Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Гарик О
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В качестве преамбулы история от 4.04 сего года: К американскому писателю Марку Твену, который одно время работал редактором газеты, ворвался вооружённый бандит. - Руки вверх! - заорал грабитель. - Кошелёк или жизнь! - Ну, слава богу! - выдохнул Твен. - А я думал, что опять кто-то стихи принёс.
Фабула Андрей Фефелов, зам. главреда газеты "Завтра" и по совместительству пятый уже десяток лет сын Александра Проханова, главреда той же газеты. Далее с его слов. – "Принимаю" очередного графомана и пытаюсь ему объяснить, почему его вирши не подходят газете. Строго говоря, они, вирши эти, никуда не подойдут. В общем, разозлённый пиит врывается в кабинет главного редактора и с порога чуть ли не с яростью, гневно заявляет: "Фефелов – сын дьявола". А теперь представьте выражение лица моего батюшки. Так его никто ещё называл.
Истории, собсна, почти никакой. Обратилась знакомая, мол, у моих друзей проблема: муж храпит так, что его выгоняют спать в другую комнату (хорошо живут – комнаты другие есть). Поможешь, грит? А чего не помочь! Дай мой адрес, свяжемся. Неделя прошла, другая. Я знакомой: – ну и где твои друзья? А нигде! Ему нравится спать в отдельной комнате. Что мне оставалось – только молча завидовать.
По теме были вопросы и предложения. Одно из них я и постарался сегодня "кратенько" изложить. Чтобы не засорять ленту, выкладываю ссылку на свою страницу (мэйл.ру, будь он неладен). https://my.mail.ru/community/garicoldman/479C1A9ED656C891.html#479C1A9ED656C891
К истории Надин от 24.06.18 https://www.anekdot.ru/id/955489/ Дело было давнее, мы были молоды… Ну как молоды… Тут с одним полукохером забились, кто из нас динозаврам хвосты крутил, а кто верхом на них по девкам шастал. В общем, возвращаюсь поздно вечером домой, около 22:00 было. Зима 1975-1976гг, декабрь-январь – уже не припомню. Но мороз стоял злющий, снег под ногами скрипел. До дома топать ленивым шагом меньше 10 минут. Там горочка такая, по ней трамвайные пути, зимой всегда тропинка протоптана, прям как во Фриско, только горочки пожиже и климат пожёстче. Снег скрипит, я башкой верчу по сторонам, и вдруг обращаю внимание на небо. А там такая фигня!… Представьте окружность… Короче, вытяните перед собой руки и разведите примерно на 1-1,2 метра. Вот такого примерно диаметра светящуюся окружность я увидел в небе под углом 45 градусов. В центре идеального круга сияла яркая звезда. И вся эта фигня двигалась… попробую сориентироваться… В момент, когда я заметил этот объект, он находился от меня в направлении запада. Однако он не стоял на месте, а перемещался в северную сторону. Когда я окончательно замёрз и ушёл всё-таки домой, объект был на севере и постепенно уменьшался в размерах, наверно, раза в три уже успел сократиться. Но это всё равно была окружность со звездой точно в центре. Спросил у всех знакомых – никто не видел, суки. Зашёл в школу, поговорил с учителем астрономии – та же история. Прошли годы, появился Интернет, потом приличный Интернет, сейчас у меня 40 метров, а ответа на вопрос "Мужики, что это было…" до сих пор нет. Может, сегодня опять поискать? Информации-то больше появляется. Или не стоит?…
Надысь в городе проводился опрос типа "Общественное мнение" и всё такое (мы – казённое учреждение, во всех базах данных есть). Спросил у коллег – их тоже доставали. Но отвечать на вопросы, как выяснилось, согласился только один остолоп. Так что не обессудьте. Вопросов было много, минут на 7-10, все не помню, но три надо бы озвучить. – Как вы относитесь к партии "Яблоко"? – Хуже них только "Единая Россия", да и лишь потому, что у власти. Будь на их месте "Яблочники" – переплюнули бы всех на 150 вперёд. – Ваше мнение о Ксении Собчак и её маме Людмиле Нарусовой? (Здесь хотелось матом, но там женщина. Сдержался). – Хотелось бы увидеть их на тюремных нарах. Можно без суда и следствия. Я переживу. – Как вы считаете, какая самая большая проблема у города Санкт-Петербург (Так! Не в городе, а у города). – Вхождение в состав Российской Федерации (Вспомнился старый анекдот времён Брежнева). Всё. Тапками не кидать. Не люблю я этого.
Пару лет назад прочёл на любимом сайте историю. Муж с женой поговорили на тему обновления кухни в ближайшей перспективе. Ну а что, – планирование, в целом, нормальное явление, ничего плохого в нём нет. После разговора он зашёл в сеть и увидел – что? – правильно! Рекламу обоев, техники и кухонной мебели. Прикольненько, однако, наводит на некоторые размышления о Большом Брате, который, падла, пасёт нас как овец. Ну и ладно, бес с этим "братом", у меня для "родича" сюрприз: выхожу с компа, монитор без камеры и микрофона, смартфон отсутствует как класс, планшет, кстати, тоже. А с телефона выхода в сеть нету. Опаньки! Съели?
Йестыдысь ближе к вечеру зашёл на пару-тройку кофе старый приятель, музыкант. Попили (кофе), поговорили о делах наших скорбных. Среди прочего показал ему фотокамеру, которой намерен плотно пользоваться. Да и забыл бы про этот трёп, если бы с утра не попёрла реклама с разными брендами и линейками. Вот как!…
P.S. Для скептиков: вчера никаких запросов не было. Сегодня с утра было два: карта города и приоритеты работы центрального процессора. P.P.S. Через час после выложенного поста (на другом ресурсе) реклама камер пропала. Снова аккумуляторы, звуковые мониторы и фотохромные очки. Всё как всегда. P.P.S.S. Будете ржать, но на моём любимом сайте до сих пор висит реклама с фотокамерами.
Но последний писк был, когда голосовая Алиска вдруг встряла во время просмотра очередного ролика: – Как интересно! Буду знать. Одну минуточку… Я ещё щутканул, типа, время пошло... Вдруг открывается Яндекс, и пошла Алиска шелестеть по ссылкам.
История от 4.12.2016 У моей знакомой мама работала то ли в КБ, то ли в НИИ, не помню. У неё был начальник, у того тоже был начальник, и так далее. Фамилии их были такие (перечисляю по мере возрастания должностей): Кац, Крац, Кранц и Розенкранц.
Перечитав её в лучших за тот же день, поделился с друзьями. Однокурсница прислала свою версию: — А у нас в театре сейчас работают Окель, Попель и Шокель. Чудесные девушки, актрисы. Закон парных случаев никто отменить не в силах.
Решил посетить УИК. Просто так, от нечего делать. Перед входом включил камеру, — обещали режим "намордник-перчатки", поэтому приготовился к цирку с конями. Хотя готовился заранее, — со статьями Конституции, Постановлениями Правительства РФ, даже справка из поликлиники была (учтён опыт поездок в метро).
На входе миниатюрная милашка с волосами цвета "сажа" в полицейской форме. Полицайка предложила снять камеру. Снял. "Пи-ип..." Вытащить всё металлическое из карманов. Вынул ключи. "Пи-ип..."Выгреб мелочь из ветровки... "Пи-ип..." Твою мать... уже не смешно. — Ремень тоже снять? — Идите. Всё, первый уровень квеста пройден.
Поднялся на этаж. Коридор расчерчен сплошной линией с указанием направления движения, в смысле туда и обратно. Ладно, хрен с вами, хоть стороны не перепутали. Но народ ломится по встречке. Ну реально на лишение прав нарываются.
Захожу в большое помещение, — это школа, прямое назначение зала мне неизвестно. У двери сидит пацанчик лет 25-ти в форме, род "войск" не определён, этого можно сразу выпилить из сферы активности. За спиной метров в пяти бодрый полицай листает журнал с порнушкой (я так думаю), и происходящее дальше вытянутой руки ему до звезды. Красавчик! — Оденьте маску. Неожиданно. Во-первых, малой проявил бдительность, а во-вторых, маски не продают на входе, как ранее было обещано, "по доступной цене", а предлагают бесплатно. Мелочь, а приятно, тем более, что каждый намордник упакован в отдельный пакетик. Я не стал марамойничать. — Не хочу. Он кивнул и перестал обращать на меня внимание. Полицай же и плечиком не повёл. Точно там порнушка у него была. Второй уровень квеста за спиной.
Огромный зал, с десяток столов с тётками. Хотя нет, один мужик был. Во, думаю, не дай Бог так оголодать... Повертел башкой по сторонам. — Мне бы... — Вам чего? Странный вопрос, однако, тут, кажется, не казино и не шаверма. — Бюллетень бы мне. — А вам сколько? Прикольненько, с таким подходом к моим габаритам скоро в транспорте двойную оплату станут вымогать. — Одного хватит. Вот суки! Никто даже не улыбнулся. Стойкие солдатки, я даже зауважал. Махнули рукой в сторону центра, дали портянку, поставил птичку прямо у всех на виду, кинул в урну и ушёл. Всё как всегда, т.е. ничего интересного так и не произошло. А я наделся.
Народ повадился тут копипастить новостные ленты, — в целом я не возражаю, хотелось бы лишь какой-то изюминки в этих новостях. Надысь посмотрел презентацию второго тома книги военного историка, моего земляка, и от одной цитаты не смог удержаться. Да,... речь о Первой мировой [войне].
— Современная румынская пресса полностью одобряет и поддерживает позицию в войне. Та же самая логика — священный эгоизм... Румыния, ведя переговоры с центральными державами, договорилась о вступлении в войну на их стороне... Перед вступлением в войну она продала свои запасы хлеба и нефти Германии и Австро-Венгрии. После чего объявила им войну и потребовала от союзников хлеба и нефти".
100 с лишним лет прошло — ничего не поменялось. 😄👍🏻
Букв очень много, поэтому здесь размещаю только начало истории, целиком прочесть можно у меня в гостевой.
https://gb.anekdot.ru/userbook/?id=34155
[i]Первое главное действующее лицо — кап-три Алкесандр Л.[/i]
— …Товарищ капитан третьего ранга… Вас срочно вызывает к себе командир дивизии…
Старпом нажал рычажок переговорного устройства
— …центральный? У нас что, телефонную связь с берегом уже отсоединили?
— Так точно!
— Понял… тогда вахтенного офицера на мостик, а я потопал штаб…
[i]Второе главлицо — контр-адмирал Федор Степанович В..[/i]
— …командир прибыл на борт?
— Пока еще нет.
— Ясно… В море с тобой пойдет командир «К-69» Кетов. Если к 11:30 Сидельников не прибудет на корабль, то запишешь в вахтенный журнал, что Кетов вступил в командование. И ещё… к 12:00 жди на борт высоких гостей… — адмирал сделал короткую паузу, — очень высоких… Выход в море будет недолгим. До 24:00 вернетесь… должны будете вернуться в базу. Всё. Иди…
[i]Даже контр-адмиралы могут сильно ошибаться. Надеюсь, этот о своей ошибке не пожалел. (прим. моё)[/i]
Третье главлицо — Марина Л., жена старпома.
— Приходи сегодня домой пораньше… хотя бы к десяти вечера.
— Прости, мне пора бежать… в двенадцать выход в море.
— Значит вечером тебя можно не ждать…— Подожди, я провожу тебя.
Через минуту она уже выходила из кабинета [всё в той же чёрной каракулевой шубке]. В одной руке сумка, в другой — воздуходувка.
— …держи! – она протянула Сашке воздуходувку и свободной рукой взяла его под руку.
От здания СРБ успели сделать три шага. Из притормозившего старенького «Газика» выскочил начальник СРБ капвторанг Санька А.
— Тёзка, привет! Куда путь держим?
— Да как всегда, в открытое море, а супруга не верит, решила проконтролировать.
Ананьев изобразил грозное выражение лица
— Ответ неправильный. Доложите по уставной форме…
Она тут же подхватила правила игры.
— Есть товарищ капитан второго ранга! Докладываю: на пятом плавпирсе необходимо произвести забор проб воздуха…
— Очень хорошо, – прервал её Ананьев, – о результатах замеров доложите мне лично вместе с мужем в двадцать два ноль-ноль. Жду в гости! Моя Эллочка обещала открыть новую банку маринованных подосиновичков.
Лирическое описание предстоящего застолья опустим, Двигаемся дальше.
Старпом тяжко вздохнул
— …не трави душу, Санёк… вечером никак не смогу. Я действительно, через час отдаю швартовы.
Ананьев изобразил легкое недоумение
— Но в плане боевой подготовки на сегодняшний день нет ни одного выхода кораблей нашей дивизии.
— Меня самого оповестили только вчера поздно вечером… а командира до сих пор разыскивают… Выход внеплановый и архисрочный… да ещё с какими-то московскими шишками…
[i]«С любимыми не расставайтесь…», — написано в мемуарах. Но мне думается, что мысли были какие-то другие — этот мем, как сейчас говорят, на слуху появился гораздо позже, в середине 70-х. Ладно, харэ критиковать, плывём дальше.[/i]
«А почему, собственно говоря, и с какого хрена он должен опять расставаться?»
И мелькнула в голове у молодого старпома маленькая непутевая мыслишка по поводу крайне рискованной во всех отношениях затеи…
Прошёлся по лабазам… Картина удручающая. Продавцы и управляющие визжат как резаные "наденьте маску". Меж тем все едальни на улице, а их у нас немало, открыты, в них сидят люди и люди эти, прикиньте, едят. Без масок. И никакого визга. Выходит, если человек в состоянии оплачивать своё питание в ресторане — ему без маски можно. А если он готовит еду дома — сдохни, тварь, и не выёживайся. И не важно как ты будешь подыхать — в маске или потому, что тебе просто не продали еду. Некоторые называют это фашизмом. Я не уверен, что это так, но некоторые признаки видны.
…Во втором магазине картина повторилась один в один: — Без маски никто вас обслуживать не будет. — Как скажете. Тогда я заберу еду бесплатно. Эх, какое было шапито... Даже корзину из рук вырывали. Ага, щаз, у голодного мужика еду отнять... идиоты… — Ладно, не буду. Но и маску не надену. Вызывайте полицию. Нюансы опущу, там много чего ещё было.
Приехали космонавты из Росгвардии. — Мужик, опять ты!... Ну надень, ну пожалуйста, их же штрафуют. — У меня нет маски. — Мы ж тебе давали!… — Выбросил. — На протокол напрашиваешься? — Вы же знаете, какой потом будет геморрой. — Витя, принеси из машины, у меня там одна осталась…
Еду оплатил, принёс домой. Размышляю. Что делать-то будем, люди? Это не временная мера, это навсегда. Разве что вместо масок будут, например, нашивки в виде красных звёзд. Пока нашивки. Потом дело дойдёт и до клейма. Я так думаю.
Почему белохалатные до сих пор не выделили, не очистили СарсКов-2 и не доказали его заразность?
Ставшие уже всемирно знаменитыми за своё разоблачение ковидной афёры и из-за этого ненавидимые преступным официозом американские доктора Том Коуан (Tom Cowan) и Эндрю Кауфман (Andrew Kaufman) в эфире канала THE CONSCIOUS RESISTАNCE объяснили, что вся конструкция ковидной афёры покоится на лживом утверждении белохалатных организмов о том, что так называемый вирус под названием СарсКов-2 был выделен и якобы является причиной болезни под названием ковид-19. Доктора объяснили простым языком суть известной ещё с 40-х годов процедуры выделения и очищения микрочастиц и заявили, что до сих пор никто не проводил эту процедуру в отношении СарсКов-2.
Преамбула
Мы достоверно знаем, что власти врут. Причём, в моменте это может и не быть враньём. Но когда показания «свидетелей» ковидного безумия меняются как прогноз погоды, только самый ленивый не задумается, — концы с концами не сходятся, и примеров тому уже десятки, если не сотни.
Я конечно ленив, что не обсуждается, но когда перемещаюсь в пространстве, — например, из постели к обеденному столу, то воленс–ноленс появляется время для размышлений и выводов. Но в нашем случае даже выводы не нужны, — обойдёмся простой арифметикой.
Итак, обсудим круговорот воды в природе. Говорить буду я, вам — внимать.
Всем известно, что мы дышим… чем?… воздухом?… Ан нет! Мы дышим воздушно–водяной смесью. Смесь эта традиционно определяется двумя параметрами — 1) относительная влажность; 2) абсолютная влажность. С первой мы очень близко знакомы, у кого-то даже приборы дома или на работе есть для измерения относительной влажности. Зачем они?… В пересушенном воздухе дышится «не очень». Ну, если вы всю жизнь прожили в резко континентальном климате, то вам не привыкать, но к воде всё равно тянет.
