? — Куда уж понятней… — Погуляешь по родному городу, воздух понюхаешь, мало ли что… — Не думаю, что припрутся. — Не сами, так с местными договорятся. — Тащ генерал, в Москве будут искать, если что. — Как знать… как знать… Маркус питерский, могут и через него. — А кроме нас кто про Питер знает? — Кое-кто уже знает, даже не сомневаюсь. — Вы что-то не договариваете… — Умаров убит. — Как!... — Вот так… — Жаль старика… — Люди видели две машины с ташкентскими номерами у его дома… ну и следы… Пытали. — А почему не забрали?... Так же проще. — Не знаю и знать не хочу… Может, не выдержал, а может сердце отказало… не знаю… Так что, Гера, смотри по сторонам… Так… билет на поезд… деньги… — Юрий Васильевич… — Молчи, несчастный… По возвращении сюда пока не суйся, пересиди у отца… Рыбалку любишь? — С братом ходим. — Ну вот и я с вами схожу. Возьмёте? — А куда мы денемся. — Очень на тебя рассчитываю, надо закрыть вопрос до конца следующей недели… Да и делов-то у тебя… один адрес. — Разрешите идти? — До свидания, майор.
6 июля
— Алевтина Сергеевна?... Здравствуйте, я звонил вам утром. — Проходите, Герман Станиславович. — Можно просто Герман… Я могу видеть Антона? — Сегодня вряд ли, он у Виталия. — Кто это? — Брат его… младший брат его бывшей жены. — То есть он у него живёт? — Нет, иногда остаётся ночевать, если Виталик не занят. — Жаль… надо бы встретиться. — Да вы проходите. Кофе будете? — С превеликим удовольствием…
— Алевтина Сергеевна, можно я пока фотографии посмотрю? — Да смотрите ради Бога… Если хотите, могу и альбом показать… У Виталика телефона пока нет, всё обещают да обещают. — Я в Ленинграде задержусь на несколько дней, так что ещё увидимся, надеюсь. — Если срочное что, могу вам адрес дать. — Нет, спасибо… А как фамилия Виталия? — Заболотный… Виталий Иванович Заболотный. — Спасибо, буду знать…
«И буду знать уже послезавтра вечером…»
— …М-м… Вкусно как… А я так и не научился кофе варить, то убегает, то пригорает. Весь в отца. — А ваша мама? — Мама умерла от перитонита почти двадцать лет назад. — Извините… — Да что вы, Алевтина Сергеевна!... Я хотел спросить… можно?... — Да ради Бога. — А кто это на той фотографии? — На какой, на этой? — Ну да. — Мой покойный муж, отец Антона, с другом. — Больно молод он для друга. — Они на службе познакомились… лет, наверно, за пять… нет, в шестьдесят седьмом, Санечка пришёл к ним работать после армии. — Санечка? — Саша Евдокимов. Потом уехал в Москву, кажется, и сейчас там живёт… Женился, дочка уже большая… Надо Антона спросить, он знает, они встречаются иногда. Антон даже в гости к ним ездил несколько раз… Ой, да что я такое говорю! Антон же был у них недавно, ну, как вернулся из Ташкента. — …Спасибо за угощение, Алевтина Сергевна, мне пора. — Антону передать что? — Да… пожалуй, не надо… Я позвоню, если что. До свидания.
«Вот нахрена попу наган, если поп не хулиган… Евдокимов, значит… Выходит, бумаги уже там… Не утекли бы куда… дело-то серьёзней, чем я думал… А… гулять так гулять! Поеду завтра».
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 6
— Кто дома?... Есть кто живой? — Гера, ты?... — Выдался денёк, решил к вам заехать. Отец дома? — У него операционный день. — Ах ты ж… незадача-то какая… А Пашка? — Позвать? — Да не, сам прибежит… Геля, пить хочу, умираю. — Чай, кофе?... Мальва есть. — Пока воды. Просто пить. — Проходи… Как ты? — Нормально, в командировку еду. — Завтра? — Нет, во вторник. — Чай всё-таки сделаю… Паша... Паш!... Гера приехал.
— …Герра!… — Здорово, братишка! — Герра, ты надолго? — Нет, брат, через четыре дня уезжаю. — На рыбалку сходим? — У мамы спроси. — …Герман, что там у вас? — Всё хорошо… Геля, есть хочу. Покормишь? — Давайте за стол. Вареников твоих нет, зато есть ленивый вариант. — Ух ты… сама придумала? — Отец… Слава подсказал. Он частенько так делал, оказывается. — Ну, если отцу нравится, то мне тем более. — Гера, есть что-нибудь, что тебе не нравится? — Есть… Я бы хотел, чтобы отец был чуточку моложе. — Спасибо, Гера. Но я ведь могла и не выйти за него тогда. — Могла… Ну всё, накладывай… Так!... Паша, ты куда!... Руки мыл?... — Они у меня чистые. — Ты же с улицы пришёл! — А я ими ничего не трогал. — Сказал, — мыть руки. Бегом, а то остынет.
Родной брат… сводный… младше на двадцать пять лет… уму непостижимо. Своих детей нет, неизвестно будут ли… Пашка мне как брат, как племянник, как сын…
Отцу повезло, что он встретил Гелю. После смерти мамы он совсем потерялся в жизни. Кроме работы и работы у него не было ничего. Я не считаюсь. Я уже был никем, и помочь отцу в его одиночестве не мог. Кто знал, что так сложится, но ведь он сам благословил меня на работу в Конторе, о которой когда-то мечтал и сам. Не сложилось. Лучше Гели в его жизни ничего не было. Кроме мамы. Но это мама. А Геля… Дай Бог каждому такую мачеху. Ой, что там… мачеха… Классная тётка, живая, доброжелательная, а Пашка их так просто супер. Отец назвал его в честь лучшего друга. Не знаю, можно ли Пал Петровича называть другом… не знаю. Но отца он не подводил никогда. Да и отец…
— …Герра, на рыбалку пойдём? — Пашкет, давай завтра, целый день будет наш. — Герра, не обманешь? — Вспомни, когда я обманывал. — Никогда. — Ну и подумай, зачем вдруг сегодня начинать. — Незачем. А вдруг зачем? — Пашкет, слово даю. — А что сегодня? — Давай в бадминтон погоняем, а? — Да ну тебя… опять обыграешь… — А ты учись. Сколько можно проигрывать. А, Пашкет? — Давай. По рукам? — По рукам. — Фору даш? — Паш, ты на форе учиться хочешь?... Ты же мужик! — Я маленький. — Слышь ты, маленький, мышей ловить учись, а то не вырастешь. — Герра, а ты ловил?
Пашка… За него глотку порву любому. Впрочем, учителя в школе, пожалуй, мне не уступают. Этот маленький негодяй… Что говорить… В его возрасте я был мелким занудой и зубрилой. Это потом уже стал хулиганом… а потом офицером… Странно, но отец почти не занимается его воспитанием. Всё на Геле. Но никаких конфликтов нет. У меня с отцом всё было иначе. Как оно было… лучше не вспоминать… Несостоявшийся армейский разведчик намного хуже состоявшегося и признанного миром хирурга. В моём детстве он признанным ещё не был.
Эх, Пашка, Пашка… как я рад, что у тебя такие родители. А Геля… Ангелина… Я был на их свадьбе. Спокойное, почти равнодушное лицо моего отца и светящиеся от счастья глаза его Гели. Моему отцу выпал второй счастливый билет. Вот именно тогда я окончательно ему поверил. И поверил его лучшему другу.
-7-
— Майор… глянь-ка сюда… Не наши, случаем? — Да не… не похоже… наших двое… Что?!... Ну, Вова, начинается. Они. — Дай глянуть ещё раз… Что по ориентировке? — Лось под два метра, два «чёрных» и блондин… Они… А где кролики? — Если мы правильно думаем, наши будут следом… Герыч, меня колбасит как в Польше в восемьдесят первом. — Ты там был? — И ты?... — Нет, один из туристов. — Надеюсь, не встречались. — Вова, нам сейчас вообще ни с кем встречаться не надо. Ферштейн, Вова? — Ставр, не грузи… дай, мозги в порядок приведу… Ты смотри, прут буром; знают, суки, куда идти. — Мы тоже… а, ну да… нихрена мы почти не знаем… где кролики… — Туристов пропускаем? — Пусть идут, пусть… Ну что, капитан, работаем? — А мы зачем тут… Работаем, майор… Мясо хочешь?
— Петь-Лёш, вы как? — Нормально, тащ майор, запыхались немного. — Твою мать… как вы допёрли… — Ну… знали, что оценишь, Герыч… — Ненормальные… Сколько здесь? — Герыч, не спрашивай. Честно — сами не знаем. — Быстро переоблакайтесь… смотреть на вас в этих шортах не могу… Капитан, помоги, надо груз раскидать поровну… Леший, а это что такое? — Баранина, тащ майор, нам ребята с базы подкинули. Ну, мы ещё про барбоса им сказали… В общем, по кило на брата. — Сколько?!... — Пять кило… килограммов… баранины… мочёной… в смысле… маринованной… — Вова, ты слышал? — Слышал, слышал… Князев упал лицом в траву и затрясся в хохоте. Зайцевы вытаращились на него в полном недоумении. — Расслабьтесь, мальчики, это у него родовая травма… была. Ну, чокнулся капитан, с кем не бывает. Я сделал невинное лицо и тоже расхохотался. — Мы просто устали вас дожидаться, устали, напряжение… Понятно?... Сколько, говоришь, пять кило и всё маринованное? — Не всё, тащ майор, барбосу сырое. — Кра-асавчики!... Капитан, как думаешь, туристы далеко от нас уйдут? — Никуда от нас не денутся. — Тогда разводим костёр и жрать-жрать-жрать.
— Ну, молодёжь, вперёд, барбос по следу выведет. А мы за вами. Метки оставляйте, а то без спальников останетесь. — Герыч, а если?... — Пётр, «если» случиться не должно. Иначе… — Что иначе? — Будем брать «языка». Одного. Понимаешь, старлей?... Мне бы этого не хотелось. А уж как начальству не понравится, даже и думать не хочу. — Понял, тащ майор. Ну, мы пошли? — Ну, идите.
— Ставр, ты эт серьёзно? — Что? — Про языка… — Так ведь серьёзное дело-то. Генерал не говорил? — Что-то мне горы ваши… надоели уже… — Не ссы, Вова, мы тебе ещё золотого корня наколупаем! — Зачем он мне… — Ну… не тебе. Зойке твоей… У тебя на стороне кто-нибудь есть? — Какая сторона, Ставр, ты что! — Значит, точно Зойке... Двинули, княже, нас ждут великие дела.
— Так, пятилеток в середину, Нюшку на руки. — Валь, ну что вы будете мотаться в такую даль! — Ничего, пусть покатаются. — Смотри, тебе видней… — Виталий, ты скоро? — Пару минут потерпите, масло проверю…
— Марина, приезжайте почаще. У нас круг общения маленький, и вы про нас забываете. — Валя, редко в город выбираемся, Полина ещё маленькая. — Ничего себе, маленькая! Это Танюшка наша маленькая, а в Новгороде уже побывала… Виталик фотографий наделал уйму, распечатать только вот не успел. — Может лучше вы к нам?… Вам что — сели и приехали… Виталик водит хорошо. — Десять лет за рулём… Видела бы ты его первую машину! Как она не разваливалась на ходу — одному Богу известно. — В какой церкви Нюшу крестили? — На подворье Валаамского монастыря. — Там и окормляетесь? — Я бы с радостью, да ездить далековато. Женя нормально переносит, а Таню на руках таскать туда да обратно — тяжело всё-таки. — А Виталий? — Он не всегда свободен. То работа, то с Антоном какие-то дела… Вот так и мотаемся без своего прихода. — Устроится. Дочка подрастёт, — проще будет. — Подрастёт, куда же ей деваться… Ну что ты, маленькая… тиш–тиш–тиш… спи, моя хорошая, мама рядом… Вы не думали?… — Пока нет… Посмотрим. — А что смотреть! Пока молодые… Ты не поверишь, сколько проблем с Женей решилось само собой с рождением Танюши! Я даже не ожидала. Правда говорят, что если бы погодками были, то повозиться бы пришлось. — Это верно… У нас в школе много таких. — Кто вам мешает! Только вы сами. Смотри, — какая помощница у тебя выросла, шестой год уже! — …Полина, потерпи, сейчас Виталий заведёт, и поедем домой. — …Ну что, дамы, не притомились? — Поехали уж… Антон, выбивай свою трубку!