Относительная влажность величина сильно не постоянная. Например, при 0°С и абсолютной влажности 8г/м³ относительная влажность будет около 80%. Выглянет солнышко… А вот тут возможны варианты. Высушит лужи и растопит остатки снега — повысится абсолютная влажность, а вслед за ней и относительная. Если просто нагреет воздух, то при стабильной абсолютной влажность относительная понизится.
Переходим ближе к цифрам.
Повторяю — при 0°С и абсолютной влажности 8г/м³ относительная влажность будет около 80%. При 20°С и той же относительной влажности 80% абсолютная увеличится в два (!) раза. Не сама собой, конечно, для этого нужны условия. Таковы законы физики.
Этой смесью мы дышим, и если в помещении влажность 35–50%, то чувствуем себя мы вполне комфортно. А если надеваем намордник?
Гипотетически (по непроверенным никем заявлениям Роспотребнадзора) маска должна препятствовать заражению [вирусами]. Вирусы переносятся воздушно–капельным путём, и если маска полностью фильтрует дыхательную смесь от влаги, то защита нам гарантирована на 100%. Ну… на 90–100%.
Про дыхание обезвоженным воздухом мы говорили, теперь подумаем, — а что маска?
При 0°С и относительной влажности 80% маска полностью пропитается водой за менее чем 30 минут. Арифметика простая — мы обновляем своё дыхание на 1–1,5л/сек. Получаса достаточно, чтобы ткань впитала около 1 грамма влаги. А грамм это 1 мл³. Кубик со сторонами в 1 см. Но при 20°С и той же влажности время пропитки уменьшается до 15 мин.
А вот здесь я сам себя поймал за руку — мы не только вдыхаем влагу, мы и выдыхаем её. Всё, приплыли, время можно смело делить на двое.
На самом деле чушь какая-то выходит. В мокрой маске мы дышать не сможем, значит, влага всё-таки проходит, да и кроме затруднённости при дыхании других неудобств мы не испытываем. В общем, от комаров и мошек маска защищает. Так же прекрасно помогает в ветреную погоду и при сильном морозе. Вирусы «чуть мельче», им намордник не помеха.
Смех смехом, но часть влаги маска всё-таки задерживает, в том числе и выдыхаемой влаги. Но выдыхаемая влага это один из механизмов детоксикации организма. С дыханием мы избавляемся от вредных веществ и части болезнетворных организмов. Мы все, а не только больные и/или «бессимптомные больные». Маска насыщается нашими выбросами, в результате чего резко повышается риск заболевания бактериальной пневмонией. Удовольствие ниже среднего (плавали, знаем).
Из выше сказанного следует, что ношение так называемой «защитной маски», которая ни от чего не защищает, имеет довольно-таки серьёзные противопоказания. Это лёгочные и сердечно–сосудистые заболевания. Да и все остальные тоже. Любая болезнь это прежде всего ослабление иммунитета, а кроме него наши интересы никто отстаивать не будет. Ну не Анна же блять Попова (ударение на первом слоге).
Так что, если вам деваться некуда — берите дырокол и перфорируйте ваш намордник по всей площади. Дышите свободно.
Примечание
В расчётах времени увлажнения маски я не учитывал фактор испарения влаги с поверхности ткани. А испарение, конечно, будет, и чем ниже относительная влажность, тем выше скорость испарения. В общем, цифры будут другие, но суть остаётся прежней.
P.S. Поскольку, как я вижу, ковидобсие в умах ещё не стихло, а пора бы уж, продолжу публикацию любопытных материалов на эту тему. Наслаждайтесь, если сможете.
23 января 2021 года в эфире ТВ канала NBC NEWS глава китайского центра по контролю и профилактике заболеваний заявил, что китайцы не выделяли вирус СарсКов-2. О том, что никто и никогда не выделял этот вирус лабораторным путём ещё в начале июня говорил доктор медицины Эндрю Кауфман (Andrew Kaufman). Кроме этого, американский CDC в своей публикации о правилах и рекомендациях по применению ПЦР–теста от 13 июля 2020 года признал факт отсутствия выделенного вируса СарсКов-2.
Немного лирики Билл Гейтс называет одну из вакцин против коронавируса, произведённую под брендом «Модерна» "операционной системой для управления геномом человека". Если он говорит правду, значит, революция уже свершилась. Если он преувеличивает, значит, мы находимся на пороге революции, после которой управлять человеческим геномом будет возможно.
Яков Джугашвили перевёл больше сотни роликов на барановирусную тему за последний год. Более подробно можно узнать на его странице вКонтакте, есть Телеграмм-канал и канал в Ютьюбе.
Тут, как я заметил, народ не чужд воспоминаниям. Вот. Решил Приобщиться, так сказать. А хуле!... В смысле.. не судите строго.
– Алексеич, ну, на фиг он мне сдался! И ваще… я птиц не люблю… – А мой кофе на халяву любишь? – Так ведь ты ж его не пьёшь! – Или берёшь попугая, или квартальная летит мимо.
Вот так Жако поселился в моей холостяцкой квартире. Как ни странно, но с кормёжкой Птицы траблов не было, – этот птеродактль жрал всё, что было в пределах его досягаемости. А вот с уборкой клетки… пардон, комнаты… Когда я не успевал вовремя почистить его гнёздышко размером с «Запорожец», он просто делал вид, что взлетает, и под воздействием воздушных потоков латиноамериканский помёт ровным слоем располагался по всей комнате. Девушки перестали меня посещать, а друзья норовили выпить пиво в парадняке, не дожидаясь моего приглашения войти. Я понял, что жизнь подходит к концу, и если я не предприму решительных мер, то мне придётся жить в лаборатории. От такой перспективы я приходил в ужас.
Птичий рынок меня сразу же отверг, как, впрочем, и я его. Наглые, жадные бабенции, которые только и умеют, что полудохлыми рыбками торговать да перекрашивать кошаков. Жако они тоже не понравились. После того, как он чуть не откусил палец одной товарке, а любопытному доберману ухо, нас с Жако пообещали скормить крокодилам. Жако мне жаль не было. В лабораторию, ясен перец, тащить его было бесполезно, родичам тоже. Сестра сказала, что у неё дошкольные дети, и она не желает видеть у себя в доме бесконтрольный источник ненормативной лексики. Уверения, что Птица пока ещё не говорящая, ни к чему не привели. Пришлось пойти на диверсию.
Однажды сеструха попросила забрать племяшей из детсада. Я отпросился с работы пораньше, тем более, что завлабу было не до нас – оформлял очередную командировку в Антарктиду. Заскочил домой, завернул клетку покрывалом и рванул в светлое будущее.
– Ур-ра-а!!! Дядь Игорь пришё-ол!!! Для малышни это означало новое развлечение, а для воспитателей очередную головную боль. Они подустали уже от набегов кочевников и взятия Бастилии… – Дядь Игорь… А что это та… У-ух ты... Красивый… А как его зовут? А он не укусит? А чем он питается, мышами? А ты его насовсем принёс или только на месяц?
Последний вопрос вывел из ступора ошалевшую воспитку. Вот уж кто действительно не мог поверить своим глазам, ибо видимое означало очень крупные неприятности. Ну, так, собсна, сама и виновата. Это ведь с её подачки появился живой уголок. Пусть теперь попробует отказаться. Попробовала. Однако мои невинные глаза и слова, что Птица нуждается в заботе подрастающего поколения, а поколение – в Птице, а так же ор двадцати детских глоток… В общем, пацанов я благополучно сдал мамашке, уговорив их молчать хотя бы до ужина.
Две недели я не отвечал на звонки. В ответ на угрозы участкового проверить мои доходы я просто дал ему на бутылку, а заведующей детским садом просил передать, что у меня дома ещё и пингвин живёт королевских кровей. Шантаж прекратился. Кстати… пингвин…
– …Ну, мужики, ещё по одной – за моё благополуч… ик… ное возвращение. Да, чуть не забыл, мне ж ещё надо придумать, что с Пингвином делать. …Кусок застрял у меня в глотке, от боязни выдать своё присутствие я стал дышать реже. – Вези обратно, на историческую, так сказать, родину. – Я контрабандой его сюда притащил, документов никаких. – Тады, Лексеич, по маленькой – за благополучие пингвина. И за здоровье нашего лаборанта. Оно ему теперича пригодится. – Зачем? Он же холостой ещё! – Как зачем! Разве ты не ему пингвина оставляешь? – Спасибо-спасибо… Хор-рошая мысль. – …Владимир Алексеевич, я Вас умоляю – только не это. Я Жако-то с трудом пристроил. – Вот что, Игорь, ты ещё молодой, много чего в жизни не видел… – Если Вы мне его оставите – и не увижу никогда. – Всё. Вопрос решён. Всем спасибо.
Утро началось с головной боли. Не от выпитого, – наш Воробьёв («Воробей» в народе) пьянство презирал и не приветствовал. Башка трещала от пульса: – Что делать… что делать… что делать… Детский сад отпал сразу – мне сказали, что если я ещё раз… Как оно бывает в жизни – решение пришло неожиданно.
В ресторане «В…в» завхозом работала знакомая. Лет на десять старше меня. Правда, она намекала, что любви все возрасты покорны, но мне столько не выпить. Слева от входа, напротив эстрады по диагонали был… хм… "заповедник", импровизированный. Фикусы какие-то, кактусы, кастрюля типа «Бассейн»… В общем… проснулся я с большим трудом. От выпитого. Но Пингвина у меня больше не было. Спустя некоторое время ресторан был закрыт. Надеюсь, не из-за меня.
В Питере +28. В моём возрасте и с моей комплекцией чревато последствиями. Ну да не обо мне речь. Зашёл в булочную. Народа ноль. Одна продавщица колдует у электропечки, другая хлопает ресницами от скуки. Вместо приветствия кивнул (как-никак постоянный клиент) и решил пошутить. — Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе красная? Девчонка мельком глянула в пустой зал. — Да пиздец уже как заебались, дедушка... И покраснела.
Навеяно, как говорится в народе, темой от 22.05.2010 https://www.anekdot.ru/id/451620/ Синопсис: жадная проводница вознамерилась подзаработать на безбилетных по ТТХ условиям пассажирах, и что из этого ей вышло боком. Мой случай был другим, но нервов мне это стоило…
Давным-давно, при СССР... Первый курс ВУЗа, зелёный как 3р. вчерашний школьник решил смотаться на малую Родину, — маму повидать, винишка попить с теми, кто ещё не успел принять присягу. Но это было начало ноября, т.е. праздники и вся суета, с ними связанная. А так же проблема с билетами. И ехать-то недалеко, каких-то сраных восемь часов, но билетов не было принципиально. А желающих отъехать — полный вокзал.
Не знаю, на каком уровне власти решали задачу, но дополнительно дали два состава в нужном направлении (Н-ск — Н-цк). Не два поезда, а два состава электричек. Восемь часов на деревянной сидухе — сомнительное удовольствие, но деваться некуда, бо охота пуще неволи. Дело за малым — влезть в эту электричку. Билеты?... Какие билеты! Вы шутите?... В общем, пробрался кое-как, сидеть, конечно, негде, а дело уже вечером, в сон тянет. Вышел в тамбур, присел на корточки у стеночки, подрёмываю...
Вдруг хлопок по плечу. — Ваш билет. Твою мать... И повели меня контролёры с собой. Чрез пару-тройку минут остановка на каком-то Богом забытом полустанке. И меня, такого молодого, красивого, в белой кроличьей шапке — из поезда нахуй.
Огляделся — пиздец... Ни домов, ни огней, ничего... Но если хочешь жить!… Рванул вдоль состава в противоположную от хода контролёров сторону и успел!... Успел влететь в открытую дверь... Вот что страх животворящий с людьми делает!
Зашёл в вагон, отдышался, успокоился. А там уже и места сидячие освобождаться начали. Пристроился, закемарил... — Ваш билет... Да ёбаный же ты...
Тут народ начал вступаться. — У нас уже проверяли!... У него уже проверяли!... — Ага, проверяли... Мы такую толпу зайцев наловили после этих проверяющих… Молодой человек, пройдёмте...
И потащили меня в следующий вагон. Один контролёр пёр вперёд, а второй проверял билеты сразу в тамбуре. Сходились они примерно в середине. Я, естественно, проходил в вагон, — деваться было некуда. Но и высаживаться ночью незнамо где практически зимой мне тоже не хотелось. И вот то ли во втором, то ли в третьем вагоне увидел знакомых ребят и тут же пришла идея. Скинул куртку, шапку, кто-то дал в руки гитару, — сидим, песни мурлычим, никого не трогаем. Контролёры окучили вагон. А где пацан?... Где белая шапка? Ага, щаз, шапку вам.
В общем, побегали, пошумели, да так ни с чем и отвалили. Не считая зайцев. Что с ними было — не знаю, если без денег, то высадили, конечно, даже не сомневаюсь. Но это уже чужая история.
Знакомая приходила в гости. "Я умней своей мамы", — говорит. Ну пришли на сайте Вернера, народ поржёт от души. Не буду, говорит, сам присылай. Ладно, я не гордый. Кст... народ... мы, конечно, более приспособленные, чем наши предки. Но вот насчёт ума... В общем, хз, надо уточнять. Ну, как обещал: — Я умней своей мамы. (Ольга Васильева)
Как-то в отпуске решил слётать на малую Родину, тем более, что и повод был подходящий — днюха у родной сестры. И вот что мне за столом родственнички поведали...
Тому лет уж как 20, когда муж систера был ещё вполне так в силе, подрядился он помочь другу с переездом с одной хаты на другую. Перевезли, ничего не забыли, не потеряли. Потом крепенько так отметили мероприятие, и зять своим ходом двинулся до дому. Расположился в трамвае и заснул! Добрые граждане вызвали ментов, те, не долго думая, положили его в бобик и благополучно доставили в медвытрезвитель. Дальше было странное... Пьяненький в мясо зятёк вдруг приходит в себя и толкает речь: — А вы знаете, грит, менты позорные, кто моя жена в девичестве?... А кто у неё брат, знаете?... И называет мои Ф.И.О. Охуевшие менты звонят систеру и узнают, что всё точно так и есть... Ну, систер была на работе, звоните, грит, сыну. Позвонили племяннику, — забирай своего папу отсюда. Быстро. Нахуй! Племяш не отдуплился совсем, что за тема. На машину и за папой. Менты потом крестились минут пять!... Бля-ать... Пронесло!...
Рассказал историю в компании. Народ не въезжает... Что за хрень!... Или ты в таком страхе держал город, что тебя до сих пор помнят? А дело в том, что у моего отца был друг, полный тёзка (кроме отчества). У друга были дети, старший — мой полный тёзка по Ф.И.О.. Но это не всё. Последние пару десятков лет с гаком он служит начальником полиции всего города. Ну и покажите мне мента, который бы не знал, как зовут его Самого Главного Начальника!.. )))
Простите, люди добрые, не со зла я кувыркаюсь, застоялся я... (С)
Некоторые диалоги в сети можно целиком вставлять в книгу
— Есть хочу. Вот думаю, перебьюсь или картошечки пожарить. В принципе... голод я перебивать научился. Надо либо работать, либо бухать. Работать не хочется. — Тогда жарь. — А бухнуть? — Я принесу. — Когда это ещё будет... — Учись терпеть. — Вот и терплю. Не ем.
"Сегодня слегка удивилась. Разговаривала с мамой через фэйс-тайм по яблоку, мимо пролетали чёрные военные вертолёты. Хотела ей показать, переключила камеру. Я их вижу, а в телефоне их нет, только облака видно…" (Natali)
Училась у нас одна девушка, Юлия Л. Миниатюрная блондинка с точёной фигуркой и ангельским голосочком. Как актриса была никакая — что по жизни, то и по сцене. Но в амплуа субретки больше и не надо, это же оперетта. Так вот... Режиссёр однажды рассказал, как её принимали на курс. — ...Юля, скажите, пожалуйста, кто написал оперу "Евгений Онегин"? — Чайковский, — отвечает Юля. — А кто написал либретто к опере? (родной брат П.И., Модест — прим. моё) — Они. В приёмной комиссии лёгкий ступор... — А... простите... кто это?... они?... — Как кто!... Евреи. Они же всегда либретто пишут.
К истории от 18.08.2000 https://www.anekdot.ru/id/-10098857/
Еду вчера по Московскому, на пешеходнике стоит собака. Ну, собаками не удивишь, — еду дальше. И вдруг в зеркало вижу — собака переходит проспект на красный! Совсем собаки оборзели, правила перестали соблюдать. Куда мир катится... 😂
Комент с истории от 23 августа https://www.anekdot.ru/id/1344200/
У приятеля был сосед (давно лет 30 назад), сварщик высочайшего класса. Периодически уходил в запой, причём, пил только одеколон, дорогой, чаще импортный. А пустые фунфирики расставлял на полках. Сам видел, коллекцию оценил. Как-то заглянула на огонёк бригада медиков вынимать Валеру из очередного штопора. Доктор окинул взглядом выставку хрусталя. — А это что? — А это он пьёт... Доктор охренел... — Сколько же он зарабатывает?!...
Вспомнил старую историю... 18 лет назад трудился на толстого коротенького лысого дядю в очках. Выглядел он довольно таки потешно, особливо рядом со своей женой. Но не в этом дело... Он ещё и сильно заикался. В общем, сижу, работаю, никого не трогаю. У него был ко мне какой-то вопрос, мы его быстро закрыли, и тут ему звонок на мобильник. Через пару–тройку секунд включается "заика". — ...Звоните п-пидарасу д-домой... Если п-пидараса нет д-дома, звоните п-пидарасовой матери... если п-пидараса нет у матери, звоните п-пидарасой б-бабе... если п-пидараса нет у п-пидарасовой б-бабы... Там было что-то ещё про "п-пидорасову д-дачу", но в этом месте я уже поломался и на максимально высокой скорости вылетел со второго этажа, не застревая на поворотах. Когда упал на скамейку, мужики сразу ко мне. — Эй, Иваныч! Ты чё... ты чё?... Ты чего плачешь?... ...Потом рыдали всей бригадой. 😂
"Это вы ещё не слышали историю про процессор Celeron и Pentium!" https://www.anekdot.ru/id/1359367/
В конце 70-х в продаже появились микро-калькуляторы по доступной цене. Почти доступной. Простой с шестью арифметическими действиями стоил 14р., сложный — с тригонометрией и логарифмами — больше 30р., точно уже запамятовал. Поскольку подрабатывал радиотехникой, то в руки попадали и калькуляторы. Правда, ремонтировать в них было нечего, — почистить контакты да грязь удалить. Так вот что любопытное я обнаружил — у обоих типов калькуляторов потроха были идентичны, различались они только в исполнении, в корпусе.
Эпиграф — Алло!... Дмитрий Алексеевич?... «Красную строку» хочу.
Преамбула (предупреждаю, — буков будет много) Мемуаристика без художественного свиста — не моё. Но я попытаюсь. В общем, так… Это было почти 40 лет назад…
В нашем коллективе выделялся костяк из трёх негодяев, младшему было 27, Владимиру Николаевичу 30, Валерию Алексеевичу 36. Володя и Валера уже «на казённых хлебах», так что скрывать имена не имеет смысла. В свободное время, чаще всего в конце рабочего дня собирались в отделе, там и происходило самое интересное. Включали ТВ, ставили чайник, на длинном столе нарды, — за нардами хозяйничали мы с Николаичем. Иногда кто-то присоединялся, после жёсткого разгрома либо валил домой, либо оставался в роли зрителя. Как ни странно, но пьянок не было. Совсем. Алексеич с семьёй жил в своей квартире, мы с Николаичем — в служебном, он на первом этаже, я на седьмом. Отношения у нас были приятельские, как старший он присматривал за мной, помогал в работе иногда. Но если что, мог доской прямо во время игры по башке настучать. На следующий день шёл извиняться. Что поделать… Вырос в Грозном. Зимой у Николаича была одна тема — всё свободное от работы время зимняя рыбалка на Ладоге. Ебнутый. Больше добавить нечего.
Фабула 1 Совсем кратенько. Как-то сижу в отделе после трудов праведных, играть не с кем, собрался домой. Вдруг на пороге появляется Вовчик. Одет в своё рыбацкое… Как это говно назвать, даже и не знаю. Ну в чём рыбаки обычно шастают!... И поддатый. — Иваныч, я хочу вмазать. — Ну, вперёд. — Я с тобой хочу. — Блять, Вова, ты уже вмазал. Без меня. — Я ещё хочу… Давай-давай, собирайся быстро, пока кабак не закрылся.
Ну хуле делать… слаб человек. Бегом до кабака, в зал с таким чучелом не пустят, мы в буфет. — …Мальчики, а я буфет уже закрыла. Время десять. — Рая, ну хоть вина бутылочку. — Володя, иди в жопу. — Рай, а что там за коробки в углу? — Да пиво чешкое… «Радкост». — Зае… Очень хорошо… Иваныч, сколько брать, по три? — Вова, хватит по две, ты уже датый. — Гарь, ну давай по три, угощаю же! — Ну хорошо, по три так по три… — Рая, нам восемь бутылок. — Вова, ты не охуел с такой арифметикой?... Трижды два будет шесть. — Не пизди…
Припёрлись к нему домой, пивка попили… Просыпаюсь у себя дома… Как домой попал — не помню. Спустился к Вовану… Оказывается, мы восьмую бутылку только открыли, так и стояла на подоконнике. Что за пиво такое делали чехи, — ничего подобного потом в жизни пить не довелось. А я бы повторил.
Фабула 2 Алексеич был интересным рассказчиком. И пожил подольше, и помотало побольше. Да и вообще язык был подвешен что надо, ещё и жена была режом в театре, — та ещё семейка. Потом уже выяснилось, что к своим правдивым байкам он всегда добавлял немного свиста, «для красоты изложения». Иногда свистело так, что ухи закладывало. Но мы-то не знали! Инета не было, попробуй первоисточник отыщи!... Помнится, как-то работал с газетами в Публичке, так за месяц чуть умом не тронулся. Но к делу…
И толкает Валера такую тему… В начале восьмидесятых… то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке»… была большая статья. В общем один мужик поздно вечером возвращался домой, и чуть-чуть не успел на метро, на Московском возале. Там, где железная решётка. Тепло, белые ночи. Может, далеко было добираться, а на тачку не хватало, может ещё что, — решил у решётки дождаться открытия. Покрутился, покрутился, — вдруг видит в углу «дипломат». Помните, были первые советские?... Чемодан стоит, а хозяина нету. Ну, думает, здорово! В компании веселей будет. Наверно хозяин за сигаретами отлучился. Ходит, значит, ходит, а хозяина всё нет. Прошёл час — никого. Мужик стал приглядываться к чемодану. Слегка побитый, замки перехвачены синей изолентой. Дай, думает, посмотрю. Открывает, а он доверху забит банковскими упаковками. Мужик чемодан в зубы и ходу до следующей станции. Утром появился дома, наврал жене с три короба, бабосики втихаря пересчитал… Два лимона!… И началась у мужика райская жизнь. Жене плёл, что попало: то премию дали, то зарплату повысили… Та, естественно, вся из себя довольная… А на работе у него на примете была одна бабёнка. Он давно на неё глаз положил, да не знал, как подъехать. Помните «Итальянцев в России»? — «Андрюша, хочешь заработать миллион?...»
— …Подходит, значит, он к ней, и говорит, — хочу, мол, тебя купить. Та ему, — я дорого стою. Сколько, спрашивает?… Ну, бабец решила, — борзеть так по полной. Пятьдесят тысяч!… Нет проблем. Вынимает из кармана пятьдесят штук, — держи… Ну, и понятно сразу — я твоя!… А у неё была лепшая подружка, а у той муж в уголовке, майор. А в это время!… По всему Питеру — грузинская мафия на перепродаже машин ищет пропавшие деньги. Как их клоуны потеряли!… И милиция в курсе. Вопрос — кто найдёт первым… Молодца сразу приняли, — что да как. Тот запираться не стал, выложил всё без утайки, как было. Хотели статью пришить, да вовремя одумались. Ну, пришёл бы он с этим чемоданом. И кто бы ему поверил?… Ещё и почки бы отбили для профилактики.
В общем, послушали мы, поохоли, поржали, разошлись до следующего раза. На следующий день сидим с Вовой за нардами, папиросы, чай… — Николаич, не верю я, что в дипломат поместились два миллиона. Чё-та пиздит Глаголев. — А давай проверим! — Как! Я последний стольник вчера разменял, а там два ляма. — Иваныч, ты дурак? Щаз всё сделаем. Взял свой кожаный дипломат, вытряхнул барахло, нашёл линейку, стал прикидывать размер упаковки, ну и так далее… Долго народ развлекал… Арифметикой занялся! Вычислял габариты, объём. Всё по науке… Пока Валера не пришёл. — А чего это вы тут делаете? — Да, проверяю, — говорит, — могут ли в «дипломате» два лимона поместиться. — Ну, проверяй, проверяй. Тебя Гарик заставил?... — А что?… — А мы уже проверяли.
Блять, как я бежал… Говорят, из-под башмаков даже искры летели и жареным запахло. Насчёт жареного не знаю, но я чуть не обосрался. Он отдел чуть по кирпичам не разнёс.
Нам известно, насколько ограничены мы в средствах оформления текстов. В Основных, например, даже хуже, чем в Гостевой. Отчасти это одна из причин, по которой я даже и не думал размещать что-то серьёзное на этом ресурсе. Но "что-то пошло не так". В любом случае, постарайтесь меньше глумиться, это не только мой труд, который мне стоил крови, но и жизнь, которая которая кому-то стоила жизни. Ну и классика, куда от неё — "не стреляйте в пианиста…"
Бестолковое время суток
Роман Книга первая. Шуга
Алексу и Кэти, с благодарностью Часть I
Всё в мире что-нибудь значит.
+38 в тени
— Баха, что за дрянь тут! — Лапы убрал! Сейчас разгребу. — Антон, это все вещи? — Не на Луну собрался. — Ладно, недостающее сообразим… Ну всё, садись, погнали.
— Как долетел? — Хорошо. Почти. — Что значит?… — У нас пошёл снег, я лёгонько оделся. Околел как собака. — Отогреешься. — Отогрелся. Сорок есть? — Будет больше. — Хорошо-то как… — Скучал по Ташкенту? — Есть маленько. — Почему один? — Я, говорит, твоими азиями сыта по горло. Даже провожать не поехала. — Как была дурой, — так и осталась… Извини. — Всё в допуске. Привык… Куда едем? — В Чирчик. — Далеко? — Минут сорок не спеша. — Водоём есть? — Ну, не водоём. Речка. — Искупаться бы… — Не горячись. Вода очень холодная. Купаться поедем на Бургулюк. У меня там дача. — Баха это Бахрат? — Бахрам… Баха, за Дамиром заедем? — Он дома? — Ты с ним работаешь, — тебе видней. — Обойдётся. Вечером появится сам. — Как скажешь… Дамира помнишь? — Смутно. — Вторая рота. — Я говорю, — смутно. — Он тебя помнит… Это что такое! — Нитроглицерин. — Давно?… — Года три. — Не надо было уходить. — А сам? — Что сам? — Тоже ушёл. — Тоха, мне сколько лет! Училище, плюс боевые. Всё, долг Родине отдал. — А Дамир? — Он в армию из-за меня пошёл. И на гражданку тоже. — Долго за тобой ходить будет? — Уже не ходит. В октябре дочка родилась. — Ты женился? — Так неплохо. Девок немеряно, только успевай. — …Оторвут тебе голову, Амир. — Пусть попробуют. А ты не встревай, лучше на дорогу смотри… Как у тебя с Настей? — Хреново. — Не развелись ещё? — К этому идёт. — Сколько сынам? — Коле восемь, Петьке скоро шесть. — Счастливый папаша. — Не очень. — Мамино воспитание? — Недовоспитание. — Понятно… Баха, притормози, куплю сигарет … Антон, куришь? — Трубку. — Ну ты силён! Может и мне трубочку прикупить… — А есть где? — Надо поискать. «Народные промыслы» знаешь? — Кстати про «Народные промыслы». Я шурину обещал пчак привезти. — Организуем… Одна минута…
— Хорошо устроился… Кондиционер… — Не то что вы в своём Ленинграде. — На Питер бочку не кати! — Шучу я, шучу… Ну всё, добрались… Баха, во сколько ждать? — Может, дадим человеку отдохнуть с дороги? — Обойдётся. Я ещё на танцы потащу. — Начинается… дурак старый. — Ну ты-то у нас дурак молодой. С нами пойдёшь? — Разводиться пока не собираюсь… Часа через четыре приедем с женой. — Тогда не прощаемся. — Хоп майли. — Хоп…
— Выпить хочешь? — Сухого. Или кефира. — Пойдём на кухню, посидим на теневой… Сейчас фрукты сполосну. — Амир, не надо из холодильника. — Ты сказал, майор… Как добрался? — Ты о чём?… — Ладно, перейдём к делу. — Твои друзья в курсе? — Без них никуда. Ну, и брат, само собой. Дамир тебе понравится. Толковый мужик. Правда не разговаривали полгода. Ну, знаешь, — два взрослых татарина под одной крышей… — Отец развести не мог? — Батя умер в восьмидесятом. — Я не знал… Соболезную. — Ну, за встречу!… То есть за женщин. — Правильно Бахрам сказал. — Да что ты старого узбека слушаешь! Много понимает. — Баха старый?… — Ну… сороковник. А чего удивляешься? У него жена вообще как девочка выглядит, а уже трое сыновей! — Здоров, нечего сказать. — А то!… Ты бы видел, как любят друг друга… Аж завидки берут. — Женись. — Где такую найти… Кругом… а-а, не хочу об этом… Наливай. — Так что там про танцы? — Интересно стало? Баху не слушай. Что он может понимать! Только мы, татары, понимаем, ну и русские немного. — Да брось ты, все мы разные. — Про себя что ли? Да какой ты русский! Посмотри в зеркало. — Сменим тему. — А не хочу. Кстати, я тут слушок пустил, что ко мне из Ленинграда приезжает сослуживец. Старые фото показывал. — С какой целью! — Вдвоём гулять веселее. — Нам будет до веселья? — Было бы желание… Есть тут одна евреечка, Соня, у неё аж слюнки текли. — Еврейки не было… — Нормально. Губы раскатай посильней, — за еврея сойдёшь. — Не сойду. — Ладно, потом разберёмся. — Когда выдвигаемся? — Вечера прохладные, без куртки или свитера нечего и выползать. Май холодный был, дождливый. Зато урожаи будут хорошие… Числа пятнадцатого-двадцатого, наверно. Как ночью станет до тридцати — самое время. — Видно судьба с твоей Соней знакомиться. — Имей в виду, — девка с норовом, грубить нельзя. — Амир… — Это к слову… Интеллигенция питерская… Сейчас карты принесу.
— …Ничего себе… Откуда? — При связях можно достать всё. — Здорово… Ты посмотри, даже тропы!… — Это ещё ничего. Тебе повезло, что мы с Бобом и Бахой по тем местам ходили. Но карта не помешает. — Кто это Боб? — Ким, кореец. Робертом зовут. — …А это что такое? — Не знаю. На армейских там вообще ничего не отмечено. — Кажется, нам туда. — Ох, опять приключений с тобой искать… Туда — значит туда… Как тебе вообще в голову такой бред мог прийти! — Не знаю. Стукнуло что-то. Начинал с семейных фотографий. Потом… В год смерти бабушки мы с мамой часто бывали у неё дома. Она знала, что скоро умрёт. Ну, мама отсутствием любопытства не страдает. И пока я по двору носился да голубей гонял, они говорили и говорили. Бабушка… рассказывала про свою жизнь, про отца, про его отчима… Старым евреем его… — Зачем замуж выходила! — Дед погиб в финскую, а Исаак вернулся — боевой офицер, на груди бронежилет из орденов да медалей. Красив был, говорят. — Исаак? — Ну да. — А твой отец?… — Ефимович. — Может Хаимович? — Нет, он из обрусевших немцев. — Понятно… Женихов недобор. Особенно для вдов. — Правильно понимаешь… Подробности опущу, а схема такая… Отец родился в двадцать седьмом, значит, бабушке было девятнадцать. Так? — Тебе видней. — Так… Однажды она проговорилась, что Жорка, то есть мой отец, был у неё пятым ребёнком, — первые четверо — кто умер во младенчестве, кто родился мёртвым. — Чего-то не срастается. — Мама то же самое сказала. А потом они как-то и не вспоминали… В день рождения отца она умерла… Да, ещё! Про день рождения! Тут вообще непонятки. В паспорте у него стоит двадцать пятое октября. Ну, в метрики тогда часто ставили дату регистрации, особо не задумывались. Ладно, поехали дальше… Бабушка говорила, что родила Жорку в августе… Следишь? — Наливаю. — И говорила, что тогда цвела гречиха. — А когда она цветёт? — Не знаю, ни разу не видел. Но точно не в августе. Короче, — нехорошо так говорить об умерших предках, но бабка завралась. Точнее, — правду говорить не хотела, а запоминать свои выдумки уже не было сил… А дальше пошло–поехало. Фотоальбом, батины сослуживцы… Я даже доктора нашёл, который отправлял отца на инвалидность. — А про Китай? — Я уже сомневаюсь, что он там служил. Пошёл в армию перед самым окончанием Отечественной, на японском фронте не был. Потом остался на сверхсрочку… Матери так говорил. Однако хорошо знает… знал Среднюю Азию. В основном Тянь–Шань. Но и на Памире бывал. Это теперь могу сказать точно. — Вот и ты по стопам отца. — В позапрошлом году я восстановился в училище и во время абитуры познакомился с одним профессором. Показал свои работы, он заинтересовался и предложил работу. Нужно было сваять бюст одного партийного деятеля, безвременно, так сказать… Деньги хорошие, и я, не раздумывая, рванул на псковщину. — Антон, подремать не желаешь? — Нет, завалюсь часов в десять, чтоб новый режим установить быстрей. — Да кто ж тебе, болезный, даст! Гости приедут. — Досиживать будете без меня, лягу вовремя. И встану тоже. Кто рано встаёт, тому Бог даёт. — Ты ж в Него не веришь! — А вдруг Он есть? Уж лучше верить на всякий случай. — А как быть со службой? Сколько на твоих руках… — Он меня простит. Потому что на руках есть, а совесть чистая. — Ладно, человек с чистой совестью, что там во Пскове? — В Порхове. Есть такой старинный город. Вода там, правда, препоганая, но привыкнуть можно… Познакомился с местным жителем, а он за мной ходит как привязанный. Я ему, — ты чего, мол! И рассказал он, как в тридцатом цыгане украли его младшего брата. Так я очень на него похож. Вот, собственно, и всё на эту тему. — И отец твой продолжал мутить свою биографию дальше. — Вот именно… Потом я вышел на полувоенную часть под названием «Экспедиция». — Думаешь, — отыщем следы там? — Надеюсь. — Слабо верится. В Питере ведь ничего не смог узнать… — Помнишь, я рассказывал про милиционера, который служил с отцом, и помог мне уйти в армию? — Что-то припоминаю. Давно было. — Они служили с пятьдесят первого до шестидесятого года, вместе ушли в милицию. — Как это?… служили в армии? Ты говорил, что отец демобилизовался!… — Ну подумай сам, — где они могли служить после дембеля до милиции! — Страшновато вслух произносить. — Вот так, брат… Ещё помню, отец часто ездил в командировки, и надолго. Даже в Ленинграде не всегда ночевал дома. Я вообще не понимаю, как они с матерью меня родить успели. — На сегодня с меня хватит. Давай сходим на базар, надо мясо купить для плова, вина домашнего. — У тебя холодильник забит! — Это для утоления жажды. А там одна апашка такой наливает мускат! Пальчики оближешь. Собирайся. Заодно и Сонечку покажу. Говорю тебе, — не пожалеешь.