— Ну, друзья мои, настала пора прощаться. Надеюсь, вам было не только интересно, но и полезно, полезно для души. Думаю, что всё происходит так, как должно. Согласитесь, — подустали мы друг от друга. Вроде бы и не чужие уже, но и не близкие. — Антон, а где Вы получили мастерскую? — В старом фонде на Фурманова. Маленькая, но мне хватит, я не монументалист. Там даже укромное место есть для печатной машинки. На машинку, правда, я ещё не заработал. Но это вопрос времени. — Думаете совмещать? — …Полезное с приятным. — Что для Вас полезное и приятное? — Ты знаешь, Илья, я себе такой вопрос задавал. Получается, что и то, и другое. Начиналось всё по-разному… Скульптурой вполне осознанно я начал заниматься с десяти… двадцать шесть лет назад. До этого было просто удовольствие от процесса. А писанина изначально была своего рода отдушиной, этакая палочка–выручалочка. Потом втянулся, стал выстраивать… вырабатывать свой стиль. — Уже выработали? — Нет, конечно! Думаю, если суждено сделать что-то значительное в этой области, то идти придётся через смену стилей, степень погружения в автобиографию… Возвышение мотиваций. — В литературе тоже? — А что вы думали, друзья мои! Это часть нашей жизни. Напоследок хочу открыть вам секрет… Не шелестите, не стоит… Секрет в том, что никакого секрета нет. Я однажды цитировал, — цель оправдывает средства! Какова цель — таковы средства. Помнится, было множество попыток принизить, опошлить смысл этого выражения. Но при этом забывался основной принцип определения средств. Не то чтобы забывался, а ненавязчиво затушёвывался. И весь праведный гнев обрушивался на средства, дискредитируя тем самым идею мотивации как движущей силы душевной и духовной эволюции. Не в понимании Шри Ауробиндо, но эволюции отдельно взятой личности за короткий промежуток времени, называемый жизнью… Не мудрёно? — Сказали бы такое два года назад, — мы бы уже спали. — Вот видите!… А ведь я рос вместе с вами. Крестился недавно. Год назад мне подумать было об этом странно… У моего близкого родственника родилась дочурка, вторая. У нас договор: сколько времени я провожу с его детьми — столько времени он возит меня по моим делам. — Пора Вам свою машину приобретать. — Да как-то не получается. То нет денег, то денег нет. Да и дочки его мне по душе… На этом прекратим официальные дозволенные речи. А теперь — пить чай, кофе. И не вздумайте оставить на столе хоть маленький кусочек торта.
— Поехали. — Тоха, что ему надо? — Хм… интересно… — Что? — Тон твоего вопроса. Первый раз такой слышу по отношению к Эрнандо. — У меня странное предчувствие… — Странное?… или всё-таки другое? — Что-то происходит… непонятное. — Новый сюжет? — Вот–вот! В самую точку… Тебя дожидаться? — Не надо. Погуляю, зайду к Турчаниновым. Когда ещё увижу! Да и увижу ли. — Как Ира, не в курсе? — Мама с дядей хотели её наказать, нашли комнату в коммунальной квартире. Эрни вмешался, — будет жить на Петроградке в отдельной. Надеюсь, — не пропадёт девчонка, голова есть… надеюсь. — Куда, в Голландию? — Обломилась им Голландия. Светлана без дочери там не нужна, тем более с братом… Дворянские корни из России на западном рынке не котируются… В Германию. — А там что, — родственники? — Никого там нет, уезжают туристами с пустыми чемоданами… Бегут… из страны. — Крысы. — Не надо, Виталик, у нас разные поводы для недовольства. Они решили радикально… Социальная хирургия. — В Лёшкином стиле. — Я тоже так думаю. Хотя сначала подозревал Светлану… Виталий, если Ира обратится за помощью — не отказывай, пожалуйста, ради меня. — Прикипел? — Я уж и не знаю… Раздвоение личности… хочется быть в трёх местах одновременно. — Какое третье? — Рядом с Соней… Иногда появляется почти неуловимое чувство, что я действительно там, с ней… Смотрю оттуда на самого себя и киваю, — живи, мол, дальше, но и нас не забывай… — Тоха, давай сменим тему… Что-то аж мороз по коже. — Настроение какое-то… похоронное… кто-то умирает, кто-то уезжает. И мы с ними уезжаем и умираем. — Тоха, прошу!… — …Высади на канале, пройдусь пешком. — Когда появишься? — Позвоню… если повезёт. — Ни пуха.
— Антон Георгиевич! Рад тебя видеть, проходи. По коньячку? — Вино закончилось? — Антон… Сейчас ко мне придёт человек из очень влиятельной организации. Нужный нам человек. Очень хочет познакомиться. — И только? — Возможно, у него есть к тебе предложение. — Какого рода? — Среднего. Шучу!… Не знаю. Это будет между вами. — Познакомимся, чего ж не познакомиться. — Прими в качестве пожелания, — для меня очень важен положительный результат вашей беседы. — В наёмные убийцы не пойду. — Да ну тебя с твоими шуточками… Никто тебе такое предлагать не станет. Думаешь, у них может быть недобор? Никогда в такое не поверю. — Да уж… Когда он появится? — С минуты на минуту. — Лимон есть? — Красная смородина. — Оригинально. — Проверял — лучше, чем с лимоном. — Наливай.
— Геннадий Юрьевич, здравствуйте, проходите… Уже здесь… Как Вы сказали… Что Вы, можно без церемоний… В комнате… Схожу в магазин, пополню запасы… Да, конечно…
— Здравствуйте… Геннадий Юрьевич. — Антон. — По отчеству? — Пусть буду Георгиевич. — Шутить изволите? — Мне бы у Вас поучиться. — То есть? — Вы же знаете моё отчество, так что не будем устраивать театр. — Достойное заявление, вполне в Вашем стиле. — Вы пришли ко мне, правила диктую я. Это, надеюсь, понятно? — Я пришёл к Эрнандо Всеволодовичу. — Я могу привести его обратно, вы мило побеседуете, а я поеду по своим делам. — К Турчаниновым. — А говорили, что Эрни не стукач. — Вы слишком претенциозно всё воспринимаете. — Что поделать! Я не сторонник объективного подхода к личности. — Я тоже. Поэтому пришёл я, а не кто-нибудь другой. — В каком Вы звании? — Разве это важно? — Любопытствую я. — Майор. — Ну-с, майор Геннадий… Юрьевич, я Вас слушаю. — Я бы и сам с удовольствием послушал. — «Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой. Владимир в горнице высокой с дружиной пировал своей». Продолжать? — Как пошло. Не Ваш стиль. — Вы первый человек оттуда, с которым я встречаюсь в жизни. Растерялся! — Давайте к делу. — Вот это по-нашему! Вы чем будете закусывать, — красной смородиной или по-старому, занюхивать рукавом? Только без пафоса, пожалуйста. Не люблю я этого.
— С некоторых пор мы стали испытать своего рода потребность в специалистах Вашего направления. — Майор!… — Геннадий Юрьевич. — Как скажете… Зачем же так! Не копеечное, вроде, мероприятие, а начинаете с вранья. Нехорошо. — Что Вы имеете в виду? — Якова Блюмкина. — Ну, это было давно. — Вы хотите сказать, что с тех пор вы ничего не предпринимали в этом направлении? — В целом, — да, Вы правы. Но это совсем другое подразделение, со своими задачами и довольно-таки узким перечнем… э-э… услуг. — Ищите своих блюмкиных, я-то вам каким боком! — Нам нужны разные, не только такие как он. — Хорошо, попробуем иначе… У меня нет ничего, что я мог бы вам предложить. — Или не хотите? — Поймите меня правильно, — у меня работа, семья, увлечения. Вы в этом списке до сегодняшнего дня не значились. — Возможно. Бывает, что список заканчивается неким пунктом со значением Икс. — Есть такой. Но это не по Вашей части. — Как знать… Вы хороший имитатор. Лучший из тех, кого я встречал в своей жизни. — Спасибо, приятно слышать, честное слово. — В этом качестве Вы можете принести огромную пользу. — Товарищ майор, Вы настолько уверенно себя чувствуете? Я ведь имитатор, как Вы изволили выразиться. — Неужто угрожаете! — Вы меня неправильно поняли… Или я неточно выразился… Пользу кому?… людям? Приношу, сколько могу. Государству?… а если власть поменяется? Что будет со мной, с моей семьёй! Вы обо мне позаботитесь?… — Почему бы и нет? — Вот, майор, опять неверный посыл. Кто Вас направил?… «и нет…» На нет и суда нет. — Вы отказываетесь обсуждать наше предложение? — Я его ещё не слышал… Остаётесь только Вы… Скажите, майор, с вами можно быть партнёром? — Конечно! — Я с Вас трещу! Сами-то себе верите? Я, например, не верю. И ни один здравомыслящий человек не поверит. — Потому что Вы не представляете масштабов и перспектив, которые могут перед Вами открыться. Да выполнение одного серьёзного задания решит все ваши финансовые проблемы! Купите «Вольво» последней модели… — Ну, Эрни, ну молодец!… Браво! — У нас много источников. Если бы мы основывались только на его информации, то меня бы здесь могло и не быть. — Вы сказали про «открывающиеся перспективы». Кто их открывает?… опять вы? А если правая нога вашего начальства вздумает их закрыть вместе со мной? — Всё в Ваших руках. — Ой ли?… Нет, и ещё раз нет. — Опрометчиво с Вашей стороны. — Я устал. И от Вас тоже… Скажу честно, — приди Вы ко мне четыре года назад, я бы и пяти минут не думал. А сейчас — увольте. — Уволить не трудно. Принимают не каждого. Вам оказывается честь и доверие, а Вы пренебрегаете. — Про честь не надо. Да и про доверие тоже. Если я Эрнандо уже доверять не смогу, то вам не смогу по определению. Ищите себе блюмкиных, горных, руцких. Кашпировского вы себе уже нашли. Что вам ещё! Весь мир хотите?… а он вас?… — Жаль, что разговор не получился, искренне жаль. — Не переигрывайте. Наверняка у вас в рукаве полная колода таких как я. Не стоит близко всё принимать. Да Вы и не можете, Вам по службе не полагается. — Значит всё-таки нет? — Без вариантов. Вне вашей конторы — всегда к Вашим услугам. В структуре — никогда… Как Вы вообще могли подумать, что я пойду на поводу! — Были сведения. Ваши поездки в Среднюю Азию… — Там была другая жизнь. Считайте, что Вам она приснилась. И я был совершенно другим человеком, постарайтесь это понять. — Я понимаю… Что ж, приятно было познакомиться. Прощайте. — Прощайте, майор.
— Ну ты даёшь… Чем ты думал? — Головой. А ты? — Послушай, Антон, ты не представляешь, насколько полезной для тебя могла быть эта работа! Идеальные условия для исследований, любое оборудование по первому писку, евгеника! Там такие деньги!… Ты даже во сне не увидишь. — А я успею их истратить? — О чём ты говоришь! Да я… Каких усилий мне стоило заставить их поверить в тебя! — Представляю, отчего же. А почему ты вдруг решил, что я могу на это пойти?… совсем плохо меня изучил?… Или может я давал для этого повод? — Ну, я думал… — Не надо, ты не думал, ты предположил, а дальше заработало богатое воображение: деньги, «Вольво»… — А почему бы и нет? Один раз живём… Тебе не хочется что-то изменить в своей жизни? — Хочется. Но кто дал тебе право решать за меня, в каком направлении я хочу этих перемен! Я хотя бы намёком давал понять, что на такое способен? — Человеческие мотивы меняются, тебе не мешает об этом помнить. — Эрни, недавно я стал православным. Как ты думаешь, почему? — Да какой ты православный… Новоначальный без году неделя. — Твоя правда. Но я им стану. И работать буду в этом направлении. Другого не хочу и не буду. Запомни это раз и навсегда. — Ты меня огорчил, честное слово. Ты понимаешь ведь, что наши взгляды очень многое меняют. — Я понял это, как только увидел твоего коллегу. — Да… какой он коллега. — Верно. Он же не в книжном магазине работает… Ладно, Эрни, мне пора. Надо попрощаться с Турчаниновыми… Не звони. Не хочу вспоминать ни бокс, ни боевое самбо. Ты меня понял? — Куда уж понятней.