— Эй, татарин–барин, чифирбак на плиту ставь! — Проснулся, перелётный… Уже стоит, заваривается. — Чего в такую рань встрепенулся? — Армейская привычка. Днём добираю. — По такой жаре? — А похеру. Холодильник открываю, и спать. — Не жаль технику? — Надо будет, — новый привезут, без проблем. — Никогда азиатов не смогу понять. — И не надо. Живи у себя, приезжай в гости. А мы в твой музей приедем. Приютишь? — Тебя — всегда. — Как спалось? — Как будто заново родился. — Что снилось? — Почему ты спрашиваешь? — Разговаривал во сне. — Ругался матом? — Ругался б, — и внимания бы не обратил. — А что было? — У тебя хотел спросить. Если бы с Сонькой успел познакомить, подумал бы, что с ней воркуешь. — Да… странный был сон… Лейла, это какой национальности имя? — Любой. Тюркская группа языков, — имена, слова часто пересекаются, произношение иногда отличается. — Понятно… Может быть узбечка, татарка… — Может. Кто это, твоя знакомая? — Девочка из сна. Потом расскажу. — Сегодня Адиля с Амиркой от матери приезжают. Посмотришь на маленькую принцессу. — Амирка? … её зовут Амира? … — Вот что значит брат! Невестка слова не сказала. — Как я рад за вас, честное слово! — Зачем жена, если у меня есть маленькая принцесса, наследница! Я просто таю, когда за усы тягает. По-татарски, правда, не говорит. — По-русски, наверно, тоже. — Как ты догадался! — Какое говорить! Ребёнку восемь месяцев. — Ну хоть что-то должна уже сказать! — Жениться тебе надо. — Как ты?… Отвали… Выпей вина. — Не рановато для вина? — Сухое красное, фрукты. Чем недоволен!… Э-э, надо разбавлять, а то к обеду будешь никакой. — Что у нас по планам? — В контору съездить, посмотреть, что к чему. Потом в Дом Культуры. Директор задолжал. Заодно договоримся устроить встречу пионеров с офицером Советской Армии. — Какие пионеры в июне! — Э-э, дорогой, Москва–Питер далеко, а Ташкент рядом. У нас власть меняется медленно. Понял? Заодно денег даст. — У меня есть… — Спрячь, не позорься… А лишняя копеечка не помешает. Лучше стол ему красивый сделаю, чем позволю на любовниц тратить. — Татарин как ты? — Узбек. Однако женщин понимает. — Все вы тут одинаковые. — Дамир не такой, он правильный. Даже противно. Но не переделаешь. — Отец таким же был? — Я в отца… Когда на похороны пришли его любовницы, мать сразу зауважали. Это всё равно как старшая и любимая жена в одной юбке. — Может, насовсем остаться? Было бы две, нет — три жены… — Не сможешь. Ты однолюб. Помню, когда от мамы твоей… пришло письмо. Ты не побежал утешаться, хотя на тебя в гарнизоне очередь стояла. Так или не так? — Сейчас бы утешился. — Завтра пятница, идём на танцы. Сонечку предупредил. — Когда! — Вчера. Пока ты башкой по сторонам вертел, я быстренько всё организовал. Ты понравился. — Вот бешеный татарин… — От татарина слышу… Ну что, татарская морда, на попятную не пойдёшь? — Подумать можно? — Чего думать! Знаешь, сколько у неё ухажёров? И ничего. Тебя дожидается. — Я же уеду, Амир, так нельзя. — Не переживай, это её проблемы. — А мне как! Я ведь тоже буду переживать… скорей всего. — Ну что ты за мужик!… Переживёшь. — Ухажёры не отрихтуют? — Один будешь болтаться — легко. Со мной не тронут. Из-под земли достану и в землю закопаю. Даже искать никто не будет. Зиндан знаешь? Оттуда можно десять лет весточки родне посылать… Алло… я слушаю… как договаривались… С Робертом вчера переговорили… Да, Бахрам, захвати по дороге лепёшек… две-три, — смотри сам… Ждём. — Баха? — Да, скоро приедет. — А работа? — Сегодня есть дела поважней… Доставай свои картинки от дяди Вани, а мы с Бахрамом покажем свои. — Вчера, кажется, посмотрели. — Все, да не все. Нашли кое-что ещё. — Что-нибудь интересное? — Да уж поинтересней твоего будет… Тебя сам Аллах сюда прислал… Ты в Иисуса веришь? — Нет, наверно. — Значит точно Аллах.
— Узнаёшь, Бахрам? — Вчера мельком посмотрел. — Не юли. — Ну… есть немного… — Всё? — Я в совпадения не верю. Ты тоже… Антон, веришь в совпадения? — Почти. — Амир, ничего не говорил? — Давай. — Антон, помоги снять кальку с твоей карты… Амир, отойди, мешаешь… Сядь лучше, и перестань трястись… холодно от тебя… — …Зачем? — …Сейчас поймёшь… Ничего не пропустили?… — У меня не забалуешь. — Это уж точно… Теперь смотри на эту карту. — Что это за значки? — Через год после выхода в запас Амиру предложили внештатную работу в МВД. Делать почти ничего не надо было… Занимался поиском пропавших без вести. — Это правда, Амир? — Антон, не та тема, чтобы сочинять. — Кого-нибудь нашли? — Да… молодёжь на гулянках, местная алкашня… И всё. Остальные как сквозь землю провалились. — Чирчик город маленький. — В том-то всё и дело… Начали с Чирчика, а продолжили Ташкентской областью. — Насколько я понимаю, у Амира не должно быть доступа к базе данных за пределами Средне–Чирчикского района. — …Я добился. Покуражились малость, пустили. Никто особо не рассчитывал, что я найду что-нибудь. — Нашёл? — Слушай Бахрама, я покурю на лоджии.
— …Люди пропадали в самых разных местах. От кинотеатров и чайханы до… даже не знаю чего… Одна женщина вышла к зубному врачу в семь утра. Больше её никто не видел. А дорога максимум пятнадцать минут… Осталась дочка десяти месяцев. — Баха, меня уже начинает потряхивать как Амира. — Смотри, Антон… Что-нибудь видишь? — Подожди… Если представить образно… то можно выделить средней ширины дугу… Начинается близ Янгиабада… потом… в сторону Ангрена… и пропадает примерно здесь… Что всё это значит? — Мы тоже себе такие вопросы задавали, пока ты не появился… Ладно, не буду голову морочить… Представь дугу как часть круга… проведи осевые… Видишь? Количество точек резко уменьшается ближе к центру, полностью пропадают в этом районе. — Там нет населённых пунктов. Если пропажи и были, то некому их было зафиксировать. — Логично. А как тебе это? — Не могу объяснить. — А теперь давай нашу кальку… Скрепки возьми… Ну, что скажешь? — Бахрам, разубеди меня. Скажи, что совпадение… — Сказал бы, честное слово… Амир не позволит, — он сразу увидел. — Почему вчера молчали! — Не хотели портить вечер. — Что же мне теперь с этим делать!… — Не тебе, Антон, — нам… Мне жаль, что твой отец был в этом месте. — Отца нет шестнадцать лет! — А место осталось. И люди продолжают пропадать… Амир, хватит дымить! — …Рассказал? — Почти. — …Что ещё я не знаю! — С прошлого лета мы начали подготовку к походу в те края. Может, и в этом году не собрались бы. — Почему? — Сомнения оставались… Не хотелось на пустом месте пыль поднимать. — Значит, место уже не пустое? — С твоим приездом… Ты зарядку по утрам делаешь? — Когда как. — Делай. Дорога предстоит тяжёлая.
— Соня, тебя проводить можно? — Что значит можно! Не пойду же я одна в такую темень. — Ну, вдруг… — Молчи уж, а то рассержусь. — Хочешь из меня верёвочку свить? — Хочу. И буду. Сам попросишь. — А если не попрошу? — Антошенька, я всё знаю. У тебя жена, дети, через месяц–два ты уедешь, и я больше никогда тебя не увижу. Неужели не хочешь хоть чуть-чуть побыть верёвочкой, товарищ майор? Тебе понравится. — Трудно представить. — Не надо ничего представлять. Я сделаю сама… Нам сюда. — Вот мы и пришли. — Антон, сейчас я пойду домой, а ты пойдёшь к себе. Пока мы ещё здесь… — …Какой мягкий живот… — …Ты очень горячий… Ты мне нравишься всё больше… Уходи, Антон, мне пора. Передай Амиру от меня спасибо. — За что? — Какой ты у меня глупый, хоть и большой… Амир поймёт.
— Что-то быстро, любовничек. — Проводил и домой. — Не приглашала? — И не собиралась. — Да-а, Тоха, серьёзно Сонька за тебя взялась. — Почему Сонька! Соня, Софья. — Всё, сползаю с дивана… — Что тут смешного! — Видел бы себя со стороны… Пойдём, выпьем вина, кровь твою горячую охладим. — Не надо меня охлаждать. — Надо, Тоха, надо. Не уснёшь ведь… Целовались? — Ну так… в щёчку. — В щёчку? Не ври. Чтоб эта змея просто так отпустила — ни за что не поверю! — Не змея, обыкновенная девчонка. — Она необыкновенная. Самая необыкновенная из всех, кого я встречал в своей жизни!… Знаешь, почему я ни разу к ней не подъезжал? Потому что попасть в её лапки легко, а вырваться будет ой как тяжело. — А меня сдал с потрохами. Гад ты ползучий, хоть и друг. — Верно заметил, — гад я. А двум гадам… — …как двум татарам. Понял. — А если понял, то давай ещё по стаканчику. — Запьянею. — Ты в квартиру вошёл пьяный — глазки вразбег. — Так уж… Просила передать тебе спасибо. — Что-то она задумала. Только не могу понять, что … Хорош трепаться, пора на боковую. — Амир, что за мужик там крутился? Шея как у быка, жиденькие усики, смуглый такой, тёмная футболка, на ногах «сланцы». — Татарин, местная достопримечательность. — Имя у него есть? — Здесь его зовут просто Татарином. Скользкий тип, любит гадить исподтишка. Держись от него подальше. Никогда не появляется один. — Спасибо, что предупредил. Я обратил внимание, как в мою сторону поглядывал. Может, я дорогу перешёл? — Ты? Выброси из головы! Ему там ничего не светило. — А злость никуда не делась. — Поэтому предупреждаю… Ох… в сон тянет… хорошо как… Нет, два спасибо за вечер… многовато будет… и вино… был бы дураком… сам бы за Сонькой… а Тохе… всё равно… пропадать…
— Амир, я съезжу в Ташкент. Хочу по городу погулять. Как с транспортом? — Из Той–Тепе каждые полчаса автобус. Имей в виду, — не выберешься до семи — в Чирчик потопаешь ногами. — Долго не буду. Мне трёх–четырёх часов хватит за глаза и за уши. — Девять… десять… там… обратно… К четырём должен вернуться. Хорошо. Поступим так, — приезжаешь, душ, лёгкий ужин, и едем на дачу. Ласты захватил? — Я без них перемещаюсь только в пределах Питера. — Отлично! Будет, где понырять–поплавать. — Тогда в путь. — До встречи… С Сонькой… Соней как?… — Нормально. — На дачу берём? — Не поедет. — Ты спроси. — Не поедет. — Спрашивал? — Ну… так… намекнул… — Дело ваше… Буду ждать.
— Вот это шиш–беш … Рассказывай, с кем в нарды поиграл. — Татарин. — Сколько их было? — С ним — пять. — Та-ак… Руки–ноги?… — Кажется, хрустели. — Хорошо, что сегодня уезжаем. — Что хорошего? — Сонька узнает, — кипиш будет по всему городу. А кипиш мне не нужен. Особенно сейчас. — Почему сейчас? — Вот с гор вернёмся — пусть хоть взорвётся всё и сгорит. Но до отъезда ни–ни. Понял почему? — Не дурак. — Соскочить не мог что ли, не дурак… — Зажали. Троих уложил почти сразу, с двумя пришлось пободаться… Татарину досталось больше всех. Крепкий, сволочь. — Хоть одно приятное известие. Авторитета поубавится сразу. Шила в мешке не утаишь. — До милиции дело не дойдёт? — Какая милиция! Если бы всё доходило — полгорода б судимых было. Нормально. Но Сонька теперь точно узнает. — Татарин скажет? — Нет, вы посмотрите на него! Ты с ней танцевал, гулял, разговаривал. Целовался! Она похожа на дуру, умник? — Я дур не люблю. — Вопросы есть? Всё, отдыхай. Через час Баха приедет. — Он тоже на дачу? — Что ты, что ты! Его жена со мной не отпустит! Только туда и обратно. — Амир, как Соне передать записку? — На стол положи. — На какой? — В комнате. Да и на кухне можно. — В чьей? — В моей. — А как она её найдёт! — Зайдёт и увидит. Она знает, что мы уезжаем. — У неё есть ключ?!… — Ну, а кто по-твоему порядок мне в квартире наводит! Сонька следит. Убирает не сама, конечно. Приводит апашку, и та под её присмотром. Всё как полагается. — Ты прям баем стал. — Словечки у тебя какие-то… старорежимные. Живу как умею, вот и всё. Ещё что? — Нет, ничего… Я подремлю минут пятнадцать. — Да хоть тридцать. Но не больше… Сегодня с Бобом познакомлю. Интересный мужик. И хитрый. Почти как я.
К большому сожалению естественным образом слетают сноски, которые есть в оригинале. Обходимся тем, что есть.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Плов, мускат и остальные
— Мужики, Антон баранину не ест, нам свинина не полагается, — на всякий случай. Как сказал Антон — вдруг Он есть? А твоё хе у меня уже вот здесь. Так что делаем куриный. — Предупредил бы хоть. — Паниковать отставить! Никаких костей. Я позаботился. — Давайте по паре стаканчиков и на Бургулюк. Ужином займёмся потом. — Тогда уточним боевое задание: Боб отвечает за специи, с рисом лучше Дамира никто не управится, на мне мясо, Антон будет наблюдателем. — Давайте по-быстрому… — Зачем по-быстрому! Полчаса посидим хотя бы, и на водные процедуры. Наш северянин обсох совсем на азиатском солнышке. Вишь, как подкоптился! — Ну, за встречу и за знакомство! — За встречу. — И за успех нашей предстоящей экспедиции… — …Антон, ты чего?… Не будем о плохом. — Вот почему так? — Ничего… Выходим на поиски объекта, который не значится на армейских картах. Что-то там cпрятано. Поэтому расслабляться не будем. Представьте, что нас выдернули из запаса. Представили?… Выпьем. — Полковник, не гони. — …В самом деле, Амир, успокойся. Сейчас ещё заставишь присягу заново принимать. — Не бойтесь, не заставлю… Тоха, ты крещёный? — Нет. — Почему? — Отец запретил матери крестить, а самого и не тянет. Как-то так. — Так ты у нас один тут неправоверный!… Объясняю как правоверный мусульманин: крещение принимается один раз в жизни. Так и с присягой… Боб, а как ваша религия называется, — бон, кажется? — Моя религия называется православие. — Ну дела… Русский нехристь, кореец православный… Куда мир катится… — Куда, куда… А то сам не знаешь. — Мы тут живём медленно, сам видишь. А что у вас творится? — Я не знаю, что происходит. Гайки закручиваются на всю катушку. Облавы на вокзалах, проверки документов. В рабочее время любого могут задержать до выяснения личности. Кинотеатры днём шерстят, — только вьёт! — Что за хрень собачья! — Борьба за трудовую дисциплину. — А с зелёным змием бороться не пробовали? — Там всё по-прежнему. Даже водка новая появилась. — Про «Андроповку» знаем. — Да мне как-то… Я водку не пью. — Из принципа? — Невкусная она… Я вот сижу с вами, и так хорошо, — мускат, хорошие люди. Что ещё нужно! — Действительно, что ещё нужно человеку с чистой совестью! — Ребята, не обращайте внимание. Это он слова мои возвращает. — Обиделся, что ли? — Амир!… — А что присмурел? Армию вспомнил или семью? — Не совсем… — Да, мужики, есть тема! Выпьем за Антона и Софью! — …Серьёзно? — Боб, посмотри в мои бесстыжие глаза: я могу издеваться над своим другом? — Можешь. — У них с Сонькой серьёзно. — Да, Антон, даже и не знаю, — пожалеть или поздравить. — А сделаем и так, и эдак! — За Маркусов! — …Вы с чинара попадали? Я женатый девять лет! — Сиди и не ерепенься. Если Сонька вздумает за тебя замуж, — поможем. Она того стоит. — Совсем запутали. — Распутывайся, и пойдём на озеро. — Озеро? Я думал, — река. — Водохранилище. В наших речках купаются только сумасшедшие. — Снаряжение достану… — Вы посмотрите! Даже маску из Ленинграда притараканил! — …Вот за что Антона всегда уважал, так за подход к экипировке. — Тряхнём стариной? Кто последний добежит — моет казан после плова. — Так нечестно! Я дороги не знаю. — Включи северный нюх. — Придётся… Э-эх!…
— Ты чего такой осоловевший? — Переел… Плов могу харчить каждый день, готовить так и не научился. Надо было родиться узбеком. — Тут своих узбеков хватает, а ты у нас один. — Да брось ты! Скажешь тоже. — Скажу… Про плов не беспокойся. Соня так его готовит, — пальчики оближешь. — …Амир, что ты хотел сказать? — Да, Боб, ты не в курсе… Знаешь, Антон в восемнадцать лет уже был старлеем. — Так не бывает. — Он в армии с шестнадцати лет. Был отличником и так далее. В двадцать шесть в запас ушёл майором…. — Антон, дай тебя потрогать. — Да ладно вам… так вышло. — Тогда ещё налили, и приступим к обсуждению. — Обсуждать нечего. Всё ясно. — Боб, что тебе ясно? — Пока на место не прибудем, пока не разберёмся, в каком состоянии тропы… — Тогда матчасть… Дамир? — Всё в глубокой заморозке. Адиля сделала в лучшем виде… Антон, в прошлом году ходили на Баба–таг, повстречали там японскую группу. Вот это называется подход к пропитанию! Высушенные готовые продукты, весят мало, готовятся быстро. А мы половину груза на желудок изводим. На неделю однажды вышли, — так оголодали! — Будет и на нашей улице праздник… В принципе, неплохо подготовились. Варёный рис берём, орехи–изюм. Жаль только, что вместо мёда сгущёнку тащить приходится… Рюкзаки, альпенштоки, палатка, спальники — всё у Бахрама. На мне алкоголь и вооружение. — …Амир, какое вооружение! — Спирт, красное вино на случай питья из водоёмов. — Всё? — Два карабина, у остальных ТТ. Армейские бинокли. — Мы на войну собираемся? — Война идёт, границы не так и далеко. Мне сюрпризы не нужны. Руковожу операцией я? — Ты старший. — Договоримся так: любые советы и предложения буду выслушивать предельно внимательно. Но решающее слово моё.
— …Объясните мне, дураку, — почему стране проще было выгнать меня на гражданку вместо того, чтобы создать нормальные условия для службы! — После драки кулаками не машут. — …Помнишь, Верещагин в «Белом солнце…» — За державу обидно. — Мы тебя уважаем и понимаем. Я, например, знаю, что спеца твоего уровня подготовить трудно. А толку! У них свои планы, про которые нам не говорили и не скажут. — Какие-то разговоры мутные начинаются. Вам не хватило офицерских пьянок? — Иногда не хватает. — Отставить! Моложе от этого не становимся, только душу теребим. — Есть отставить, товарищ полковник! — Иди ты в задницу. — Сам дурак. — Закругляемся, а то договоритесь. — Отбой, мужики, завтра на рыбалку.
— Антон, это что за украшения! — Мы на даче борьбу устроили. С алкоголем немного промахнулись, — вот, результат на лице. — Почему только у тебя? — Амиру досталось по рёбрам. — Не врёшь?… Посмотри в глаза. — Сонь, мне врать смысла нет. — Маркус, не ври! — Я врать не умею. — Я вижу. Как дам добавки за враньё! — Сонь, больно же… — Ты обо мне подумал? — Честно? — Ещё как честно! — Только о тебе и думаю… Можно тебя обнять? — На первый раз прощу, на второй не спущу. Про третий тебе даже подумать будет страшно. — Сонь, ну, что ты… я в порядке… — Зато я не в порядке. — Что с тобой? — Сердце прыгает как белка… до головокружения… Тоша, что это? — Что будем делать? — Ты мужчина, — тебе принимать решение. — Вернусь из похода — поговорим. Хорошо? — Хорошо, Тошенька. — Провожать придёшь? — Не люблю проводы. — Мы ненадолго, Сонюшко. — Как ты меня назвал? — Сонюшко. — Меня так никто не называл… Повтори, пожалуйста. — Сонюшко. — Ещё. — Сонюшко. — Ещё! — Любовь моя. — Любовь моя…
— Здравствуй, Лейла. — Здравствуй, братик. — Откуда ты знаешь, что я брат? — Ты же знаешь, что я тебе сестра. — Куда сегодня пойдём? — На Кара–сай. — У нас тоже есть Чёрная речка. — Далеко отсюда? — В Ленинграде. — Там красиво? — Иногда бывает красиво… очень. Нева, «Аврора», Зимний Дворец. Много красивого. — Когда вырасту, — обязательно поеду в Ленинград. — Лейла, держись за меня. — Тоша, не бойся, не упаду. Я каждый день по таким камням бегаю. Никогда не оступаюсь. — Я иногда падаю. — Тоша, я здесь выросла… Мне нравится смотреть, как дикие козы по горам скачут. Такая красота!… В Ленинграде есть козы? — Нет там никаких коз. Только кошки да собаки . — Жаль. А горы? — И гор нет. — Как может быть красиво, если нет гор! — У нас есть Карельский перешеек. Там очень красиво. — Там есть горы? — Нет, там много лесов. — Разве может быть много лесов? — У нас может. Приедешь в гости, — такие леса тебе покажу! В них даже заблудиться можно… Что ты смеёшься! — Весёлый ты, Тошенька. Как это в лесу можно заблудиться! — Не веришь? — Не верю!… — Лейла, догоню и стукну!… Ты чего?… — Ты не можешь меня стукнуть. Ведь ты мне брат. А брат не может обижать сестрёнку. — Прости, сестричка, больше не буду… Всё равно в лесу можно заблудиться. Вот. — Хорошо, Тоша, верю. А ты… заблуждался… заблудился хоть раз? — Нет, конечно! Мама далеко не пускает. — Хорошо тебе. — А твоя мама? — Спроси что-нибудь другое. — Почему?… у тебя нет мамы? — Тоша, мне пора. Приходи завтра. Ты так редко приходишь. Я по тебе скучаю. — Приду, сестричка. Обещаю.
— Антон… Антон… — Что случилось? — Четыре часа, пора вставать. — Опять этот сон. — Какой? — С девочкой Лейлой. — Ты чокнутый. По штатному расписанию тебе Соню полагается во сне видеть. — Не понимаю… это вообще не имеет ко мне никакого отношения. — Ты умом не тронулся? — Иди ты… Ладно, встаю. Во сколько выходим? — Через полчаса. Проходной автобус из Ташкента в Ангрен. Там двадцать минут на местном, и мы в предгорье. — А до Ангрена сколько? — Сколько есть — всё наше. — Через две минуты буду готов. — Слышь, майор, возьми ТТ. Если увижу, что форму не растерял, — поменяешься с Дамиром. Стрелок из него никакой. — Договорились. А второй карабин? — Боб с Бахрамом по очереди. Я им доверяю. — …Я удивляюсь, — как мужиков жёны отпускают! Ну, со мной всё ясно. А они? — С тобой тоже не ясно. — У меня-то без проблем. Когда своей сообщил, так даже не покривилась. — Ты про Соню? — Та-ак… — Что так? Я же вижу, что с вами творится!… А горы это святое. Жёны знают, поэтому не спорят. — И что мне теперь? — Майор, теперь ты обуваешься в сорок четвёртый. Всё остальное потом. — Как быть, Амир? — У кого решил совета спросить, у холостого по жизни татарина? Не смеши. — В голове пусто как в барабане. — Уедешь домой, решишь свои вопросы, вернёшься и увезёшь Соню с собой. Думаю, — свадьбу сыграем здесь. — Без меня меня женили. — Антон, я ведь не думал, что так получится. — Да ладно уж, чего там рассуждать… Знаешь, даже в глаза жене смотреть не стыдно будет. — Ну вот, а советы спрашиваешь… У меня просьба. — Ну?… — Соньке ничего не обещай, пока не разрулишь. Договорились? — Понял. Не подведу. — …Попрыгай… Молодец, упаковка профессиональная. Ну, с Богом! — Или с Аллахом.
Нечто вроде анонса Неделю назад по независящим от меня причинам (иногда так бывает, потом как-нибудь расскажу) начал новую повесть или роман (пока ещё не понятно), в которой (м) события публикуемой здесь первой книги романа "рассматриваются" с другой точки зрения. Самые любопытные уж поняли, о чём речь, но это неважно.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Люди и звери
— Амир, уже близко… — Откуда ты знаешь? — Воздух… запах… снег… — А северянин не дурак. Что я говорил, а?… — …Готовимся к десантированию? — Спешить некуда, в Ангрене десантируются все. — Ничего не забыли? — А если забыли, вернёмся что ли? — Может, лишнего прихватили. — …Шведские спички. — Что? — Я взял шведские спички. — Баха, ты голова. Вот за что тебя и держим… Мужики, а знаете, какое прозвище было у северянина в части?… Амба. — Что это значит! — Боб, объясни нашему узбеку. — Амбой в Приморье называют уссурийского тигра. — Так что значит это слово! — Капец. — А-а, я думал от слова амбал. — …Сначала был Амбалом. Потом переименовали. Было за что. — …Нашли тему для трёпа… — Нечего стесняться, не красна девица. — Давайте шевелиться. — Сейчас за поворотом большая площадь, объедем кругом, и мы на месте. — Ну-с, товарищи офицеры, растрясём жирок!
— Далеко отсюда до Ташкента? — По прямой чуть больше сорока километров. — Совсем другой климат. — Это ещё не другой. Вот поднимемся на тысячу, тогда будет другой. — …Амир, а если переправа разрушена? — Тогда вдоль сая до следующей… На левом берегу потеряем уйму времени. Проще соорудить канатку… Да не гони волну, Бахрам, через десять минут увидим, тогда и решать будем. — …Какие десять! Отсюда вижу, — брёвна на месте. — «Спасибо за добрую весть… в минуты обид и сомнений…» . — …Амир, на стихи потянуло! — Люблю горы. Да ты на себя посмотри — глаза как у хищника! — Вспомнил молодость. — Эх, майор, армия была твоей жизнью. Вот из таких как ты должны получаться генералы. — Поезд ушёл.
— Привал. Предлагаю сухой обед с чаем. Дамир, Боб, действуйте… Теперь, Антон, смотри сюда. Мужикам не впервой, а тебе полезно знать… До восьми вечера мы должны успеть на уровень три тысячи. Там заночуем. С утра до высоты двадцать минут хода, может тридцать, но это мелочь. Главное, сегодня уложиться до восьми… А вот с высоты у нас два варианта: либо упрощаем задачу для экономии сил и прём через перевал. И теряем по времени дневной переход. Это не шутки. Либо вдоль хребта. Тропы будем искать только по карте… Попадаем в точку Икс. Там где-то должна быть вспомогательная дорога. Либо замаскированная, либо с запрещающими знаками. Зная наглость тыловиков, предполагаю второе. Помня слово «Экспедиция», могу предположить всё, что угодно. Вплоть до морской пехоты… Майор, ты помнишь форму, которую твой отец носил до работы в милиции? — У него формы не было даже в шкафу. — Значит, расслабляться нельзя. Что ж, я к этому готов. А ты? — Теперь уже не уверен. — Что случилось за последние два часа? — Со вчерашнего вечера… — Соня? — Да.
— Антошенька–Тоша, дыши… дыши! Не оставляй свою сестрёнку! Ты же у меня один братик! Анто-ошенька-а… миленьки-ий… ну пожалуйста… я тебе верю! Я верю, что в твоём лесу можно заблудиться! Только не бросай меня одну!… Я по тебе буду скуча-ать…
— Ну ты дал, Тоха… — Что случилось? — Это ты скажи, что с тобой случилось. Думали, — Амбе настала амба. — Меня кто-нибудь укусил? — Не знаю, кто и куда тебя кусал, ты минуты три–четыре не подавал признаков жизни. Ни дыхания, ни пульса. Хорошо, я вовремя проснулся. Как разбудил кто. — Может, разбудил. Или разбудила. — Ты о чём? — Опять этот сон. — Ну чего уставились! Воскресших покойников не видели? Готовим завтрак, и штурмуем три с половиной тысячи. Выполнять.
— От ледника ничего не осталось. Дождями размыло. В этом есть плюс. Если пойдём вдоль сая, — воды будет мало, переправы проще. — Открыл Америку. Амбе скажи. — Амба спец по ледникам и рекам. Тут и я буду молчать… Амба, что скажешь? — Дай карту… Смотри сюда. Видишь тропу? Судя по всему — очень старая и самая надёжная. — По ней двинем. — Суть в другом. Она должна идти вдоль высохшего русла. Если я прав, то у нас увеличиваются возможности для манёвра. — Что из этого? — Мы же не хотим, чтоб нас встречали Гимном Советского Союза! — Не в этот раз. — Теперь надо напрячь сухожилия. У нас восемь часов на пятнадцать километров. — Амба, ты рехнулся! Мы не мальчики. — Придётся. К объекту надо выйти до рассвета. Хотя бы за полчаса. Значит, лагерь будет у них под носом. — Слушай, я в армии такие задачи не выполнял. — Полковник, это шанс. — Согласен. Маршрут ведём по очереди. — Вот это дело… Ну что, мужики, берегите ноги.
— Привал!… Ты даёшь, Амба… Что думаешь делать дальше? — Идём с опережением минут на сорок–пятьдесят. Соображаешь? — Уже нет. — Выйдем чуть южнее, на юго–запад от дороги, заляжем на теневой… Смотри… Видишь? — Шлагбаум. — Не боятся… — Кого им бояться… Дорога из ниоткуда в никуда, посередине аппендикс… Будем вскрывать. — Только бы собак не было. — Боб, ты собачкам гостинцы приготовил? — Обижаешь, полковник. — Ну что, Амба, нравится моя команда? — Нравится… Передохнули? Последний бросок, и разбиваем лагерь.
— Повторяю установку: никаких свистящих–взрывных. Если непонятно — переспросить. Огня не зажигать, не курить. Вопросы есть?… Двинулись…
— Амба, прикрой Дамира… Высоту не терять… Баха, за мной. — …Командир, я таких шевронов не видел. — Тут не только шевроны. Бункер как на командном пункте. — Будем брать? — Шутки в сторону. Мы не в Афгане. — В карауле азиатов нет. — Я обратил внимание. Твои выводы, Амба? — Внутри обслуга и спецы. Спецы национальности не имеют. — В нашем случае обслуга тоже. — Амир, зря мы в этот блудень вписались. — Заткнись, Амба, решаю теперь я… Не дрейфь, дождётся тебя Сонька… Боб?… — Чисто, собак нет. — Ничего не боятся… Амба, Шейха помнишь? — Ещё бы! — …Вы о чём? — Да был у нас барбос один, кавказец… Потом расскажу… Дамир, твоя дорога, в прямом эфире. Амба дублирует меня. Баха, Боб — прикрываете. Вопросы есть? — Принято. — Замерли… ждём.