— Баю–баюшки–баю-у, не ложися на краю… придёт серенький волчо-ок, тебя схватит за бочок… И утащит во лесо-ок, под ракитовый кусток… Виталик, звонят!… Ты кого-нибудь ждёшь? — Валь, ты чего! — Ну открой же, я Нюшку укладываю. — Сейчас…
— Кто там?… Ира?!… Что с тобой! — Витали-ик… помогите… — Кто это сделал? — Это не моя… его… помогите… пожалуйста… прошу Вас… — Что?!… О, Господи… Антон… Ира, двадцать секунд…
— Виталий, кто там? — Валя, быстро с Нюхой в комнату, и не выходи, пока не позову. — Что случилось? — Не сейчас. Поняла?… Я спрашиваю, — ты меня поняла? — Да. — Вот. Всё. Сидите тут… я скоро…
— Ира, держи… тихонько… Боже мой, кто же его так… — Не знаю… — Где ты его нашла? — Во дворе. — А ты что там делала? — Я… шла за ним… — Откуда? — От самого дома. — С Пестеля? — Да. — Дура… хотя нет, правильно сделала… Как ты его дотащила? — Два часа… — Тащила два часа?!… Тебе нужно было «Скорую» вызывать!… Кура безголовая… Да ты знаешь, сколько крови он потерял по твоей дурости! — Ой, Виталик, прости… я испугалась… я не знала, что делать… прости-и… — Не вой, уже всё сделано… Господи, от куртки одни лохмотья… Давай сюда… снимай… так… неглубокие… что же его вырубило… Ох, твари… чтоб вас… Ира, подай полотенце… не это, другое… да намочи ты его, прости Господи… Умойся сама… — Виталий, он не умрёт? — Не знаю… надеюсь… Жди здесь и договаривайся с ним. — О чём? — Чтоб не умер, дура.
— Валя, ключи от машины. — Ты куда? — У Антона неприятности. — Что-нибудь серьёзное? — Да… почти. — До утра не терпит? — Валя, у меня мало времени. Ключи.
— …Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так знаю. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так тебе по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка поподробней, пожалуйста… — А чего там поподробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе почему не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты… не люблю шоколадные конфеты…
— …Не вой, я сказал, детей мне разбудишь… Блин, какой же ты тяжёлый… Давай, Ирочка, помогай… надо за него бороться… — Прости, Тошенька… — Хватит. Слезами горю не поможешь… От самого дома, говоришь? — Да. — А почему сразу к нему не подошла? — Я поздно его заметила… А потом увидела, что из арки… человек… за ним… — Не такая ты и дура… Подожди, я подстелю что-нибудь… Осторожно… Ира, пристройся как-нибудь рядом, чтоб не упал. Ясно? — Не упадёт, я не позволю. — …Устроилась? — Мы поедем? — Ира, последний вопрос… Я должен сказать Антону, кто его ко мне дотащил? — Нет. Пусть живёт. Мне этого достаточно. — …Эх, тебя бы да вместо Маринки… Ну что за жизнь… всё не так… всё крест-накрест… Ну, Тоха, последнюю конфету отрабатываю. Самую вкусную…
— Держись, Тошенька, держись… Ты меня слышишь, Красная Книга?… Только не вымирай, умоляю!… Тебя и так мало осталось… не вымирай…
— Мама?… Как я рад тебя видеть! — Сынок… — Мам, всё хорошо. — Знаю, поэтому и радуюсь. — Как ты? — Что я! Последние годочки до пенсии дорабатываю. — Нашла о чём вспоминать. — Ты-то как? — Уже хожу. Сегодня собираюсь вокруг озера прогуляться. — Один ходишь-то? — С Мариной. Иногда Полинку берём. — Ты поосторожней, сына, гололедица уже. — Не волнуйся, ты же знаешь, какой я осторожный… Чем девчонки заняты? — Марина на кухне хлопочет, Полина ждёт своей очереди. — Ма, проследи, чтоб оделась тепло. — Прослежу. — На прогулки одеваем легко, а на балконе не побегаешь. — Что-нибудь ещё? — Попроси Марину сделать стакан глинтвейна, я ещё с полчаса тут посижу. — Пойду я, повяжу что-нибудь. — Не можешь без работы, ма. — Никто не может, сынок. — Запускай Морковку.
— Иди сюда, моя сладкая… Сильная, сильная… Ну, рассказывай. — Витька опять меня за хвост дёргал. Дурак. — Полюшко, все мальчишки такие. — Не все. Только он. — Не может быть! Как же его в садик пустили! — Больше никто не дёргает. — Полина, скажу по секрету, — я сам дёргал. — Тош, ты меня обманываешь. — Честное слово… Тебе нравится Витька? — Мне не нравится, что он ко мне пристаёт. — А ты сделай так, чтоб не приставал. — Я ему говорила–говорила… — Нет, моя радость, с мальчишками разговоры не помогут. — А как! — Ты подойди к нему, дай свой хвостик, и попроси подёргать. — Больно же будет, Тош! — Не будет, поверь. Хоть у мамы спроси. Уж я-то мальчишек знаю как никто.
— Доча, почему не ешь? — Мам, я ем. — А это что такое? — Я ещё не доела. — Ты ещё не начинала! Просыпайся давай, опоздаешь. — Я с Антоном. — Антон никуда не опаздывает… Умывалась? — Кажется… — А, ну марш в ванную! Стыдобушка… — Ну, ма-ам… — Никаких «ну», я сказала… Антон, ты куда смотрел! — На тебя. — Ладно. Разбирайтесь, как хотите. На родительское пойдёшь без меня. — Без тебя, — так без тебя. Больше достанется. — Это точно… Тоша, зайди в магазин, пожалуйста. — Обязательно… — Возьми бутылку вина, к нам сегодня гость. Не забыл? — …Полина! Что ж ты вытворяешь! — …Что там у вас? — Ничего, не отвлекайся. — Я побежала. Буду в пять. — В пять пятнадцать… Горе ты моё. И в кого ты… — В маму, Антоша. Ты сам говорил. — Это точно, красотой тебя Бог не обделил… Ты скоро? — Можно я не буду? — Деньги есть? — А ты мог бы мне ещё чуть-чуть дать? Ну, пожалуйста… — На шоколадку? — Ага. Тоша, я честно сказала! — Держи. Маме ни слова. Поняла? — Антошечка!… — Задушишь!… Поганка ты противная… Чемодан собрала? — Сменку положить, и я готова. — Побежали? — Чур, ты закрываешь! — Дождись внизу.
— …Проходите, Максим. — Здравствуйте, Марина… У вас тут ничего… — Да ладно уж, ничего… Тапочки… — Спасибо… Куда? — Антон, принимай гостя, это к тебе. — …А Вы? — У меня тренировка, так что без меня разбирайтесь. Думаю, вам ребёнок не помешает. У неё уроков полно. — Как зовут дочку? — Полина. — Ну, пойду знакомиться с вашей барышней… Надеюсь, ещё увидимся. — Конечно. Раньше одиннадцати вы с Антоном не управитесь, а я через два часа уже буду дома. — Хорошо. У меня к Вам тоже есть парочка вопросов. Не возражаете? — Нет, конечно… Антон, ну, где ты там!… До встречи.
— Максим?… Антон. — Очень приятно. — Мне тоже… Проходи… У нас тесновато. — Ничего страшного, не привыкать… А ты моложе, чем я представлял. — Моложе чем?… — По рассказам… — Рассказы?… про меня? — Слухами земля полнится. — …Полина, познакомься, — это Максим. — А у тебя дети есть? — Дочка. — Большая?… как я? — Чуть старше тебя. А почему ты спросила? — Просто… Антоша, а что вы пьёте? Я тоже такое хочу. — Тебе надо делать уроки. — Спросить уже нельзя. — Мама придёт, тогда и тебя за стол посадим. Договорились? — Нет. — К себе! И не вздумай показываться на глаза, пока уроки не сделаешь… Извини, водку и креплёное в доме не держим. — Не держится? — Я не пью почти. — Счастливый человек. — Как сказать… — Так и скажи. — Непереносимость алкоголя. — Надо же… — …Ну, вздрогнем… Макс, не стесняйся, чувствуй себя как дома. Я без комплексов… этих… старорежимных. — Я тоже. — …Как напиток? — Странный какой-то… Ты ничего туда не подсыпал? — А точнее? — Не сухое, больше на херес похоже… фанагорийский. — Именно на него? — И крепость, и привкусы какие-то странные… — Попробуй из моего бокала. — Зачем? — Попробуй. — …Ты из одной бутылки наливал? — Конечно… — Смех и грех… Корвалол, что ли… А в твоём бокале… металл… — Понятно… Про сыр не забывай… зелень. — Спасибо.
— Максим, когда ты последний раз был у терапевта? — При чём здесь я? Я тут по другому поводу. — Я знаю. Так когда? — Профосмотр каждые полгода. — Значит,… всё случилось в последние три–четыре месяца. — Поясни. — У тебя с сердцем неполадки. — Откуда ты узнал? — По винному вкусу, который ты ощущал. — Нихрена себе… Так значит, всё правда! — А ты сюда пришёл посмотреть на шарлатана? Тогда ты неправильно пришёл. — Впечатлило. А что ты ещё умеешь? — Для начала разберись со своим сердцем. Что тебя выбивает из колеи? — Вера… Я не знаю… Связалась с какими-то контактёрами, колдунами… Бабка одна, — та вообще нагадала, что жить ей осталось всего ничего. — Со здоровьем в порядке? — Да нас с тобой переживёт! — Хорошо бы… А что ещё? — Я её очень люблю. Понимаешь, у нас ребёнок, и я просто не знаю, как я буду жить, если с ней что-нибудь случится. — Придётся мне к вам в гости приехать… Что-то мне не верится, что у неё всё в порядке. — Да… есть одна проблема, не думаю, что это к делу относится. — Ты так решил?… или уверен? — Решил… — Она не болела последние два-три года? — Нет, ничего особенного, как обычно. — То есть? — У неё лёгочное заболевание, которое приводит к гипервентиляции. С полгода назад я приглашал специалиста по иглоукалыванию. Чак, кореец. — Весело вы отдыхаете, однако. — Какой там отдых… Прошлым летом хотели на мою родину съездить, — её прижало так, что впору было… В общем, не поехали. Как обычно. — …Ещё? — Да, пожалуй… Мне нравится. — Полегче? — Сколько слышал, а сам впервые с таким столкнулся. Не хочешь у нас поработать? — Нет уж, нет уж. Как-нибудь обойдусь. — Нам такие люди могут пригодиться. — Для чего? — Мало ли… — При Советах не стал этим заниматься, а сейчас тем более. — Ничего не изменилось. — Вот именно. — Я хотел сказать… — Не надо. Есть опыт. И не будем к этому возвращаться… Чем обычно вы заняты в субботу? — Спим до десяти, моцион, завтрак… Ты можешь прямо завтра? — Мелкую во Дворец провожу, и сразу к вам. Адресок черкани, и телефон на всякий случай… Нет, я всё-таки сначала позвоню. У меня жена с норовом, всё может поменяться… Малая Конюшенная… Надо же… — Знакомый адрес? — Там спортивная школа, кажется, рядом. — Да, есть. — Знакомый в этой школе работает, бывший актёр. — Кем? — Тренер по айки–до. — Антон, я, пожалуй, Марину дожидаться не буду, пойду. Душа не на месте. — Как вам при такой работе удаётся душу не потерять… — Тяжело бывает. Не все выдерживают. — А ты? — У меня, видно, иммунитет. Наследственный. — Не обольщайся на свой счёт… Подожди… возьми с собой. — Антон, да у меня весь бар забит алкоголем! — Это не алкоголь. Предложи Вере перед сном. И посмотри на её реакцию. После расскажешь. Договорились? — Не по себе как-то. — Не нагнетай обстановку, хуже не будет. А за лучшее будем бороться… Не заблудишься? — Смеёшься! — Ну, тогда до связи.
— Что это значит! Ты издеваешься? — Ему позвонили. Пришлось срочно ехать по делам службы. — Ты не забыл, что Вера моя знакомая, а не твоя? — Давай не будем при ребёнке. — Почему это? Она большая, прекрасно всё понимает. — Именно так, — всё. Так что поостерегись, пожалуйста, с определениями. Завтра поговорим. — Ты трус и… Как вся ваша лживая семейка. — Марина, прекрати. Добром не закончится. — Закончится так, как должно закончиться. — Тебе уже известно, как должно? Не бери на себя такую ответственность. — Кто-то должен брать на себя ответственность в доме, если мужчина не хочет ни за что отвечать! — Чего ты добиваешься? — Ничего… Спокойной ночи. — Да уж… спокойной…
— Я ушёл в запас весной семьдесят девятого. Как выяснилось, — вышел вовремя. В том же году ввели войска «за речку». — Куда?… — В Афганистан… Так вот… Демобилизовался, значит, а куда себя приложить — не знаю. Это потом все умные из армии поуходили вовремя, что существенно. То есть с пенсией, со льготами. А мне не до пенсии было, нужно было спасать семью. — Сколько времени к тому времени вы были женаты? — Пять лет. В семьдесят втором познакомился с Анастасией… Салабон был, она и того меньше, шестнадцать лет. Я сказал, — будешь правильной девочкой, — через два года женюсь… Так и сделал. Взял отпуск, не без труда, конечно, свадебку отыграли, и увёз её с собой… Боже Милосердный, сколько ж на свете таких как я дураков!… — Разве семья дурость? — Нет, конечно! Более того, моё глубочайшее убеждение, что после Бога семья есть самое святое, что может быть в жизни человека! — Как в таком свете, позвольте поинтересоваться, рассматривать монашество? — Санька, не перебивай. В монахи что ли собрался? Угомонись, тебе не грозит. Поскольку, как я успел заметить, на твои сю–сю отвечает уже другой женский голос. — Опять спалился… Сегодня же покупаю гарнитуру. — Гарни–что? — Ну… такие маленькие наушники, подключаются к теле-фону. Очень удобно. — Не очень. В проводах запутаться можно. — Есть и беспроводная. Недёшево, конечно, но мажорно. — Что?… мажорно? — Это такое современное выражение. Совсем немузыкальное. — Да уж знаю происхождение этого слова… О чём я?… Ах, да… Монастырь тоже семья. Трудность в том, что в монахи идут, как правило, взрослые, зрелые люди, каждый со своим жизненным опытом. Но у них есть мощное связующее начало. Бог… — …Связующее… — Друг любезный, будешь слушать или перебивать? — Я задаю наводящее вопросы. Вы отвечаете. Или не отвечаете. — Съехал таки. Ужик ты, Санька… И устроился майор Маркус на должность матроса–спасателя. — Вы?!… — Александр, за десять лет службы я столько народа спас! Тебе и не приснится такое… Правда, некоторых не успел… — Как это? — Если ума нет, то включи хотя бы интеллект. — А разве это не одно и то же? — Ну ты журналист!… Так если б это было одно и то же, то и слово было бы одно! Соображать надо. — Не вижу связи. — Все очередные звания я получал досрочно. Теперь понял?… Поставь чайник, что-то в глотке… Заодно глянь, чем твой друг собак промышляет… Не могу приучить поганца на утреннюю молитву со мной вставать. На вечернюю соглашается, а утром никак. И поститься не желает ни в какую. Ну вот что мне с ним делать, скажите на милость!
— Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так вижу. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка подробней, пожалуйста… — А чего там по… подробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе чё не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты. — Зачем тогда тратился! — Да продавщица в магазине… так уговаривала… Так уговаривала!… Купите, говорит, товарищ старший лейтенант, девушку свою угостите. Пришлось купить. — Значит, Настькины конфеты трескаю. Так и надо, вредине. Будет знать, как родителям жаловаться. — С чего ты решил, что для сестры покупал! — Для кого же ещё! Она хоть и вредина, а девка видная. Нам из-за этого сплошное расстройство. — Что ещё за расстройство! — Придурки разные… то веники в окна бросают, то песни орут. Прям кошаки по весне… Скорей бы замуж взял. Вот заживём тогда… — Мало ли женихов в округе! — А кому как не тебе! Ты один такой. Я бы при твоём параде… а ещё учиться и учиться… Надоело. Вот закончу восьмой класс — и в мореходку! — В сухопутку не хочешь? — Не-а… Папка был моряком, и я буду. Вот увидишь… Ну так что, берёшь Настьку за себя? — Я бы взял. — Щас пойду, мамку обрадую. — Куда!… А ну стоять, я приказываю! — А чего тянуть-то! — Сколько Насте лет? — Семнадцать… почти. — Придётся до восемнадцати подождать. — Ну, вот… опять расстройство. Нафига тогда мне конфеты скормил? — Закон есть такой, до восемнадцати жениться нельзя. — Понапридумывают законов, а мы тут страдай потом… Ладно, что мамке-то сказать? — Скажи, что в гости прийти хочу. Пригласите? — Да обождались уже, когда попросишься… Я побёг… Ой, слушай, дядька… — Называй просто Антоном. — Ладно, не важно. Семечек хочешь? Сам жарил, пока Настьки дома не было. — Не откажусь, не гордый.
— Антон, я больше не могу. Не климат нам, и обстановка, и здешняя медицина… — Настёна, у нас хороший госпиталь, один из лучших в округе. — Я не хочу госпиталь, хочу простую городскую больницу. — Только в этом дело? Устроим тебя в гарнизонную, там и родишь. — Не хочу, мне тут просто тоскливо… Ни зелени, ни развлечений никаких. Даже телевизора нет! — Дорогая моя, это армия, я офицер. Ты жена офицера. Тебе нужны развлечения? Какие?… танцы что ли? У тебя двухлетний сын на руках! — Вот опять — у тебя… А у тебя его нет. — Не говори глупостей. Всегда так было. Муж служит, а жена ему помогает. — Я так не хочу. — Скажи, чего ты хочешь. — Я хочу в Ленинград, хочу к маме. — Настя, ты замужняя женщина. Какая мама! — Я всё поняла. Ты хочешь, чтобы я превратилась в клушу, как эти… Только и знают, что кости друг другу перемывать да развратничать. — Что ты несёшь такое! — А то слепая! — Ты не слепая, просто тяжело, ты устала. Поговорю с комбатом, перенесёт отпуск. Вместе поедем. — Нет. Я хочу сейчас. — Вот за такие слова раньше пороли. — Только попробуй руку поднять! Я тебе устрою! — Не волнуйся, не подниму. Но ты призадумайся над мои-ми словами.
— Антоша, мне не нравится. — Что, мам? — Всё не нравится. — Моя служба тоже? — Тоша, как ты можешь! — Мам, я не хотел тебя обидеть. — Кинет малышей бабке, а сама в кино да на танцы… — А сами чем думают? — Что сватовья… Тёща твоя на её стороне, а сват права голоса не имеет. Знай себе горькую попивает втихомолку. — Один что ли? — Один… Его мужики местные Ванькой Подпольным прозвали. Выпьет стакан и давай на гармошке наяривать. Весело живут, нечего сказать. — А Виталик? — Слава Те Господи, хоть у него всё хорошо. В мореходке на первом курсе, на полном довольствии. Может, толк из мальчишки будет. Дай-то Бог… — Да, мам, огорчила ты меня. — Прости, сынок, наболело. За тебя ведь… — Мама, прошу, не оправдывайся. Я знаю, в каком у тебя долгу. — Антоша, мне сорок один, можно сказать, полжизни давно позади. — Ну что ты! Ещё только сорок один. — Сынок, вот это «ещё» всё и определяет. Скоро будет «уже». Когда — Богу известно. — Мама, давно… хочу спросить, — почему ты не вышла замуж после смерти папы? — Я ведь любила его, и сейчас люблю. И тебя люблю. Побоялась, что новый муж хорошим отцом тебе не станет. — Мне пятнадцать было, мам, уж как-нибудь вопрос решили бы. — Решили бы, верю, особенно при твоём характере. Побоялась… — Чего?! — Хочешь узнать чего?… ты этого хочешь? — Слово твоего сына и офицера в доме значит? — …Летом пятьдесят девятого… — В то самое лето? — Да, в то самое…
— Собрались мы как-то на танцы, я уж из дома вышла. И тут попадается на дороге цыганка Уля. Её все знали. Да и она всех. Не только по имени–фамилии, — когда родился–крестился, кто заболел, кто без денег остался. Всё знала. — Уля, говоришь… Ульяна… — Да, Ульяна… Померла уж наверно, давно не видно, лет пять. — Высокая такая, худая. — Да какая там высокая! Ниже меня. Но народ её побаивался. Зря конечно. Зла никому не сделала, а добра много. Это я тебе как на Духу говорю. Потому что через её добро ты стал мне сыном. — Она познакомила тебя с отцом? — Нет, Тоша, это ты меня с папой познакомил. — Мам, ты чудеса какие-то рассказываешь. — …Так вот… Иду, значит, своей дорогой, каблучками постукиваю. Вдруг слышу, — девка, ты куда это собралась!… Я-то её знала, поэтому и не испугалась. Да вот, говорю, тёть Уля, с подружками… Ты, Аля, не спеши, пора привыкать к осёдлой жизни… А что привыкать, спрашиваю! Жениха надо высматривать. Двадцать два мне уже… Есть у тебя жених, скоро поспеет… Вот те раз, думаю, жених не огурец… Он не огурец и не жених, но поспеет. А приведёт тебя к нему ангел. Как увидишь — так сразу и узнаешь… Тёть Уль, говорю, ангелы ж на небе. Это я умру что ли?… Ангелы и на земле бывают. Только надолго не задерживаются. Вот сейчас один хочет задержаться… Тут уж я подумала, что Ульяна умом тронулась. А она как посмотрела на меня да как притопнет ногой, — не смей перечить, как бы хуже не вышло. И так несладко будет. И запомни, девка, — за-муж выходи единожды. Иначе быть беде… Вот и всё. — Всё?… — Дальше ты знаешь. Отец привёл тебя в детский сад. А спустя пару месяцев после смерти Таси ты подошёл ко мне и сказал, — будь мне мамой. Я согласилась. Теперь точно всё. — …Мам, я выйду покурить. — Сходи, сынок, сходи… Ночевать к ним пойдёшь? — Сегодня нет. Скажу, что плохо себя чувствуешь. — Стоит ли, Тошенька? — Стоит, мама. — Может и прав ты… А ты ведь Настю не любишь, хоть она и мать твоих сыновей. Позарился на молодость да красоту. Сердце твоё Лена захватила, а вернуть забыла. Или пожадничала.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
14 июня
— Товарищ капитан, сообщение от товарища майора. — Ты меня ещё по имени–отчеству назови… — Саныч, ну ты чё… от Герыча… Держи. — …Та-ак, что нам папочка пишет… Папа написал, что по нам соскучился, предлагает встретиться. Число. Без подписи. — Тащ капитан, ну какого числа-то! — «Ва-аскре-есе-енье… радостный день…» — Послезавтра что ли!... двадцать третьего?... — Да, через девять дней. Значица так, Шарапов… Двадцать первого выдвигаемся. А теперь отдыхаем. — Саныч, может, смотаемся в Ташкент? Сколько торчим, а города так и не видел. — На коллег бы не наткнуться, нам они совсем не по делу. — Думаешь, могут узнать? В прошлом году мы бледные были как поганки, да и прикид… — А Лёха где? — В магазин чимкентское пиво привезли… — Чимкентское, говоришь? — Ага, бутылочное. — Вернёмся — попьём… Надо денег взять, хочу дочке что-нибудь привезти… А вот и Лёха…
22 июня
— Подъём, бойцы!... Харе дрыхнуть. — Саныч, ну ё-моё… — Вставай и Петьку буди, мне двоих не потянуть. — Ла-адно… — Не ладно, а есть, тащ капитан. — Встаю уже… встал… Петя, не спи, замёрзнешь. — Спасибо, Лёш, такая херня снилась… — Я что ли? — Иди ты… — А кто? Не Саныч же! — …Короче… Взяли меня в плен… — Немцы что ли? — Забыл уже… в общем, плохиши… И я, чтоб не выдавать секреты, раскусил ампулу с ядом. — Саныч, слышал?... В нашем полку психов пополнение. — …Да ну тебя…
— Саныч, а мы на чьей стороне, за хороших или за плохих?... Петька вон думает, что за хороших. — И ты думай. — Зачем?... Мне и так нормально. — Что нормального… Может, завтра–послезавтра людей будешь убивать. Это нормально? — Так ведь… да ну вас… У нас приказ, мы офицеры, обязаны его исполнять. — А если преступный? — Кто! — Приказ преступный! — А мне-то откуда знать! — Вот и говорю, Лёша, думай… — Дайте пожрать спокойно… думай… а я что делаю?...