— Брат, дорога… — Вижу… Нам бы двоих ещё на ту высотку… — Облезешь и неровно обрастёшь. — Не хами старшему по званию. — Амир… этого не может быть… — Боже мой… — Раз — лежать, и два — тихо!… — Это Советский Союз?… — Что тут творится… — Как перед расстрелом. — Тебе-то откуда знать!… — В кино видел. — Понял теперь, где такое кино снимают? — Не могу поверить… как страшный сон. — Придётся… Ждём.
— Командир, выезжает. — Баха, глянь посадку. — Загрузка тонны четыре, не меньше. — Что они могут вывозить… — Амир, я знаю, что. — Говори. — То же, что и привозили. — Что ты сказал?… — Трупы. — Вот вам ответы. — Я бы так не думал. — Амба, здесь думаю я. — Ты принимаешь решение. Мы задачу выполнили? — В этот раз. Но думаю, что я сюда ещё вернусь. С вами или без вас. — Только попробуй без нас! — Тихо… — …Бинокли… — Что? — Убрать бинокли! — Солнце со спины. Бликов нет. — Я не про блики. Вижу снайпера. — Все убрали!… Быстро!… Баха, объявляю благодарность без занесения в список «посмертно». — Спасибо, командир, для себя стараюсь. — Старайся, старайся, тебя сыновья дома ждут. — Ты заткнёшься, татарин бешеный? — Скажите Амбе, чтобы перестал хрюкать. — …Придурки, нас обнаружить могут в любой момент. — Может поспим? — Только не храпеть. Баха, ты понял? — Понял, командир. Сколько у нас времени? — …Через два часа сумерки. Сразу уходим. Сегодня эта кура нам яичко не снесёт.
Возможности формата, как известно, ограничены по самое благодарю, это факт. Поэтому... В общем, кому надоела интрига "блять... дальше-то что будет...", легко и просто могут получить на почту весь роман в PDF-формате. Моя почта в профиле указана. Вуа ля.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Чаткальский хребет
— Самоё тяжёлое позади. Завтра со свежими силами за четыре–пять часов будем в долине. Оттуда до трассы меньше часа. — Полтора. — Что? — Вымотались. Посмотри на Амбу. — Антон, ты как? — Жив. Но не очень. — Думай о чём-нибудь хорошем. — Только о ней и думаю… — Отдохни, ребята управятся. Всё-таки опыта у них больше. — Неудобно как-то. — Не пори чушь, одна команда. — Молчу. — …Брат, подтягивайся к огоньку… Спирт наливать? — Теперь можно… Ну что, отряд, за удачу! — Не чокаемся. — Боб, ты как? Пару часов отстоять сможешь? — Тоже видел? — Шатун какой-то безмозглый. Не хотелось бы убивать. Однако ужином тоже быть не с руки. — Спи, командир. Через два часа сменишь.
— Всем стоять!… Командир, посмотри. — …Что тут… та-ак… Какие же тупые… Так наследить. — Вопрос, — если это они, то где наследили мы? — Где угодно. Мы исходили из того, что нас не ждут. — Но как! — СБ сработала. Наверно периферийное патрулирование у них всё-таки есть. Но мы его не обнаружили. Расслабились. — Значит, там кто-то похитрей нас. — Ничего это не значит. Просто оказались более предусмотрительными, чем думали мы. Надо их обыграть. — Мы даже не знаем, против кого играем. — Знаем, знаем… Амба, подь сюда. След видишь? — И не один. — Что ты сказал? — Посмотри дальше. Почти не прятались. Шли напролом. — Есть соображения? — Полно. — Мы слушаем. — Смотри сюда… Пройти вдоль сая не можем по определению. Либо забираться вверх и рисковать своими головами, либо переправы. Переправы все пересчитаны. Нас могут ждать на переправах, на подъёмах… Даже не так. На переправах ждут растяжки. На подъёмах стрелки. Замешкаемся на разминировании — становимся мишенью. Лезем вверх — тут мы вообще беспомощны как щенки. Мой вариант — тысячу назад и далее по хребту. — Опять… — Дамир, у тебя дочка. Не забыл? — …Амба, а почему нас тёпленькими не взяли, как думаешь? — Думаю, что команда из внешней службы. — Тогда как оказались перед нами? — Вот поэтому так и думаю. Скорей всего команда не одна. Ждут на возможных путях отхода. По два–три человека, оружие с оптикой, уверены в себе. Но не знают наших возможностей. — А какие возможности при таком раскладе! — Повторяю, — хребет. Другого выхода не вижу… Командир, кто из вас проходил Чаткал? — Только я, лет двадцать назад. Ты хоть понимаешь?… — Самое главное, что ты понимаешь. Что не зря сюда пришли. И ещё… Я с тобой согласен, — мы вернёмся. Это надо остановить. — Пятнадцать минут! — Покурим? — А стоит? Посмотри наверх. — Пожалуй ты прав. Покурю перед сном. — Вместе покурим.
— Эх, жаль, не знаем, где сидят. Послать бы гостинцев сверху. Даже испугаться бы не успели. — Гусей дразнить… Не исключено, что это перестраховка. Там наследили, так хоть уйдём по-джентльменски. — Представляю их рожи. — В следующий раз умнее будем. — Прийти-то придём. А дальше? Один хрен отходы перекроют. Это ещё винтокрылых не было. — Есть идея. Вернёмся домой, — расскажу. Проще пареной репы. — Вот что значит Амба! Поверю на слово. — Не пожалеешь… Давай спать. — Холод собачий. — Первый раз в жизни на такой высоте спать придётся. — Амба, харчи на исходе. Воды по поллитра. — Командир, вечером будем в посёлке, не пропадём. — Ладно, спи.
— Братик, я так волновались. — Что ты, сестрёнка! У меня всё хорошо. — Тебя искали плохие люди. Меня спрашивали. — А при чём здесь ты! — Мама просила о тебе позаботиться. — У тебя хорошая мама, добрая. — Мы её очень любим. — Кто это мы? — Мы это мы… Ты дойдёшь, Тошенька, только не заблудись в своём лесу. Я буду по тебе скучать. — Лейла… Лейла!… Лейла-а…
— Сколько до долины? — В таком темпе не больше часа. Переправа, и минут сорок до посёлка. — Амба, ты гений. — …Не перехвалите. Ему ещё от Соньки нагоняй получать. — За что? — За то, что заставил волноваться. — Осторожно… Амба, держись!… Дамир… — Сейчас кину… Антон, лови. — Всё нормально, закрепился… Блин, как же я так… — Сейчас второй конец дам, всё под контролем. — …Баха, ты чего?… — Антон, берегись! — Да что ж вы!… Ну, всё, дождались гостинца от Чаткала… — Амба, ты как? — Хреново Амбе. Нога… — Что с ногой? — Похоже на перелом. — Я спускаюсь… — Лучше Дамир, он легче и пожилистей тебя. — Ты ещё дразниться вздумал? — Делай, что говорю, полковник. Вспомни, как тебе в семьдесят пятом руку разбило. — Дамир, давай вниз, на тебя надежда. — …Амир, бросай третий конец, станок вытащишь. — Держи, Антон. — Спасибо… Сейчас перехвачу альпеншток… Порядок… Страховка… Амир, я готов к транспорту. — Так, мужики, напряглись… И потихонечку рыбку вынимаем дорогую. — Про Дамира не забудьте. — Брат, ты как? — Тяните. — …Так, что тут у нас? — У вас проблема. Проблему зовут Амба. — Заткнись. Силком сюда никого не тащили… Сейчас будет больно. — …О, ё-о!… — Всё ясно. Мужики, нужен материал для шины. Смещения нет, — уже хорошо. — И что вы будете со мной делать? — Антон, амба только правой ноге. Дотащим до посёлка как миленького. — А потом? — Завтра утром Баха приедет за тобой на машине. — Давайте, доктора, шинуйте мою ногу. — Сделаем как новенькую… Мне амба… — А у тебя что случилось! — Сонька сожрёт… живьём… без соли. — Умора!… — Чего ржёшь, сволочь! Я же не при делах! — Расскажи ей. — Антон, ну ты ведь подтвердишь, что я не виноват, а? — Степень подтверждения будет прямо пропорциональна степени моего вознаграждения. — Вымогатель… Ладно, не обижу. — Спасибо, брат. — Да какой ты брат! Я правоверный, ты нехристь. — Вот возьму, да покрещусь. — Покрестишься — тогда и говорить будем… Брат… Скажет тоже.
— Бабушка, в посёлке есть какой-нибудь целитель? — В конце улицы… Что с ним? — Нога сломана. — Идите, идите, он поможет… Да не туда, в другую сторону. Керим–ака зовут. — Спасибо, бабушка. — …Последние сто метров… Как ты достал, Амба, со своей ластой… — Терпи, брат, терпи. — Ещё раз братом назовёшь, — брошу посреди дороги. — А я Соне пожалуюсь. — Вот сволочь питерская. — А ты сволочь татарская. — Свалился на мою голову. — Свалился на мою ногу. — Заткнись. — Сам… Ну, вот и пришли. — Кто пришёл, а кто приехал…
— Хозяин, есть кто дома? — Чем помочь, путники дорогие? — Наш товарищ сломал ногу. Вы могли бы приютить его до утра? Мы приедем на машине и заберём… Керим–ака, мы отблагодарим. — Несите во двор… Осторожно… снимите обувь… Доченька, принеси воду! — Мы сами… — Сейчас напою вас чаем. — Нам срочно нужно в Ангрен, на ташкентский автобус. — Ничего страшного, успеете… На шоссе найдёте попутную машину, домчит вас до Ангрена быстрей ветра. — Отец, где можно совершить омовение? Мы вторые сутки источников не видели. А на переправе останавливаться не стали из-за Амбы… Антона. — Значит, его зовут Антон… Герда, доченька, познакомься с гостем. Антон… Судя по опухоли, докторов среди вас нет. — Какие мы доктора… Камень сорвался, перебило кость. — Если осколков нет, — через две недели сможет прилично ходить. А через месяц и танцевать. — …Танцев мне не хватает, ну просто капец как не хватает. — …Амба, с тобой не разговаривают. — Да уж, пользуетесь моей беспомощностью. — Керим–ака, у вашей дочки редкое имя для узбечки. — Внученька она мне. Узбечка наполовину, — мама была русская. — Была? — Погибла в горах, — попала в оползень. Тринадцать лет уже прошло. — Жаль… Такая девушка, без мамы… — Пережили уж, старшая сестра замуж вышла за хорошего человека. Иногда в гости приезжает. Может, вы знаете? Она в Андижане живёт. — Мы из Чирчика. Антон из Ленинграда. — То-то смотрю, — на местного не похож. — Отец, помогите, хороший человек, клянусь Аллахом! — Не клянись. Я вижу… Пусть хороший человек поспит, а мы с вами к дастархану … Доченька, налей дорогим гостям чая.
— Ну что же ты, братец, зачем сестрёнку заставил плакать!… — Лейла, я не виноват, никто не виноват. Чаткал рассердился. — Антошенька, теперь всё будет хорошо, можешь спать спокойно. — Спасибо, сестричка… Ты уже уходишь? — Мне пора, братец. — Мы ещё увидимся? — Возможно. — Куда ты торопишься! — Мне замуж пора. — Разве маленькие девочки выходят замуж? — Ты за меня не волнуйся, меня ждёт муж и маленькая дочка. Прощай.
— Так ты Антон, значит… — Антон… Маркус. — Я знаю. Ты сын Георгия и Таисии. Твоя мама умерла двадцать четыре года назад. А Георгий?… почему не приехал сам? — Отец умер, когда мне было пятнадцать лет. — Плохо… плохо… Хуже, чем я думал… Что ж, тебе нести этот крест. — Керим–ака, последние дни только и слышу, какой я нехристь. Теперь Вы загадками про крест заговорили. — У каждого свой крест. У мусульман тоже. Ваш Бог, наш пророк Иса умер на Кресте в страшных муках на горе Голгофе. — Давайте прекратим этот разговор. Мне он совершенно не нравится. — Ты сказал, майор. — Откуда Вы знаете! — Аллах велик! Нужно лишь иногда прислушиваться к тому, что Он говорит людям. Сейчас Он только что сказал, что Антону по прозванию Амба нужен хороший крепкий сон. Отдыхай. Завтра за тобой приедет твоя судьба.
— Керим–ака, как я рада Вас видеть, здравствуйте!
— Здравствуй, доченька. Позволь на тебя полюбоваться.
— А Герда?… где Герда?… Герда!… Ой, как повзрослела!…
— Сонечка… какая красавица… Дедушка, посмотри, какая Соня стала!
— Подружка, тебе не говорили, что ты красивее меня?
— Да что ты, Соня, что ты!
— Керим–ака!…
— Пойду от вас, свиристелки бесхвостые.
— Керим–ака, где мой ненаглядный валяется? Живой ещё?
— Живой, нас переживёт… Доченька, проводи Соню в дом.
— Как он тебе, — понравился?… Вижу, что понравился. Ой, подружка, не посмотрю на сестру–заступницу.
— Соня, я ничего такого…
— Шучу я, не обижайся. Нечасто в дом приносят молодых людей с переломанными ногами.
— Ещё спит. Пойдём, чаем напою.
— Только одну пиалу. Нас ждёт машина… Бахрам, что стоишь как неродной, присоединяйся… Ну чего уставился! Это Герда.
— Мы знакомы…
— Ещё бы!… Руки сполосни. Лепёшку хочешь? У Герды всегда в доме свежие лепёшки.
— Почему ты не сказала, что вы…
— Ты мозги свои на леднике отморозил? Я же не знала, куда отправляетесь! Иди уж, недотёпа… Хороший мужик, а такой!… Да ну их всех… Сестра давно приезжала?
— Ой, Сонюшко!…
— Что ты сказала?
— Я сказала… ой…
— Прости, я тебя перебила.
— Дочка, у неё родилась дочка!
— Как я рада! Дай тебя ещё раз обниму, за сестру… Когда?
— Месяц.
— Месяц, говоришь?… Хм…
— Что-то случилось?
— Нет, это я так… Как назвали?
— Как маму, Любовь.
— Красивое имя. А как свою дочку называть будешь?
— Сонечка, какая дочка! У меня жениха нет.
— Ничего, моя хорошая, замуж выйду, и твою судьбу устроим. Ты мне веришь?
— А когда собираешься замуж?
— Как только, так сразу. Года не пройдёт!
— За кого?
— У вас в доме дрыхнет!
— …Уже не дрыхну.
— Ой… Тоша…
— Так, при ребёнке слёзы отставить.
— Тошка, гад, я из-за тебя чуть не умерла!… Прости, Тошенька, я так боялась…
— Привет, Бахрам. Как добрались?
— Ехали как по кладбищу.
— …Ну что ты такое говоришь! Нашёл сравнение, умник.
— Допивайте свой чай, да пора уж и с хозяевами прощаться.
— …Соня, ты к нам ещё приедешь?
— Теперь вы к нам… ко мне. А потом снова я. Передавай привет сестричке.
— Обязательно передам.
— Антон, просыпайся, приехали.
— Бахрам, пусть он спит. Пойдём.
— Зачем?
— Тебя не спросили.
— Собирай всё, что под руку попадётся. Лишнее потом заберёт Амир.
— Что ты делаешь!
— Переселяю Антона к себе. Надоело.
— Что надоело!
— Надоело ждать, надоело одной спать, надоело бояться, как бы с ним что не случилось. На вас с Амиром надежды никакой. То подерётся, то ногу сломает. Он что, хуже всех? Почему с вами ничего не происходит!… Отойди… сама.
— Что собираешься делать? Он же скоро уедет!
— Что-нибудь придумаю. Во всяком случае, на больничном отсидит от и до. А я буду за ним ухаживать.
— Ну приехали!
— Ещё не приехали. Неси вещи в машину, двери закрою… Бахрам, не зли меня. Скажи спасибо, что вчера вам рожи всем не расцарапала.
— Спасибо.
— А ты думал!…
— Антошенька, с добрым утром.
— Где мы…
— Не узнаёшь?
— Это… твой дом!
— Проснулся!… Давай, милый, потихонечку, ножку побережём… И потопали–потопали… Не спеши, торопиться некуда.
— Реактивный самолёт.
— Что?
— Соня — реактивный самолёт.
— С вами, мужиками, только так и надо. Только… так…
— Сонь, что с тобой…
— Часа… без тебя, дурака, прожить не могу… Ну как ты этого не понимаешь, дурья твоя башка!…
— Я здесь. Меньше месяца не пробуду, а может и больше. Как скажут доктора. А потом что-нибудь произойдёт. Надеюсь.
— Обними меня… Я никому тебя не отдам… я буду любить тебя до самой смерти.
— Так уж и до самой! В жизни всякое случается.
— Ты только забери меня отсюда. Я хочу в Россию. Не обязательно в Ленинград. Мы можем купить маленький домик на берегу реки, я буду воспитывать детей, заниматься хозяйством. Знаешь, какая я умелая! Ты вторую такую и за деньги не найдёшь.