— Эх, нам бы подальше, пока время есть… — Ну так дёрнули по холодку, потом жарко будет. — Герыч должен увидеть нас на месте, а там ему будет не до гляделок. — Саныч, говно вопрос. Где удобная стоянка следующая? — Да часа три, наверно, топать, не меньше. — Так пошли, чего ждём! А я вернусь налегке, спальник только прихвачу. Герычу хватит. — Молодец, Лёша… Петь, слышал? — Слышал, слышал… Саныч, а Леший банку сгущёнки в одну харю сожрал… Скотина ты, Лёха, прожорливая скотина. — Мне тащ капитан приказал думать, а мозгу для думанья нужна глюкоза. — Вернёмся домой, я тя так глюкозой накачаю, на горшок неделю не сходишь. — Ой, напуга-ал… — Лёша, я не пугаю. Я тебя предупредил. — …Не собачьтесь, успеете ещё…
23 июня
— Петя, напряглись… — Так ведь Лёхи нет ещё! — Лёха будет следом. — Времени-то… — Старлей, мы на чём приехали? — А мы тут при чём… Ну, на машине. — Вот и они на машинах приехали. Дело-то серьёзное, как Герыч говорит, силы надо беречь, так что Лысую, думаю, они уже прошли.
— …Не выходит у меня сон тот из головы… Саныч, вот смотри… Советские люди помогают советским людям, которые идут убивать других советских людей. Как это понимать? — Старлей, послезавтра или в крайнем случае через три дня будем дома. Может, потом, а?... Тиш… идут… Раз… два… четыре… шесть… семь… Все. Комплект. Только бы Лёха не застрял. — Я ему застряну! — Что ты ему сделаешь… — Ничего не буду делать… У меня кроме брата никого, нам друг без друга нельзя, пропадём. — Петь, не пропадёте, если что — обращайся. — Спасибо, Саныч, не забуду… Лёха… вижу Лёху…
24 июня, утро
— Лёха, смотри сюда… до двенадцати ноль–ноль они должны выйти на плато. Часа два им на отдых, а потом неугомонные наши попрут на перехват машины… три–четыре человека… Так? — Ну так… и что? — Пойдёшь за ними до плато, «Винторез» оставь. — А если запалят? — Значит, запалят… пойдём на контакт. — От нихера се!... А чё сразу не пошли? — Не твоя забота… И не моя, такой приказ. — Ну блин… приказчики… — На то, Лёха, и погоны, чтобы приказывать. — Опять легавой работать… — Ты у нас многожильный, справишься. — А вы? — Потихоньку следом, нам рюкзаки тащить. — А, ну тогда согласен. — Давай там… аккуратно как-нибудь… осталось немного. — Ну, я пошёл. — Ну, иди…
24 июня, 15:00
— …Бойцы, «В ружьё»! — Что, уже? — Машина прошла. — Сколько у нас времени? — Час… плюс… максимум двадцать минут и возвращаемся домой, за сгущёнкой. — Достали со своей сгущёнкой… — Знаешь, Лёш, когда я был зелёный как три рубля, пришлось однажды переть за клиентом восемьсот километров. — Пешком что ли? — На мотоцикле. — Прилично. И что? — А то, что клиент был на машине. Понял? — Ух ты… я бы не смог. — И знаешь, что мне помогало?... Всю дорогу пел песни и рассказывал сам себе стихи. — Ну даёшь, Саныч… А при чём здесь сгущёнка? — Думай про неё, с каждым часом ты к ней всё ближе… всё ближе и ближе… — Не, Саныч, есть вещи повкусней сгущёнки… Лучше как ты… со стихами–песнями… Выдвигаюсь на позицию.
24 июня, 16:00
— Орлы, «Тревога»! — Есть, «Тревога». — Преследование отсекаем, на встречный не нарываемся и не реагируем. — Есть, тащ капитан… — Отбой связи… «Как медленно тянется время…»
— Первый Памиру — «К бою», машина прошла, начали!... — Первый, у меня тихо. — …У меня тоже. Первый, что делаем? — Ждём полторы минуты после взрыва и рвём заряды. — Есть ждать полторы минуты после взрыва…
— Памиры, оба ко мне. — …Ну что, Саныч, всё что ли? — Всё, домой. — В смысле, на базу? — Доложимся, там видно будет. А пока двигаем на стоянку, с утреца да по холодку и потопаем… Петь, ты чего? — Да зацепило, кажется… — А чего молчишь?! — Да… не хотел беспокоить. — Куда? Покажи. — В бочину… навылет… — Дай глянуть… ну ты, кролик, везунчик… — Ну да, везунчик, шкурку-то попортили. — Откуда прилетело? — Да шальная… рикошетом… Спасибо, тащ капитан. — …Ну-ка подвигайся… — …Саднит немного. — Лёха, ты чего? — Не переношу вида крови. — Красна девица… — …Да ладно тебе, Саныч… Командир, скоро сумерки, пора топать. — Пора…
— Старая ты дубина! — Во дубина молодая! — Плагиатор хренов! — Мои дети — что хочу, то и ворочу. — Она моя крестница! — От же ж вспомнил вовремя! Как она тебя?… То-то-ошенька!… Крокодил невский. — У тебя голова на плечах есть? — Тоха, не дави на акселератор. Кто ей в три года пастельки в наборе подарил, я?… Кто в Муху да в лавку таскал, тоже я?… Вот любуйся. Твоих лап дело, твоих!… А я доволен. Спасибо тебе. — …Жопа ты с ручкой… — Да не винись ты! Танька пробьётся. Хоть куда-нибудь, да пробьётся. — Куда-нибудь… Вот Енюшка — нормальную выбрала профессию, без куска хлеба не останется. — Это уж точно. — Про свадьбу не заговаривала? — Ну… было… — Что было? — Решили повременить. — А у неё что случилось! Что-нибудь с Игорем? — Ну… с Игорем… решили пока поучиться. — В аспирантуре? Здорово! Что ж ты молчишь! Надо поздравлять. — Да… в школу милиции собрались… — Оба?!… — Ага… — Кому скажу — ведь не поверят… не поверят… сам себе не верю, что слышу… Психолог — в школу милиции… обалдеть… — Успокоился, Бешеный?…
— …Выросли наши девочки… выросли… поперёк лавки не положишь. — Слова не мальчика, но мужа… Сегодня в честь твоего, так сказать… ну ты понял… устроим маленький семейный ужин. — Вит, мы во сколько вернёмся? — Нда-а… Тогда завтра обед. — Вовремя напомнил… Держи телефон. — Ты что опять задумал! — Хозяйка собирается выдернуть на какую-то тусовку. А у меня будет отмазка — нет связи. — Ох, и влетит тебе… — Ничего–ничего, перебьётся, а до вторника, глядишь, и остынет. — Тебе видней… Приехали… Дай на тебя посмотреть… Попроще одеться не мог? — Я с работы. Когда мне было переодеваться! — Тебя и так за версту видно… Галстук сними хотя бы… Что это?!… — А то не знаешь… — Тоха, это срок. — Держу в качестве метательного. На рукоятке не остаётся отпечатков. — Уже применял? — Пока тренируюсь. — У тебя «Макаров» под мышкой! — Вит, закроем тему. — Не закроем, а отложим… стилет… Да не в бардачок, — под сидуху. — Хорошо… Веди уж, раз привёз.
— Здравствуйте, матушка. — Здравствуй, коли не шутишь. — Как отец Александр? — Хорошо Божьей милостью. — Не румянится? — Я же сказала, хорошо. — Антон, подожди меня. — …Осмотрюсь пока. Десять лет не был. — Я скоро.
— Матушка, жена гостинцы послала, не откажите Христа ради. — Дай Бог здоровья Валюше твоей. Не ругаетесь? — Всё, что можно, поделили. — Это хорошо, что нечего. Как дочки? — У дочек свой ум, я только кормильцем уже. — Не скажи, Виталий. Вот замуж выдашь обеих — тогда про ум и поговорим… Евгения собралась, или тянет всё? — Учиться надумала, на пару с женихом. — Ну и ладно, если не в тягость. — Переживём, не старые ещё. — Ну иди, друг дожидается. — Не только друг, это ж кум, дочке крёстный. — Вона как!… А почему без жён пришли? — Валентина занята, а кум бобылём. — Тяжко одному-то. — Он член семьи, не один. — Про соблазны говорю. Вишь, чего кругом делается? — Вижу, не в подвале живу… Держится. — Или хорохорится. — Вот уж не скажу — не знаю… — Соврал, поди? — Грех не велик…
— Антон, оставляю на съедение отцу Александру. Позвони, как освободишься… Ах, да… — Если не приеду ночевать, — обязательно позвоню, не беспокойся… Ну, тогда — пока?… — Батюшка просил подойти последним. Выдюжишь до конца? — За этим приехал. — Отойди подальше от двери. — Зачем? — Выдувает. — Что? — Слабые духом стараются встать поближе к алтарю, — проще выдержать службу. — Надо же… Вот дурак! Мог бы догадаться. — Нормально… Если сегодня приедешь, — не ругай Женьку. Хорошо?… Ей уже досталось… И от меня, и от матери. — Себя нужно было ругать. — Всё, меня нет… Стилет верну завтра. — У-ух… давненько я не брал в руки шашек…
— Батюшка, я исповедаться ко причастию. — …Ты, значит, Виталия родич… Антоний. — Антон. — Антон… На службу завтра приходи, приходи обязательно, а до причастия не допущу… И не думай даже. — Да я понимаю… Хотелось бы… — Когда последний раз в храме был?… Когда родительницу отпевали. А до этого?… — Давно… — …Гриша, посмотри, пожалуйста… Никого?… — Все ушли, отец Александр. — Закрывай… Пойдём, Антоний. — Куда?!… — Повечеряем чем Бог послал да поговорим.
Возможности формата, как известно, ограничены по самое благодарю, это факт. Поэтому... В общем, кому надоела интрига "блять... дальше-то что будет...", легко и просто могут получить на почту весь роман в PDF-формате. Моя почта в профиле указана. Вуа ля.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Чаткальский хребет
— Самоё тяжёлое позади. Завтра со свежими силами за четыре–пять часов будем в долине. Оттуда до трассы меньше часа. — Полтора. — Что? — Вымотались. Посмотри на Амбу. — Антон, ты как? — Жив. Но не очень. — Думай о чём-нибудь хорошем. — Только о ней и думаю… — Отдохни, ребята управятся. Всё-таки опыта у них больше. — Неудобно как-то. — Не пори чушь, одна команда. — Молчу. — …Брат, подтягивайся к огоньку… Спирт наливать? — Теперь можно… Ну что, отряд, за удачу! — Не чокаемся. — Боб, ты как? Пару часов отстоять сможешь? — Тоже видел? — Шатун какой-то безмозглый. Не хотелось бы убивать. Однако ужином тоже быть не с руки. — Спи, командир. Через два часа сменишь.
— Всем стоять!… Командир, посмотри. — …Что тут… та-ак… Какие же тупые… Так наследить. — Вопрос, — если это они, то где наследили мы? — Где угодно. Мы исходили из того, что нас не ждут. — Но как! — СБ сработала. Наверно периферийное патрулирование у них всё-таки есть. Но мы его не обнаружили. Расслабились. — Значит, там кто-то похитрей нас. — Ничего это не значит. Просто оказались более предусмотрительными, чем думали мы. Надо их обыграть. — Мы даже не знаем, против кого играем. — Знаем, знаем… Амба, подь сюда. След видишь? — И не один. — Что ты сказал? — Посмотри дальше. Почти не прятались. Шли напролом. — Есть соображения? — Полно. — Мы слушаем. — Смотри сюда… Пройти вдоль сая не можем по определению. Либо забираться вверх и рисковать своими головами, либо переправы. Переправы все пересчитаны. Нас могут ждать на переправах, на подъёмах… Даже не так. На переправах ждут растяжки. На подъёмах стрелки. Замешкаемся на разминировании — становимся мишенью. Лезем вверх — тут мы вообще беспомощны как щенки. Мой вариант — тысячу назад и далее по хребту. — Опять… — Дамир, у тебя дочка. Не забыл? — …Амба, а почему нас тёпленькими не взяли, как думаешь? — Думаю, что команда из внешней службы. — Тогда как оказались перед нами? — Вот поэтому так и думаю. Скорей всего команда не одна. Ждут на возможных путях отхода. По два–три человека, оружие с оптикой, уверены в себе. Но не знают наших возможностей. — А какие возможности при таком раскладе! — Повторяю, — хребет. Другого выхода не вижу… Командир, кто из вас проходил Чаткал? — Только я, лет двадцать назад. Ты хоть понимаешь?… — Самое главное, что ты понимаешь. Что не зря сюда пришли. И ещё… Я с тобой согласен, — мы вернёмся. Это надо остановить. — Пятнадцать минут! — Покурим? — А стоит? Посмотри наверх. — Пожалуй ты прав. Покурю перед сном. — Вместе покурим.
— Эх, жаль, не знаем, где сидят. Послать бы гостинцев сверху. Даже испугаться бы не успели. — Гусей дразнить… Не исключено, что это перестраховка. Там наследили, так хоть уйдём по-джентльменски. — Представляю их рожи. — В следующий раз умнее будем. — Прийти-то придём. А дальше? Один хрен отходы перекроют. Это ещё винтокрылых не было. — Есть идея. Вернёмся домой, — расскажу. Проще пареной репы. — Вот что значит Амба! Поверю на слово. — Не пожалеешь… Давай спать. — Холод собачий. — Первый раз в жизни на такой высоте спать придётся. — Амба, харчи на исходе. Воды по поллитра. — Командир, вечером будем в посёлке, не пропадём. — Ладно, спи.
— Братик, я так волновались. — Что ты, сестрёнка! У меня всё хорошо. — Тебя искали плохие люди. Меня спрашивали. — А при чём здесь ты! — Мама просила о тебе позаботиться. — У тебя хорошая мама, добрая. — Мы её очень любим. — Кто это мы? — Мы это мы… Ты дойдёшь, Тошенька, только не заблудись в своём лесу. Я буду по тебе скучать. — Лейла… Лейла!… Лейла-а…
— Сколько до долины? — В таком темпе не больше часа. Переправа, и минут сорок до посёлка. — Амба, ты гений. — …Не перехвалите. Ему ещё от Соньки нагоняй получать. — За что? — За то, что заставил волноваться. — Осторожно… Амба, держись!… Дамир… — Сейчас кину… Антон, лови. — Всё нормально, закрепился… Блин, как же я так… — Сейчас второй конец дам, всё под контролем. — …Баха, ты чего?… — Антон, берегись! — Да что ж вы!… Ну, всё, дождались гостинца от Чаткала… — Амба, ты как? — Хреново Амбе. Нога… — Что с ногой? — Похоже на перелом. — Я спускаюсь… — Лучше Дамир, он легче и пожилистей тебя. — Ты ещё дразниться вздумал? — Делай, что говорю, полковник. Вспомни, как тебе в семьдесят пятом руку разбило. — Дамир, давай вниз, на тебя надежда. — …Амир, бросай третий конец, станок вытащишь. — Держи, Антон. — Спасибо… Сейчас перехвачу альпеншток… Порядок… Страховка… Амир, я готов к транспорту. — Так, мужики, напряглись… И потихонечку рыбку вынимаем дорогую. — Про Дамира не забудьте. — Брат, ты как? — Тяните. — …Так, что тут у нас? — У вас проблема. Проблему зовут Амба. — Заткнись. Силком сюда никого не тащили… Сейчас будет больно. — …О, ё-о!… — Всё ясно. Мужики, нужен материал для шины. Смещения нет, — уже хорошо. — И что вы будете со мной делать? — Антон, амба только правой ноге. Дотащим до посёлка как миленького. — А потом? — Завтра утром Баха приедет за тобой на машине. — Давайте, доктора, шинуйте мою ногу. — Сделаем как новенькую… Мне амба… — А у тебя что случилось! — Сонька сожрёт… живьём… без соли. — Умора!… — Чего ржёшь, сволочь! Я же не при делах! — Расскажи ей. — Антон, ну ты ведь подтвердишь, что я не виноват, а? — Степень подтверждения будет прямо пропорциональна степени моего вознаграждения. — Вымогатель… Ладно, не обижу. — Спасибо, брат. — Да какой ты брат! Я правоверный, ты нехристь. — Вот возьму, да покрещусь. — Покрестишься — тогда и говорить будем… Брат… Скажет тоже.
— Бабушка, в посёлке есть какой-нибудь целитель? — В конце улицы… Что с ним? — Нога сломана. — Идите, идите, он поможет… Да не туда, в другую сторону. Керим–ака зовут. — Спасибо, бабушка. — …Последние сто метров… Как ты достал, Амба, со своей ластой… — Терпи, брат, терпи. — Ещё раз братом назовёшь, — брошу посреди дороги. — А я Соне пожалуюсь. — Вот сволочь питерская. — А ты сволочь татарская. — Свалился на мою голову. — Свалился на мою ногу. — Заткнись. — Сам… Ну, вот и пришли. — Кто пришёл, а кто приехал…
— Хозяин, есть кто дома? — Чем помочь, путники дорогие? — Наш товарищ сломал ногу. Вы могли бы приютить его до утра? Мы приедем на машине и заберём… Керим–ака, мы отблагодарим. — Несите во двор… Осторожно… снимите обувь… Доченька, принеси воду! — Мы сами… — Сейчас напою вас чаем. — Нам срочно нужно в Ангрен, на ташкентский автобус. — Ничего страшного, успеете… На шоссе найдёте попутную машину, домчит вас до Ангрена быстрей ветра. — Отец, где можно совершить омовение? Мы вторые сутки источников не видели. А на переправе останавливаться не стали из-за Амбы… Антона. — Значит, его зовут Антон… Герда, доченька, познакомься с гостем. Антон… Судя по опухоли, докторов среди вас нет. — Какие мы доктора… Камень сорвался, перебило кость. — Если осколков нет, — через две недели сможет прилично ходить. А через месяц и танцевать. — …Танцев мне не хватает, ну просто капец как не хватает. — …Амба, с тобой не разговаривают. — Да уж, пользуетесь моей беспомощностью. — Керим–ака, у вашей дочки редкое имя для узбечки. — Внученька она мне. Узбечка наполовину, — мама была русская. — Была? — Погибла в горах, — попала в оползень. Тринадцать лет уже прошло. — Жаль… Такая девушка, без мамы… — Пережили уж, старшая сестра замуж вышла за хорошего человека. Иногда в гости приезжает. Может, вы знаете? Она в Андижане живёт. — Мы из Чирчика. Антон из Ленинграда. — То-то смотрю, — на местного не похож. — Отец, помогите, хороший человек, клянусь Аллахом! — Не клянись. Я вижу… Пусть хороший человек поспит, а мы с вами к дастархану … Доченька, налей дорогим гостям чая.
— Ну что же ты, братец, зачем сестрёнку заставил плакать!… — Лейла, я не виноват, никто не виноват. Чаткал рассердился. — Антошенька, теперь всё будет хорошо, можешь спать спокойно. — Спасибо, сестричка… Ты уже уходишь? — Мне пора, братец. — Мы ещё увидимся? — Возможно. — Куда ты торопишься! — Мне замуж пора. — Разве маленькие девочки выходят замуж? — Ты за меня не волнуйся, меня ждёт муж и маленькая дочка. Прощай.
— Так ты Антон, значит… — Антон… Маркус. — Я знаю. Ты сын Георгия и Таисии. Твоя мама умерла двадцать четыре года назад. А Георгий?… почему не приехал сам? — Отец умер, когда мне было пятнадцать лет. — Плохо… плохо… Хуже, чем я думал… Что ж, тебе нести этот крест. — Керим–ака, последние дни только и слышу, какой я нехристь. Теперь Вы загадками про крест заговорили. — У каждого свой крест. У мусульман тоже. Ваш Бог, наш пророк Иса умер на Кресте в страшных муках на горе Голгофе. — Давайте прекратим этот разговор. Мне он совершенно не нравится. — Ты сказал, майор. — Откуда Вы знаете! — Аллах велик! Нужно лишь иногда прислушиваться к тому, что Он говорит людям. Сейчас Он только что сказал, что Антону по прозванию Амба нужен хороший крепкий сон. Отдыхай. Завтра за тобой приедет твоя судьба.
— Антон Георгиевич, вы давно один? — С девяносто пятого. Фактически больше. — Не позавидуешь… — Где ты был… — Диплом защищал. — А-а, да… Тебе сколько лет? — Тридцать шесть скоро. — Молодой ещё… Как семья? — Как у всех. Ругаемся, миримся, дочку воспитываем. — Большая? — Одиннадцать скоро. — Как моей Полинке было… Поговорим о главном. — Минуточку… диктофон… — Тебя интересуют факты… факты моей биографии. Но ведь равно переврёшь, сделаешь по-своему. — Не для протокола. — Тогда зачем? — Смотрю, как вы ходите, говорите, улыбаетесь, гневаетесь… Вас даже сыграть трудно, а придумать невозможно. — Ишь ты, выдумщик выискался. Почему я? — Архитектор знакомый подсказал. — Не Хохлов случайно? — Врать не буду. — Вот чучело гороховое… Так писал бы с него! Это ж кладезь для сюжетов. — Да-а, есть в нём что-то такое. — Знаешь, как он чудил, когда в Инженерно-строительном учился!… Жил в общежитии. Однажды засиделись в гостях у знакомых девчонок и ночью попёрлись через полгорода. В общежитие не пускают — два часа ночи. Так они с приятелем на седьмой этаж по лоджиям забрались. Да ещё магнитофон с собой тащили! — Это Олег рассказал? — Его дружок. Говорил, что с Хохловым он больше никуда, ни ногой. Только в разведку… Эпопея в Австрии, куда уехал по частному приглашению с десятью долларами в кармане, а вернулся на машине и купил квартиру в центре города. — Украл?!… — Заработал! У него же руки золотые… Короче, надоело Олежке на хозяйских харчах бездельничать, поинтересовался, — нельзя ли подработать? Австрияк подсуетился, и Хохлов устроен был чернорабочим за сотню марок в день. Через два дня подошёл к бригадиру и сказал, что лепку делают неправильно. У того глаза на лоб, — покажи, мол, как надо. Олег показал. Тут же перевели в штат — триста марок в день. Потом ещё какую-то рацуху внёс, потом ещё. Сделали бригадиром — шестьсот марок в день. Дальше — больше… Прорабу надоело смотреть, как дышат в затылок, он перетёр, видимо, с руководством, и те сосватали Хохлова богатому итальянцу, строить виллу. Там он, конечно, тоже отличился… Жена уже потеряла его окончательно — с маленьким сыном на руках, без денег. И тут Фигаро! Картина маслом… Но про Италию почему-то рассказывает мало. Сдаётся мне, что хозяин виллы была не очень старая. — Ну, Хохол попал! Я теперь с него с живого не слезу, — всё выложит. — Имей в виду, — меня сдашь!… — я тебе памятник при жизни сделаю. Прям тёпленьким в него и закатаю. Понял? — Легко! Уж мне соврать — как два байта отослать! — Алексашкин!… про байты! Ты же в компьютерах дока! Помоги, друг сердечный, пропадаю. — Чем смогу. — Попросили над текстами поработать, купил ноутбук. И надо церковно–славянские шрифты установить, целых семь штук. А что с ними делать — ума не приложу. Я ж в этой бесовской технике… — Ноут старый? — Что?… — Ноутбук, я спрашиваю, новый или старый? — Не совсем, но всё вычищено. А что такое ось? — Операционнка. — Вот как… Там какой-то зверь сидит, — так сказали! — Антон Георгиевич, мне чайку — и будут Вам шрифты.