— А как же мама, Керим–ака с девочками?
— Мама устроена, я ей не нужна. Захочет внуков понянчить — приедет в гости. Только в гости. В доме должна быть одна хозяйка. А сестрички… У Лейлы семья, а Герду к тебе на выстрел не подпущу, пока замуж не выйдет.
— Лейла… Имя знакомое.
— Что тебе до неё! Она тоже говорила про какого-то Антона. Но вы же не одни на белом свете.
— Конечно… Успокойся, всё будет хорошо. Я живой, здоровый.
— Здоровый, как же. А это что?
— Несчастный случай.
— Последний раз. Тошенька, ты меня слышишь? Чтоб это было в последний раз.
— Я хочу тебя поцеловать.
— Только не сильно, тушь потечёт.
— Тушь?…
— Я могу заплакать… от счастья.
— Ой, ребята! Проходите. Сейчас Тошика позову.
— …Кого она, сказала, позовёт?…
— Я догадываюсь.
— Амир, а Тоха здесь устроился лучше, чем у тебя.
— Не жаловался.
— На тебя пожалуешься… Чем так пахнет?
— Бараньим пловом.
— Ты говорил, что баранину не ест он!
— Сонька сусликов приготовит так, что от куры не отличишь.
— Чудны дела Твои Господи…
— Боб, давай без Евангелиев сегодня. Тут семья такая странная образуется. Он нехристь, она иудейка.
— …Мужики, рад вас видеть.
— Соня, можно тебя спросить?
— Роберт, ну что за политес!
— Ты в Бога веришь?
— Верю. И другим могу посоветовать. Только кто женщину слушает у нас…
— А какого вероисповедания?
— Православные мы. В пятом поколении.
— …Амир, с тебя пиво.
— …Ребята, что-то разговоры какие-то мутные для поднятия аппетита. Садитесь за стол. Сегодня дежурное блюдо — Тошика любимый плов. Я начинаю думать, что меня он любит меньше, чем проклятый плов.
— …Плов совсем даже не проклятый, а благословенный. Накладывайте, не стесняйтесь.
— Антон, тебе.
— Что это?
— Открывай!
— …Ничего себе!… Соня, посмотри, что ребята купили!
— Только этого ножа в доме не хватало! Убери сейчас же.
— …Сонь, это подарок для шурина Антона. Он хотел сам купить. Мы решили опередить.
— Простить вас, что ли? Или не прощать…
— Сонечка, сколько можно дуться! Всё хорошо закончилось.
— Так бы и дала тебе, Амирка, по голове.
— Не забывай, кто тебя с Антоном познакомил.
— Так. Начинается. И как долго собираешься напоминать?… до самой смерти?
— …Сончик…
— А тебя, милый мой Тошик, я не спрашивала… Что хохочете!
— Я так и знал, что этим кончится! Так и знал.
— Я ещё не начинала.
— Верю! Знаешь, — тебе верю… Сонечка, пощади, больше не будем, честное слово!
— …Соня, плов ещё остался?
— Один порядочный мужчина нашёлся, — добавки попросил. Даже спасибо не сказали.
— Мы сказали!
— А чего хором-то! Женились бы скорей, что ли. Управы на вас нет. Посмотрите на Бахрама, — ладненький, шёлковый как халат.
— Если каждый день утюгом приглаживать, — любой шёлковым станет.
— Доберусь я до вас.
— Своего Антона воспитывай.
— …Да, про воспитание. Вы что-нибудь решили?
— Мне надо закончить Муху. Это не обсуждается. Не только потому, что много сил туда вложено. Я за следующий курс экстерном сдал половину экзаменов. И у меня появилась протекция. Очень скоро могут принять в Союз. А это в нашей работе очень много значит. Без дела не останусь никогда.
— Так что, так и будешь приезжать на каникулы?
— В начале июня прилетаю за Соней. Либо женимся здесь, либо в Ленинграде, — для меня совершенно непринципиально. Первое время будем жить у мамы. А потом что-нибудь найдём. Мама, конечно, расстроится. Я уже написал, послал фотографии…
— Хоть бы спросил, дурачок. Выбрал самые плохие.
— Это ты дурочка. Вы с ней обязательно подружитесь. Обещаю.
— Ладно, не сержусь. Всё равно хотела выбросить.
— Сонька!…
— Тошик… мы не одни…
— …Намёк поняли… Боб!…
— Иди, Бобик, иди. Попейте пивка, остудите плов в желудках. Пока–пока!
— Тоша, нам осталось меньше трёх недель. Чего мы ждём?
— Знаешь, в своей жизни я принял одно единственное мужское решение. И до сих пор о нём жалею. Всё остальное только следствие обстоятельств, обязательств, порядочности.
— Тош, благодаря тебе от меня наконец-то все отстали. Ты знаешь, какая у меня была репутация.
— Меня здесь не было.
— Амир ничего не рассказывал?
— Рассказывал. Что ты отзывчивая, умная, своенравная, упорная. Никому не даёшь спуску. А так же чуткая и очень добрая.
— И всё?
— Да, всё.
— Значит, Амир лучше, чем я думала. Или…
— Или?…
— …слишком хорошо меня знает.
— Это что-нибудь меняет?
— Да. Прямо сегодня.
— Ты меня пугаешь, Соня.
— Не пугайся. Сегодня у нас будет настоящий семейный ужин. И за столом будут только двое. Муж со своей любимой женой. И жена со своим любимым и единственным в жизни мужчиной. Только не говори мне, что ты на это не надеялся. Не поверю.
— Всё, мужики, до следующего года. Не забывайте. Я вас теперь точно никогда не забуду… Подождите Соню в машине.
— До скорого, Амба, не пропадай. Будем ждать.
— Тош, прости, что не могу ничем обрадовать, — не получилось.
— Сонечка, малышка, у нас будет столько времени!
— Ты не сердишься?
— Прошу, не переживай.
— Я женщина, мне хочется ребёнка.
— Через полтора года будет.
— Тош… ты это… постарайся пореже… изменять.
— Какая ты глупенькая! От любимой жены никто не гуляет!… Ты не веришь, что любимая?
— Ох…
— Я никогда в жизни не писал писем. Сначала было незачем, потом нельзя, потом некому. Я хочу разрушить это правило. Поможешь?
— Помогу.
— Я буду писать тебе каждую неделю. Если получится, то и чаще. Не дожидайся ответов на свои письма. Захочешь поговорить, — просто пиши.
— Я помогу… я буду… с тобой… говорить… до самой смерти…
— Прощай, любовь моя… Сонюшко.
— Скажи ещё раз.
— Сонюшко.
— Ещё!…
— Любовь моя…
— Любовь моя…
Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Осень
— Сонюшко, милая, здравствуй! — Здравствуй, муж мой! — Извини, что долго не писал, — первая неделя была просто сумасшедшая. — Не извиняйся, родной. Чем ты был занят? — Два дня меня расспрашивала мама. Начала издалека-далёка. — Ты прилетел издалека. В самолёте не тошнило?… нога не болела? — Всё было чудесно. Четыре часа проспал как младенец. — Бахрам развёз нас по домам… Сначала ребята просили составить им компанию, — за твой отъезд. Но я отказалась, решила побыть одной. Сидела, и смотрела на часы. Считала каждую минуточку, которая приближает тебя к дому. — Меня встретили Виталик и мама. Он отвёз нас домой, и мы до полудня с ними проговорили. — Тоша, так нельзя! Во сколько вы приехали? — В три часа ночи мы уже сели пить чай из пиалушек, которые ты подарила. Мама немножко поплакала. Виталик порывался лететь в Ташкент, чтобы познакомиться с Амиром и Робертом. — Я думала, что только азиаты ненормальные. Оказывается северяне такие же. — Мы разные. И одинаковые тоже. Я понял это в мой последний приезд. Когда познакомился с Бахой (обними от меня всю семью), с Керимом–акой. Когда встретил тебя. — Встретил и сбежал, как подлый трус. Прости, я так пошутила для поднятия тонуса. — Я понимаю тебя. Иногда для тонуса я такие вытворяю вещи — сам диву даюсь! — Надеюсь, ничего плохого? — При случае как-нибудь напишу. Посмеёшься надо мной. — Представляю, как ты развлекаешься. — Сонюшко, это не развлечения! Ты изменила всю мою жизнь. — Что в мужчине можно изменить! — Очень много. Ты помогла мне увидеть самого себя. — Разве я зеркало? — Самое прекрасное зеркало в мире! — Когда я впервые посмотрела в твои глаза, — я увидела в них своё отражение. И сердце подступило к самой гортани, лишив меня дара речи. — Жаль, что не сразу это понял… Прости дорогая, мне пора. Выберу время — напишу ещё. — Спасибо, родной. Пусть твои письма будут короткими, как школьные записки. Но самый любимый звук для меня теперь — это стук почтальона в дверь. Знаешь, мне письма приносят прямо в квартиру. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, муж мой! — Доброе утро, солнышко! — Вчера у меня был праздник. — Мне повезло меньше, — будни не располагают к веселью. А что ты праздновала? — Приезжала Лейла с дочкой. Муж привёз не только их, но и мою маму. — Как это возможно! — Прости, Тошик, я не успела тебе сказать. Наши мамы были знакомы много лет. Они жили по соседству, в Андижане. А с Лейлой мы учились в одной школе. — Вот откуда ты хорошо знаешь сестричек! — А ещё приезжали Керим–ака и Герда. Мы смеялись и веселились до упаду. — Как себя чувствует маленькая Любанька? — Ты помнишь, как её зовут? Какой ты у меня внимательный! Люба такая хохотушка! — Чем вы ещё занимались? — Мама и Лейла расспрашивали про тебя, перебивая друг друга. А ведь они совсем тебя не знают. Только Керим–ака тихо посмеивался в усы. Наверно он знает что-то такое, чего не знаю я. — Может быть и так. А какая она, Лейла? — А какой он, Антон, — спросила меня Лейла. Что вас связывает? — Конечно ничего! Но если ты так их любишь, — почему бы не посмотреть на них твоими глазами! — Лейла красивая. — И это всё, что ты можешь про неё сказать! — Разве мужчин интересует что-то ещё? — Не обижай мужчин. Некоторые находят своих женщин за четыре тысячи километров от своего дома. — Прости, родной. Я не имела в виду тебя. — Конечно, прощаю! Иначе кто меня тогда простит. — Она действительно красивая. Но не такой красотой как у Герды. В ней есть что-то особенное. Может потому, что она мама. А может то, что в вас есть что-то неуловимо общее. Иногда мне кажется, что поэтому я тебя и выбрала. И когда я смотрю на неё, то вспоминаю тебя. Как будто ты близко–близко, рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Хорошо, что у тебя есть такая подруга. Буду рад познакомиться с ней и её семьёй. — Бобик напечатал фотографии, которые вы делали. И теперь вся квартира украшена твоими глазами. Поначалу всем казалось, что я схожу с ума. Откуда же им знать, что я уже сошла. Мой ум — теперь это твой ум, любимый мой. — Моё сердце — теперь твоё сердце, любовь моя. Твой Тошик (мама улыбается, — так меня никто ещё не называл)
— Здравствуй, ласточка моя черноглазая! — Здравствуй, сокол мой ненаглядный. Я не глупо сказала? — Даже если глупо, — я этого не заметил. — Невнимательный какой… Что ты кушаешь, дорогой? — Научил маму готовить плов. Правда она баранину не ест. Но это не беда. — Тебе нравится, как она готовит? — Нравится. Но плов лучше тебя никто готовить не умеет. — Герда учится в институте. Ой, прости, я ведь не писала, что она студентка. Уже второкурсница. — А где она живёт? — У дальних родственников. — Это хорошо. Что ещё нового? — Амир зачастил в Ташкент. Зная твоего друга, могу подумать только одно, — он решил наконец-то остепениться и найти своё семейное счастье. — Это было бы здорово! Хотя трудно представить его мужем, а тем более отцом. — Мне тоже трудно, и немного весело. Он стал таким неуклюжим, — то отвечает невпопад, то глупо улыбается. — Тогда он точно влюбился. — Я тоже так подумала. Сейчас у меня появилась задача, — хочу посмотреть на его подругу. — Спроси у Бахрама или у Роберта. — Бахрам на вопросы не отвечает, а хитрый кореец говорит, — мол, помолись, и всё пройдёт. И это называются друзья! — Придётся потерпеть до поры до времени. Не сможет же он скрывать свою любушку до самой свадьбы! — Приезжал Керим–ака. Привёз тебе в подарок Коран. Сказал, что в Ленинграде такой не купишь, а тебе может пригодиться. Я не стала возражать, зная твоё отношение к религии и вере. На следующей неделе я вышлю его бандеролью. — Спасибо. Конечно, нельзя в одночасье стать верующим человеком. Особенно если тридцать один год прожил вне церкви, какой бы она ни была. Я обязательно почитаю. — Я тоже приготовила кое-что для тебя. Но пересылать пока не хочу. Лучше отдам при нашей встрече. Или подарю в день свадьбы. — Я не стал любопытствовать, но попросил об этом маму. Ещё она спрашивает, — есть ли у вас или в Ташкенте возможность приобрести православную литературу. В Ленинграде это серьёзная проблема. Я не вдавался в подробности. Вопрос пока стоит только так. — Ну вот, не успела поделиться, как уже придётся раскрыть семейную тайну. Тошик, я купила Новый Завет и учебник по церковно–славянскому языку. Помня твою любовь к литературе и интерес к языкам, думаю, что ты сможешь правильно меня понять. — Радость моя, от тебя принять смогу всё, что угодно! А такой подарок тем более. Пожалуйста, вышли книги при удобном случае. — С радостью это сделаю. — Мама отбирает у меня авторучку. Хочет передать тебе привет и материнское благословение. — Тошенька, обними её и поцелуй от меня. И тебя обнимаю, мой свет, и целую. Твоя Соня.
— Тошенька, родненький, прости, что долго не отвечала на твои письма. Надеюсь, ты не очень волновался. Я просто не могла. — Что случилось, Сонюшко? — У нас горе. Умерла женщина, которая приходила помогать Амиру в доме. Она была очень старенькая. Однажды заснула и не проснулась. — Жаль, очень жаль. Я хорошо её помню. — К тому же она оказалась совсем–совсем одинокой. Ни детей, ни родственников. Амир организовал похороны по мусульманскому обычаю. К моему удивлению на кладбище было много народа. — Плохо, когда проводить в последний путь не находится никого из родных. Но ей, надеюсь, было уже всё равно. — В свободное время я помогаю одиноким старикам. Меня очень хорошо привечают. Оказывается, — тебя знают здесь и вспоминают добрым словом. Когда ты успел так прославиться? — Для меня это такая же загадка, как и для тебя. — А ещё говорят, что Керим–ака твой друг. Вот это вообще выше моего разумения! Ты был в его доме всего несколько часов. Да и то в полусонном состоянии. — Спроси у него сама. Возможно, он чего-то не договаривает. — Тошенька, я могу тебе похвастаться? — Ну как я запрещу моей малышке эту слабость! Конечно, солнышко! — До твоего приезда мне не давали прохода разные прохвосты. А сейчас они обходят меня стороной, завидев только лишь издалека. И женщины кланяются при встрече. Некоторые стараются сделать это первыми. Иногда становится стыдно, особенно если это пожилая женщина. — Радость моя, любовь и уважение не имеют возраста. — Ты плохо знаешь азиатские обычаи, Тоша. — Ты права, тут мне возразить нечем. Но между нами восемь лет разницы. Разве ты её ощущаешь? — Тошик, о чём ты! Ты для меня самый молодой, самый красивый, самый умный, самый талантливый! — Как прекрасно быть самым-самым! И всё благодаря тебе, любовь моя. Обнимаю и целую крепко-крепко. Твой Антон.