— …А про самое главное не начинали. — Главное семья, журналистика и… и друзья. — Будя врать-то! Семья… Кто тебе намедни звонил, не тётка? Сю–сю да сю–сю! Тьфу на тебя… — Это по работе. — Работа… Отлыниваешь как только можно. Уж я-то знаю вашу братию. Ну, и друзья… У тебя есть хоть один, кого ни разу не обманул, кому скажешь всё, о чём спросит?… Видимо, ответ отрицательный… Главное начинается не с этого, а с экологии. — Вот переходы… — А ты что думал!… Саш, а ведь правда… Про одну экологию знаешь — тут я не спец. Окурки, правда, не разбрасываю, собак мой кошачьего рода где попало не гадит, ну и так далее… Есть экология души — тебе знакомо, но ещё не близко. — Откуда такая уверенность? — Женщины. Довольно? — А что, — есть ещё что-то? — У меня всегда есть для того, кто слушает… Сколько минут в день с дочерью проводишь? — Девочка же! Пусть мать занимается. — Чушь собачья и хрень кошачья. Воспитанием должен заниматься отец. А мама — холить да лелеять. Задумайся, пока не поздно. Я вот со своими промахнулся. Подсказать было некому, а сам, видать, умишком не вышел. — Что ж вы так самокритично! — …И последнее — экология духа. — А это что такое? — Если коротко — расстановка приоритетов. — У меня они расставлены. — Ой ли? А ты не переставляешь их каждый божий день? — Бывает. — Да ладно тебе, не прибедняйся, все так делают. И причина, кажется, уважительная — нас так учили… Был фильм по сказке Шварца, «Убить дракона». В финале есть шикарная сцена: «Нас так учили… нас так учили… — Всех так учили. Только почему же ты, скотина, был первым учеником!» Примерно так… Может не дословно… Когда я делал первые шаги вокруг да около школьной парты, отцу было не до меня, — зарабатывал деньги, правда не все до дома доходили. Но это уже другая тема. Однако мама совершала удивительно мудрые по-женски поступки. За это буду благодарен ей до самой смерти…
— Вы, простите, чья будете? — Я насчёт Антона. — Минуточку… Вы родственница? В графе «мать» прочерк. — Наверно ошиблись… Алевтина, Алевтина Сергеевна… Маркус… Так что с Антоном? — С Антоном хорошо. То есть… нам с ним не очень. — Что случилось! Я ничего не знаю. — Ваш муж ничего не говорил?… Понимаете, ему нечего делать в классе. — Не понимаю. — Ему скучно. И если в письме у него есть кое-какие проблемы, — решаемые проблемы, не пугайтесь, то во всём остальном… Как сказать… Я всё время должна придумывать, чем его занять. А мне с классом надо работать. — Он вам мешает? — Нет, что вы! На редкость спокойный и покладистый ребёнок! Ему нужна другая нагрузка, — по способностям. Или по его знаниям, — я не успела разобраться. Как вы отнесётесь к предложению перевести его во второй класс? — Как это, прямо сейчас? — Чем раньше, — тем лучше. Для Антоши будет лучше. — Сколько у нас времени? — Могу дать неделю. Позже потеряется смысл в переводе… Я говорила с директором, с учителями. Все поддержали… Если он год у меня пробездельничает, то можем просто мальчика потерять. Жаль будет. — Я подумаю до завтра. Можно?… Спасибо вам. До свидания. — До свидания.
— Мам, ну что ты… Я не маленький… Смотрят же все… — Смотрят… Ишь, стеснительный какой стал. И в кого ты такой… — В тебя, мамань, в кого же ещё. — Проверь ещё, — ничего не забыли? — Ну мам, ну сколько можно проверять! — Тихо у меня! На мать голос повышать. — Прости, мам, я не нарочно. — Бумажку не потерял? — Спрятал в самый дальний угол. — На всякий случай повторю ещё раз: восемнадцатый до метро. Потом до «Елизаровской»… Ну, с Богом, скульптор мой ненаглядный.
— Тоха, ты посмотри, — какая живописица к нам поступила! — Способная. — Чего это она способная! А мы тогда с тобой какие, — неспособные что ли? — Не знаю… Я три года здесь отучился, ты пять. А её сразу в девятый взяли. — Да плевать, я не про это… Какая девчонка!… — Иди, знакомься. — А ты? — Юр, я не пойду. Опозориться ещё не хватало в нашем классе. Съедят. — Не съедят, остерегутся… Антоша, как ты относишься к эскимо? — Батончики нравятся больше. — На батончик не хватит… Ну, Антош, ну пожалуйста, ну пойдём… — Вот прилип как банный лист к заднице. Хочется — иди. — Боязно. — Эх, Юрка, а ещё друг называется. И вот как с таким в разведку идти!…
— Привет. — Привет. Виделись уже, кажется. — Да это я так просто… Проводи, пожалуйста, мне одной страшно. — А Юрка куда подевался? — Да ну его, надоел. — Лен, неудобно, всё-таки друг. — Тогда пойду одна. Только имей в виду: если со мной что случится — ты будешь во всём виноват. — Так уж и во всём… — Портфель возьми… Не волнуйся, пустой. Я всё в классе оставила, тебя пожалела. — Не надо меня жалеть. Сам могу. — Видела уже, как ты кулаками жалеешь. — Далеко идти? — Если понравится — можно дальше. — Ну честно!… — На Среднем, рядом с трамвайной остановкой. — Здорово! Мне туда и надо. — Я знаю. Я про тебя, милый мой, всё знаю… Ой!… Покраснел!… Как здорово… — Ленка, не говори так больше. — Захочу и буду. Кто запретит, ты? — Мне завтра Юрке в глаза смотреть. — Мы ничего не скажем… пока не скажем. А там посмотрим… Ну, беги уж, твой трамваище подъезжает… Тош–Тоша!… — Что?! — Портфельчик оставь. А то придётся маме сказать, что его жених мой на память украл.
Глава третья — В расстановке приоритетов важно наличие цели. Потом выбираем соответствующие ей средства. Которые — опять же, до определённого уровня — сами по себе являются целью. — Антон Георгиевич, вы меня, ненароком, не путаете? — Нет, Сан Саныч, путаницы никакой. Вот к примеру… э-э… У тебя дача есть? — Нету. — За грибами, на рыбалку ездишь? — При наличии свободного времени. — Каким способом? — Колёса есть. Ведро с гайками, пока служит. — Теперь представь себе какого-нибудь безлошадного. Машину купить — цель, права купить, в смысле получить — цель. Когда всё пройдено, — они всего лишь средства. — Ясненько–понятненько… А не бывает так, что человек выбрал цель, достойную — кроме шуток, потом раз! — а это средство! — Бывает–бывает, ещё как бывает. И чтоб не плутать с фонарём да при ясном свете, надо книжки читать правильные, а не только те, что нравятся. — Посоветуйте что-нибудь на бедность души моей… и образования. — Всяких нахалюг видел, сам нахалом был… Но что б вот так!… Чему на журфаке учат?… — Увы нам, Антон Георгиевич, этому тоже. — Не юли, не тётка в тёмной комнате. Знаешь ведь, к кому пришёл. — Вопрос религии снова ребром, и никуда от этого не деться. — Благословен Господь, если даже ты соглашаешься!… Ну, чего мне в рот смотришь — начинай. — Я записываю. — Религиозность свою развивать начинай, Александр! — Как?!… — Опять двадцать пять… Да за какие грехи на мою голову это наказание свалилось!… Как узнал — так и начинай. — Что узнал?!… Вы меня пугаете уже, чесслово. — Про религиозность, вот что, дурья твоя башка… Господи помилуй… — Так кто же про неё не знает! — Ты не погорячился, случаем, Ляксандра?… Все… Как же!… размечтался… Я вот только после сорока узнал. Значит, у тебя фора передо мной лет пять, не меньше. Усёк, Санёк?… О!… Глазки замерли, пошёл мыслительный процесс. А что ты думал! Так всю жизнь на журналистской корочке и подъедаться? Э-э, друг сердечный, не угадал. Потому что тут оказался я. — Это что же, — прилип я, выходит? — Ум наличествует, приятно глазу. На каком основании вывод сей сделан? — Так вроде как… если я знаю, то мне нельзя как будто не знаю. — Ты тут подумай ещё самую малость, а я поставлю чайку да гляну, чего там собак кошачий сын под сурдинку задумал. Повадился, паразит, лаврушку моего обдирать. А мне за лаврушку обидно, мне его из Греции в подарок привезли… Тьфу на меня, совсем башка прохудилась! Я ж тебе книжку при-готовил в качестве примера для плагиата. «Моя жизнь во Хри-сте» называется.
— …Когда был маленький, рос совершенно домашним ребёнком. Даже в детский сад не ходил. Мама не работала, болела сильно, всегда был под присмотром. — Тош, что-то не понимаю. Она вылечилась, да? — Долгая история… И вот представляешь, Лён, у отца выпадает отпуск на середину июня, и мы всей семьёй отправляемся на его родину, ещё бабушка его была жива! Представляешь?… Восемьдесят четыре года! — Здорово… А я бабушек своих не видела, только по фотографиям. Все в войну… — Там у меня… со мной произошло нечто странное… — А вот и не удивил. Ты сам у меня странный. — Подожди, сейчас расскажу. — Тош, зябко что-то. Обнял бы, что ли. Чурбан бесчувственный. — Ле-на, не сердись, моя радость. — Антон!… Не отвлекайся на всякую ерунду. Рассказывай. — Отец с мужиками отправился на рыбалку. Меня с собой прихватили. Рыбы, конечно, не наловили, — так, кошаков подразнить, зато водочки попили. Расположились на берегу речки, удобно так, всем хорошо. — Ты тоже пил?! Так и знала!… Шучу. — …Я напросился покупаться, — речка мелкая, берега по-логие. А там омут. Я туда бульк — и нет меня. — Ты что, утопленник?… Мама дорогая… — Не пугайся, живой. Доказательства нужны? — Не сейчас, позже. — И вдруг я над водой! Причём высоко так. Хорошо видно, как дядьки местными деликатесами отца потчуют. Хочу им крикнуть, что пора дорогую рыбку из омута вынимать, — а они не слышат. — Подожди, на самом деле? — Правда. Как во сне бывает… Потом мужики как подскочили и давай меня искать. И сразу почти бросились шарить по дну. А потом я очнулся на берегу. — Чтобы я без тебя делала… — Такая вот история… Ещё помню, как отец сказал, что если бы не нашли, то ему лучше уж самому в этом омуте утопиться. Иначе Таська его прибьёт до смерти. — Какая Таська? — Моя мама. — Антон, ты со мной так не шути. Ты точно Антон? — Точней не бывает. — А Таська… Тася?… твоя мама?!… — Первая папина жена. — Выходит, что Тася тебя Алевтине Сергеевне с рук на руки передала… — Выходит, что так. — Всегда знала, что в тебе больше, чем я вижу… Проводи, поздно уже. Мама будет волноваться. — Моя тоже… Пойдём.
— Антон!… Антон!… Алевтина Сергеевна!… Антон!… Да проснись же!… Анто-он… — Лена, что стряслось! Мама?!… — Алевтиночка Сергевна, Тош дома? — Дома. Проходи, доченька. Сейчас позову… Антон, Лена пришла!… — Лена?… Что случилось? — Юра… Юрочка на-аш… Нет больше Юрочки… — Как нет! Я же… Постой, он с родителями… — Лодка перевернулась, а Юра плавать не умел… до сих пор ищут… Антон… Тоша… Что с тобой… Тош, посмотри на меня… Тошенька, миленький… Скажи хоть что-нибудь!… Ну, пожалуйста!… — …Лена, присядь, выпей водички. Он мужик, отойдёт… Молочка хочешь? — Нет, спасибо. — Мама знает, что ты у нас? — Она меня к вам послала, как только нам позвонили. — …Мама… Лена… Я пойду в комнату. Мне надо побыть одному. — Тоша… — …Лена, оставь, так будет лучше. Пойдём-ка, невестушко, во дворе на скамеечке… сядем рядком, да поговорим ладком.
— Как учёба после двух месяцев? — Тяжеловато. — Потому что самый младший? — Есть маленько. Но там все разные. И после армии есть. Дело в другом… — Может в другой? — Ну что тебя на глупости тянет! Разозлить хочешь? — Пошутить уже нельзя. — Знаешь, один знакомый как-то сказал, — как корабль назовёшь, так он и поплывёт. — Ну прости-и… — Зря ты отказалась поступать. Мне было бы легче. — А может и не зря. Вот если поженимся… два выпускника Мухинского — это хорошо или слишком? — Если?… ты засомневалась? — Ну, мало ли … Вдруг какая-нибудь живописица… — Алёна, прекрати. — А что-нибудь ещё? — С рисунком как в школе были проблемы — так никуда и не подевались. Постоянно нарываюсь на неприятности. Только бы к сессии выйти без хвостов. — Так плохо? — Лён, другой уровень требований. И отношения… В школе мы были под контролем, а здесь полная самостоятельность. Хочешь учиться — учись. Не хочешь — не учись. Но экзамены никто не отменяет. Вот так. — Ой… Тош… что там происходит… — Да компания веселится. — Тоша, по-моему, это не веселье. Она явно с ними не знакома. — Что ты предлагаешь? — Я?… что я могу предложить! Это ты у меня боксёр. — Жди здесь и никуда не уходи.
— Так… Руки, значит, распускаем… Надо же! Всего шестнадцать, а как он их разукрасил! Боксёр?… Я тебя спрашиваю, щенок, боксёр что ли?! — Занимался немного. — Нихрена себе, немного! Челюсть рассыпалась — это по-твоему немного? — Простой удар, апперкот называется. Могу показать. — Я сейчас такой апперкот покажу, что из тебя антрекот получится. Понял, молокосос? — Понял. — Чего полез? — Гуляли с одноклассницей, увидели, что двое пьяных пристают к девушке. Решил вступиться. — А девушка тебя просила вступаться? — Они нас не видели. Мы шли по теневой стороне. — Крались что ли? — Просто гуляли. Она живёт неподалеку, на Шевченко. — Кто живёт, девушка? — Моя одноклассница. — …Василич, зайди на минутку, дело есть.
— Что там у тебя… Не видишь, — занят я. — Вижу я, чем занят… Документы внимательно смотрел? — Ну, смотрел. А что? — Спрашиваю ещё раз. Повторить? — Чего рычишь… Ну, Маркус, Антон… Георгиевич… Иван, думаешь, — это Жоркин сын? — А чего думать! На парня глянь — вылитый отец. — Вот ситуёвина… что делать будем? — Не знаю… Нам его по протоколу сдали, потерпевшие в больнице, оба. Парню светит срок. И не дай Бог, если один из этих уродов останется инвалидом. Да по минималке даже — от года! Это судимость, клеймо на всю жизнь и прощай учёба. — Иван, Иван, не гони, не успеваю… Что предлагаешь? — Я предлагаю… Нет, приказываю, чтоб через тридцать… пятнадцать минут Аля была здесь. Будем решать, пока дело далеко не зашло. Это моя «земля», что-нибудь придумаем.
Оторжались по теме все, кому не лень. https://www.anekdot.ru/id/1392698/ Половина, конечно, мимо кассы, — нераздельное внимание, увы, не самая сильное качество большинства читателей.
Я уже рассказывал о своих отношениях с медициной. Весьма противоречивых, должен сказать. Последний случай всех злей.
Примерно четыре года назад совсем недолгое время на нашем участке была терапевт, Ядвига Вячеславовна С.. Впечатления о ней как о докторе могли быть и хуже, если бы она, к примеру, работала хирургом. Но пронесло. Молодая, чуть за 25, обалденной красоты девка. Был бы я лет на 30 моложе, отбил бы её от мужа за неделю. Наверно. В общем, пиздец какая красивая. Потом она ушла в декрет, и мне доложились, что по выходе на работу она сразу переводится в кардиологию. Якобы, невьебенного кардиологического таланта девочка. Ну и хуй с ней, мне у неё не лечиться. Думал я.
Два месяца назад прокатился пару раз до больнички с ветерком и со спецсигналами. Резко поставили на учёт. Наблюдался у завотделением. А тут она неожиданно уехала на какую-то плановую учёбу, и я решил, — а... была не была, заодно полюбуюсь на нашу красавицу писаную. Со сранья пораньше, строго по расписанию захожу в кабинет. Сидит какая-то мышь серая в очках с толстенными линзами. Ну, думаю, не туда попал? — Ядвига Вячеславовна?.. Посмотрела на меня. — Разрешите просочиться?
Приём получился долгий, больше получаса, "больной ни в какую не соглашался на погост" (шутка, если что). Короче, вышел просто охуевший. Не может человек так сильно измениться за четыре года. Не может! Я, сидя напротив неё нос к носу, не узнал в ней ничего. И это с моей почти феноменальной памятью на лица. А вот всё остальное совпало.
В этот раз я решил поступить вопреки здравому смыслу. Начал наводить справки о ротации кадров за последние пять лет. Если мне повезёт, и старый знакомый главврач не уволился, то в течение месяца, думаю, необходимые доки будут на руках. А дальше... Либо я круглый идиот и выживший из ума старый маразматик. Либо я иду в прокуратуру.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 7
— …Майор? — Так точно, тащ полковник. — Встречаемся в кофейне на углу. Помнишь? — Так точно, на углу. — Сколько тебе надо времени? — Я в Королёве, если вы забыли… — Значит, два… два с половиной часа… Приедешь раньше — жди. Есть новые ориентировки. — Выезжаю.
— Герра, ты куда? — Служба, Пашкет. — Когда пестик дашь подержать? — Вечером приеду, поговорим… Ты маме про рыбалку говорил? — Да говорил… — Что-то невесёлый ты, брат. Что не так? — Да ну вас нафик с этой рыбалкой, говорит, весь дом рыбой провоняли. — Хм… странно… Ладно, решим. Всё, Пашкет, давай пять, я уехал. — Герра, ты приедешь? — Не зуди, сказал приеду, — значит, приеду.
— Ну, здравствуй, майор. — Здравия желаю, товарищ полковник. — На, держи. — Что там? — Немогутной стал, что ли? — …Маловато будет. — Зато от души. — Кто это? — Генерал Умаров, фото двадцатилетней давности, больше по нему ничего. — Так, а это что такое… — Сюрприз. Служил наш Кучкаров, ещё как служил. — Ещё один спецназовец? — Три года срочной, три сверхсрочной. Итого на выходе плюс один офицер. — Что за бардак у нас творится?... Нормальную ориентировку дать не могут. — Чем богаты, Герман. Хорошо хоть вот это и сегодня, а не через две недели или три месяца. — По группе изменений не предвидится? — Вас ни много, ни мало. Вас — в самый раз, Гера. Из вас четверых у тебя опыта меньше всех. — Ну да, звёзды с неба не хватаю. — Да при чём тут звёзды… Ты не на войну собрался, задачи другие. Держи ситуацию под контролем, и всё будет хорошо. — Вашими бы устами, тащ полковник, да спирт пить. — Не хами старшим. — Извините, тащ полковник. — Забыли… Вопросы есть? — Так точно, нет. — Да прекрати ты уже, надоел… Вылет в три утра, примерно в одиннадцать тридцать местного должны быть в Ташкенте. Там встретят. — Мы до выезда увидимся? — В понедельник вечером. Получите последние инструкции и контакты, как я говорил… Как Стас? — После дежурства, перед этим был операционный день. — Скажи, завтра ему… нет, послезавтра позвоню. — До свидания, Пал Петрович. — Да прощались уже. — Поторопились, наверно. — Может, оно и к лучшему.
— Пашкет, почему не спишь? Девять часов уже скоро! — Не хочу что-то… — Через не хочу. Завтра вставать в четыре утра. — На рыбалку?... А мама?... — И маму возьмём, и папу возьмём. Спи давай, а то передумаю. — Герра, а ты надолго уезжаешь? — Ну всё, Пашкет, ты меня достал. — Прости, Герра, я больше не буду. — Всё, спи, пойду с мамой договариваться.
— С прибытием, товарищи офицеры. Прошу по машинам. Багаж привезут сразу по получении примерно через час. — Нет, багаж поедет с нами. — Не доверяешь, майор? — Не люблю расставаться с любимыми вещами. — Как скажешь… Ребята, покурите, у нас минут сорок в запасе. — …Кто-то говорил про час. Я не ослышался. — Ну извини, извини. Работа. «Господи ты Боже мой… если у них все кадры такие… помощники…»
-Р8-
— Вот и вышли на тропу войны. — Типун те на язык, Вова, лучше под ноги смотри. — Ты тоже метки ищи. — Да куда денутся с этой тропы… Наверх пути нет, только вперёд. — О, что нашёл… А где остальные? — Кто? — Буквы. — Где? — Да вот, Лёха накарябал. — …Хорошо постарался. Какие буквы ищешь? — Ну вот же буква ха, остальных нету. — Окстись, Вова, это крест. Везде тебе буквы мерещатся… — Пошутить нельзя. — Дурак ты, Вова, и шутки у тебя дурацкие. — Чё такой серьёзный сегодня? — Думаю… — А-а… я думал, ногу натёр… Я присел на валун и расхохотался. — Не смеши, Князь, береги мои силы. — Наконец-то… Перекур? — Доставай свой «Лигерос». — Плохо не будет? — Не жадничай… Пятнадцать минут посидим. — Я лучше прилягу… «Притомилась-притомилась, притоми-илась я…» Ах, как хорошо… А ничего в горах. Да, Герыч?... Не то, что в вашем Эрмитаже, присесть негде, не то что полежать. — Помолчал бы пять минут, а? — Говорил пятнадцать… — Ты сможешь молчать пятнадцать минут? — Да легко. — Засекаю время.
— Князь… — Что? — Тихо… кто-то идёт. — Леший крадётся… Старлей, мы тебя слышим! — …Щас… отдышусь… — Зачем вернулся? — А всё. — Что всё? — Туристы затихарились, дальше хода нет. — Пётр? — Барбоса контролировать пытается. Как бы не подвёл нас друг человека. — В смысле? — Носится туда-сюда, как будто вечный двигатель в заднице. — Привёл бы сюда. — Не идёт, гад. Может его того, а?... — Далеко отсюда? — Петька-то? Да не… метров двести… пятьдесят, наверно. — А эти? — Ещё примерно столько, может, чуть больше… Да, больше. В прямой видимости нет. — Так, Лёша, попей водички и дуй за братом. Есть идея.
— На часах семнадцать тридцать, в запасе у нас… меньше трёх часов. Туристы застряли. Почему? — Выдвигался я… Немного! Сидят как вкопанные. — Ну, что думаешь, Пётр? — Дальше не пойдут. — Значит, пришли… Куда пришли? Там же нихрена нет! — Выходит, есть. — Петь, барбос, значит, к тебе прилип? — Что-то вроде того. — Вроде Володи… Князь?... — Не убивать же его… Пусть уходит. — Старлей, мысль понял? — Понял, тащ майор. Разрешите выполнять? — В Той-Тепе сделаешь пересадку, сообщишь отчиму. — А вы? — Старлей, сейчас это сильно не твоя задача. Вперёд. — Есть вперёд, тащ майор.
Не нравилась мне эта идея, но хоть что-то… — Капитан, готов?... Старлей, замыкающий. — Тащ майор, может мне впереди? Я полегче, быстрей… — Лёша, мне… нам быстрей не надо, до брода и на тот берег. — Ох, боюсь я… — Лёш, на сколько метров тропу видишь? — Ну… метров на пятнадцать-двадцать. — Вот именно. Они тоже. Думаешь, будут по другому берегу шарить?... — А вдруг они завтра дальше? — Вот завтра и посмотрим, что будет, дальше или ближе.
Князев протянул бинокль. — Герыч, глянь, какой обзор… Любо-дорого посмотреть. — Не ожидал. Идея-то хорошая оказалась… Что-что?... Жамерли оба… — Они? — Не шпешат. — Выходит, вожвращаютша. Пойдём жа ними? — А шмышл, Вова!... Убедимша, что уходят, и вперёд. Шибко любопытштвую я, от чего они так быштро швалили. А пока шпать. — Жрать охота… — Княж, не умрёшь, на вот, мяшча пожуй. — Пирожков бы тёщиных… — Да шиди уже…
— Проспали! Проспали, сука!... Ну как же так… Уволю нахер всех! — Командир, не ори, и так тошно. — Старлей, времени нет, сухпай в дорогу и за ними. — Понял. — А мы дальше… Ждите нас в Ташкенте… Капитан, за Родину, на мины!