— Здравствуй, Сонюшко, ясное солнышко! — Здавствуй, Тошенька, ветер мой северный! — У меня счастливая пора. Идёт подготовка к экзаменам, — я по обычаю сдаю досрочно. Да помимо основной работы мне предлагают заказ. — Что заказали? — Нужно сделать три скульптуры на выставку. — Разве выставочные работы оплачиваются? — Мой профессор сказал по секрету, что будут оценивать. Уже есть предполагаемый покупатель. — Я рада за тебя, что всё хорошо. А в чём ещё счастье от напряжённой работы? — У меня остаётся мало времени, чтобы тосковать по тебе. — Хитренький какой, потосковать не хочет. Неужели это неприятно? — Ты же знаешь, — я слабый душой человек. С тобою рядом, любовь моя, я всё вынесу. Но как не хочется порой возвращаться в дом, где никто не ждёт. — А твоя мама! Она тебя дожидается. — Мама всегда мама, даже такая как моя. Но и она считает недели до твоего приезда в наш дом. Ты ещё не была здесь, а тебя уже всем не хватает. — Потерпи, родное сердце, немного осталось. — Что делать, приходится… Чем жива, моя дорогая? — Мы живём неспешно. Я работаю рядом с женой Бахрама, в детском саду. — Как там Амир без твоего присмотра! — Амир наконец-то добился своего, — перешёл на работу в городскую администрацию. — К нему и раньше прислушивались, а нынче совсем большим человеком стал! — И очень вовремя. Наш Баха приболел, и Амир устроил его в хорошую больницу. Правда, наши хорошие больницы хуже ваших плохих. Но хоть что-то. — Может просто зимняя хандра. У нас такое часто бывает. — Только не вздумай хандрить, мой свет, я сразу это почувствую. — Как ты можешь почувствовать на таком расстоянии! — Разве для сердца важны расстояния? Иногда я закрываю глаза и вижу тебя, идущего по мокрой набережной под тяжёлым свинцовым небом. И мне становится зябко и неуютно. — Прости, родная. Но в нашем городе действительно бывает не только зябко, но и промозгло. Не только неуютно, а невмоготу тоскливо. Потому что та, которой посвящаешь свою жизнь, находится так далеко. — На самом деле я близко. И не потому, что это всего лишь четыре часа полёта, нет. Когда я вечерами сижу за рукодельем, то представляю, как ты только что вышел. Или наше расставание в аэропорту, которое было всего лишь вчера. Или тёплый летний вечер, когда ты первый раз пригласил меня на танец. — Я помню тот вечер. Он не был тёплым. На тебе была лёгкая шерстяная кофточка, волосы скручены в тугую косу и обвиты бусами изумрудного цвета. — Ты помнишь, любимый мой! Я плачу от счастья. — Солнышко, позволь мне утереть твои слёзы. Только возьми платочек и проведи им по глазам. Я рядом, не плачь, дорогая, я с тобой. — Уже не плачу, не плачу, не плачу. Я по тебе скучаю, муж мой. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, жемчуг моего сердца! — Здравствуй, косточка моя виноградная! — Подели со мною свои тяготы. — Скоро выставка, я в трудах. С утра до позднего вечера. — Ты думал обо мне? — Я про тебя не забывал никогда. — Никогда это очень и очень много. Смогу ли я чем искупить твоё никогда? — Верь мне, верь в меня и в нас — вот твоё искупление, жена моя, любовь моя. — Уж мне ли не верить! Но порой становится страшно. — Чего ты боишься, родная! Что я тебя брошу? — Что ты, Тошенька, мне такое и не приснится даже. Но обманывать не стану. Однажды приснилось. Но лишь однажды. — Прости меня, Сонюшко. — Ты не властен над снами, тем более моими. — Наверно это был день, когда я вспоминал тебя накануне ночи. Тяжёлый был день. — Я не виню тебя, Тошик, но прошу. — Всё сделаю, что в моих силах. Но я начал зачеркивать на календаре прошедшие дни. — Я так делаю уже давно. — И вижу, — незачёркнутых становится всё меньше. — У Герды каникулы, и она приезжала ко мне в гости. Мы всю ночь проговорили с ней, обнявшись, в нашей комнате. Горели свечи, и мы почти не пили твоё любимое вино. — Я не забуду внимание и заботу, когда был в доме её дедушки. — Оказывается, она и не была в тебя влюблена ничуть. — Разве ты могла в этом сомневаться? — Тогда могла. Я готова была с тебя пылинки сдувать. И если потребовалось бы, то и Герде не поздоровилось бы. — Попроси у неё прощения. Она не виновата, что она ещё маленькая и глупенькая. — Она уже не маленькая. Скажу тебе по секрету, — она нашла, кажется, своего суженного. Но кто он, — не говорит. Только опускает глаза и смущается. — Значит, и у неё всё будет хорошо. — У нас будет лучше. — Никто не должен отказывать кому-нибудь в его праве на счастье. — Я не отказываю, нет. Но о любви сильней моей к тебе я могу только прочесть в книгах. Потому что в жизни так не бывает. — Спасибо тебе, радость моя ясноглазая, ничего слаще для меня не было в моей жизни. И наверно не будет. — Будет, муж мой, приезжай поскорей. — Тороплю дни и ночи, не трачу время на пустое хождение из угла в угол загнанным волком. Лишь бы день поскорее закончить, ночь без сна, — это если мне повезёт. А когда не везёт — я плачу, просыпаюсь, — и подушка вся мокрая, от слёз. — Невозможное сделать возможным. День проходит, и ночь настаёт. Я купаюсь в любви, одеваюсь в неё, укрываюсь холодною ночью. И когда засыпаю, — мне любовь моя колыбельную песню поёт. — Спи спокойно, родная, не мучай себя неизвестностью. Нам немного осталось в разлуке, чуть-чуть. Вот январь уже на исходе, в Ленинграде морозные ночи. Как ты там! — Мне тепла твоего не хватает, любимый. Укрываюсь чем можно, но порой до костей пробирает кладбищенский холод. Мне становится страшно, как будто весна не настанет, не распустятся маки, и вишня не зацветёт. А потом всё проходит, — мой милый частичку тепла мне прислал из далёкого севера. И я засыпаю. — Спи, моя дорогая. Я покой твой стеречь не устану. Верь мне, — я не заставлю страдать мою нежную, самую верную. И любимую. Твой Антон.
— Свет мой, Сонюшко, здравствуй! — Здравствуй, милый! — Обнимаю колени твои. Сколько вынести в тяжкой разлуке! Я плохого был мнения о себе. Для тебя я готов даже гору свернуть, если ей вдруг захочется время или пространство меж нами воздвигнуть. — Дорогой мой, любимый, оставь их в покое, и они нас тревожить не станут. — Я во снах пролетал облаками, и сквозь редкий туман видел дом, и тебя в этом доме. — Видел? Разве такое бывает! — Я поверить готов в чудеса, что описаны были. Что со мной происходит — не поверил бы, если бы кто рассказал! — Говорят, что когда человек начинает летать, это значит, — растёт он. Пожалей ты малышку свою. Я и так снизу вверх любовалась тобою! — Как мне радостно видеть в тебе, что не разучилась шутить, веселиться, смеяться. Будь почаще с людьми, кто поможет тебе разогнать грусть твою. Я могу только небо расчистить над вашими головами. Мне кажется, — я это смогу. — То-то думаю, света прибавилось снова! И улыбки на лицах людей. А детишки, так те просто землю не чуют! Так и носятся. И кричат, и смеются. Хорошо, что с детьми наконец-то работаю. Это будущее. Мне помогает работа понять, как своих мы поднимем, и радоваться будем веселью. Ты помнишь, мой Тошик, про речку? На берегу будет лодка причалена, в лодочке этой кататься мы будем. Сначала вдвоём. А потом будем первенца нашего на прогулках в пелёнках катать. Разреши мне поплакать, я женщина слабая. — Будь по-твоему, не возражаю. Ты прижмёшься к груди моей, я обниму, убаюкаю и улыбку твою сохраню в своём сердце, любимая. — Как светло и покойно мне чувствовать рядом тебя, и тепло твоих рук на плечах. — Огрубели ручонки мои от работы, прости дорогая. Но в тепле моих рук недостатка не будет. Я готов целовать их за то, что они обнимали тебя. — Утром рано, едва приподнявшись с постели, одеваю рубашку твою, что осталась нечаянно в доме. Одеваю её как на праздник. Изучила все складочки, перешила все пуговки. Запах оставила. Твой, родной мой, любимый, единственный. Не покидай меня, я умоляю тебя. — Даже думать забудь, и не смей говорить. На кого я могу променять черноглазую птичку мою! Эти пёрышки, клювик. А крылышки! — Ты добился того, что хотел. Я смутилась, а ведь не должна бы. Муж мой, ласковый, хоть и далёкий. Истомилась супруга твоя в ожиданьи. Жду. Целую. Целую. Целую. Навеки твоя. Соня
— Поклон мой низкий, свет мой, здравствуй! — Любимая моя, я вновь с тобою, здравствуй! Мне каждый час за письменным столом короче кажется минут, что были мы с тобой. — Мой почтальон опять мне весточку принёс, и сердце радостно трепещет. Когда же я увижу вновь тебя, любимый мой, единственный. — Уже весна, и хоть не видно зелени пока, но воздух стал плотнее. Люди оживляются в предчувствии великих перемен, которые несёт с собой грядущая весна. — Мы утопаем в зелени, долина зацвела. И аромат такой, что голова кружится как летним вечером, когда впервые ты меня поцеловал. — Читаю эти строки, вновь перечитываю, и вновь, пытаюсь вспомнить взгляд твой нежный, и дом гостеприимный… — Ты не гость, — хозяин в нём! И ключ к нему ты прячешь в сердце, которое я отдала тебе, мой дорогой. — Что может быть дороже дара твоего! Твои прикосновенья к моему израненному сердцу. — Спасибо, мой любимый, мой родной, мой северный орёл, мой снежный барс тянь-шаньский. — Тигрёнком ласковым хотел бы лечь, где коврик был — там буду я. — От меха твоего моим ступням щекотно станет. Уж лучше гребнем расчешу его и умащу восточным ароматом. — Мне блеск твоих волос перекрывает солнце, когда я вижу как во сне тебя с улыбкой лёгкой на устах, мой свет в оконце. — Лучинушка моя, мне свет не мил, цветы не радуют, вино не веселит. И даже близкие друзья не помогают, — они бессильны. Ты один развеять можешь грусть мою, печаль. Я жду, я жду, я ночи провожу в беспамятстве. Моя советчица-подружка тихо плачет. Клянёт тебя, — что с глупой взять! — Прости её, и может Бог твой нас простит за то, что мы пренебрегли мгновеньем, принимая важное для нас решенье. Я был глупцом, я должен был забрать тебя с собою. Быть может, ты приедешь? Мама будет рада. А про меня и говорить не стоит. — Ну почему ж не говорить! Уж говорить-то я горазда. Помнишь, милый? — Ещё бы мне не помнить, радость, мне ль не знать. — Мне б голос твой услышать, милый. Но боюсь, что разрыдаюсь как девчонка. И так уж прорыдала все платки, — не успевают сохнуть. А тут ещё одна беда… — Что случилось?!… — Я не хотела говорить, Амир мне не советовал. — Я требую, — скажи. — Потеря за потерей, — Баха умер. Скоропостижно, — рак. — Боже мой!… А сыновья? — Что сыновья! Их люди не оставят. Да и родни у них довольно. А вот жена его… Молю ко Господу, чтоб не пришлось такое пережить! Быть мертвецом среди живых… нет горше доли. — Родная, милая жена моя, ну что со мной случится! Керим-ака сказал, что на роду мне предстоит в глубокой старости кончину встретить, в покое и любви. — Дай Бог, дай Бог, я буду верить. Я верю. Правда! Я даже улыбаться начала. Какой ты умный у меня, любимый. Пойду Амирке фруктов подарю… Хотя какие фрукты! Только лишь варенье с джемом, — не сезон. — Амир наш обойдётся, пусть его подружки кормят. — Ой, подружка… Я в шоке. Ну почти что в шоке. Сестричка Лейлы, Герда. — Что ты говоришь! Не может быть! Он старше раза в два. — А вот, — судьба. Влюбилась с первой встречи. А он совсем уж голову сложил. Ну прям как ты. Но рада я, хоть и годится в дочки. Он будет на руках её носить и не обидит никогда. — Это правда, верю. Уж как бы не ругал его, но уваженья моего он не растратил. — Играют свадьбу через две недели. — Как же так, дождаться бы могли, когда приеду. — Не ругайся, милый, так им лучше. Не всем же тосковать в разлуке, не каждый выдержит такое. — Права, любовь моя, погорячился, больше не сорвусь. — Ты поругал бы хоть меня. — Зачем?… за что? — Я буду думать, как суров мой муж, но справедлив. — Наверно к старости суровым буду. Сейчас я не могу, я не имею права. Мне мама помогает своим участием и пониманьем. А ты одна, и поделиться не с кем. — С тобой делюсь, и сердце тает мягким воском, которым лепишь ты. — Я сделал твой портрет. Кто видел — в восхищеньи. Стоит на полочке, где рядом Спас Нерукотворный, любимая икона мамы. — Ты привезёшь мне показать? — Хочу, чтоб ты приехала сама. Недолго уж осталось. Две недели. И мы с тобой. Навек. Лишь смерть нас разлучит, любовь моя. Я твой. Антон
Мне бы услышать однажды: «Милый, — свежие фрукты и вино для утоления жажды».
— Здравствуй, Амир. — Здравствуй. Садись, пора ехать. — …Марат. — Антон… Амир, поговорим? — Не здесь… не сейчас. — Как скажешь.
— Вещи оставь в машине… Подожди… выпей вина. — Зачем? — Легче будет. — Может и будет… — …Вот здесь у входа стоял КамАЗ с работающим двигателем. Соня вышла из подъезда, и, чтобы не рисковать понапрасну, стала обходить его сзади… Водитель в это время садился в кабину с другой стороны, видеть её не мог… — Дальше. — Прости… Она… почти прошла… там осталось-то — полтора шага… В это время он резко дёрнулся и поехал назад. От удара… Соня потеряла сознание и упала… Потом… началось страшное… Сначала наехал на ноги, потом на тело, а потом… голова. Я не знаю, что она чувствовала, и чувствовала ли… никто ничего не слышал… Пока не вышла соседка и не начала кричать на весь квартал. — …Господи… Господи… Господи… за что… за что… неужели я хуже всех… ну почему её, Господи, это же я во всём виноват!… Возьми меня, Господи… — Антон… Ты не виноват. Никто не виноват. Это судьба. — Да зачем такая судьба! Мою судьбу похоронили в закрытом гробу!… — Всё, Антон, всё кончилось… — Она сдержала слово… Она любила меня до самой смерти… Боже мой… Водитель?… — Ищем. — Кто он? — Русский. — Ищи, Амир, найдите мне его… прошу… ради Сони… — Найдём, даю слово… Антон, вот ключи, поднимись в её… в вашу квартиру, — все там. — Кто? — Моя жена с сестрой, её мама, Регина Анатольевна, и Керим–ака. Иди. Вечером заеду с вещами. — Я не смогу там оставаться. — Значит, будешь жить у меня. — А Герда? — Видно будет. Сейчас не время для условностей. Решим на месте… Иди, тебя ждут.
— Это я. — Регина Анатольевна. — …Лейла. — Что вы хотите! Чтобы я вас утешил? Или вы меня утешать собрались? Зачем всё это?!… — Антон… — Керим–ака, не помогайте мне потерять к Вам уважение. — Речь не об этом… — Назовите причину, по которой я должен с вами говорить… Вы стоите передо мной живые и здоровые, а Сони нет! Я больше никогда её не увижу. Вы это понимаете?!… — Антон, прошу… — Что прошу? — Мы пришли в ваш дом… — Ах в наш! В мой, значит!… Прекрасно. Вон отсюда! Все! Сейчас!… — …Остановись, брат, ты пожалеешь потом о своих словах. — Лейла… Лейла?… ты сказала, — брат?!… — Оставьте нас, и не сердитесь. Нам нужно поговорить наедине.
— Сядь и успокойся. Я буду молчать, пока сам не начнёшь со мной разговаривать. — Я так до самой смерти могу просидеть… ох… Господи… — Поплачь, братик, поплачь, легче станет. Поверь, — я тоже наплакалась вволю. — А ты-то что? — Сонечка была мне самой близкой подругой. Да и мама моя… мне было десять лет, когда её убили. — Ты говоришь, — убили? А разве не оползень?! — Официальная версия. Мы никому не рассказываем, что случилось на самом деле. Даже Герда не знает. — А кто это мы, в таком случае! — Я, Керим–ака. Теперь ты.
— …Ты приходила ко мне в сновидениях… маленькой девочкой. — Правда?… когда? — В прошлом году. До того, как мы с Соней… прости… я… не могу в это поверить… Умом всё понимаю, а… Боже… — У нас много времени. — И что? — Вставай, пойдём на кладбище. — Я не могу. — Пойдёшь. Лучше сразу…
— Ты поверил, что я тебе сестра? — Да. Сам не понимаю, как получилось. — …Сильный человек был наш отец. Поэтому ты сразу меня узнал. И Соня это чувствовала. — А как ты?… — Я знала, что в Ленинграде где-то у меня старший брат. Но не надеялась увидеть. Да и не смогла бы сама. Твою фамилию… фамилию папы я узнала только после смерти Сони. — От кого? — Керим–ака. — Теперь всё сходится… Что ж, сестрёнка, пойдём, это мой крест… Вот скажи мне, зачем людям такой Бог, который отнимает у них самое дорогое! Как мне в Него верить! — Большой, а глупый… Нога не болит? — Я уже забыл, что такое боль… Если бы… — Пойдём. По дороге кое-что расскажу. — Я хочу знать всё. Кое-что меня уже не устраивает. — Остальное расскажет Керим–ака… Он долго ждал этого часа. — Керим–ака?… опять?!… Да что он за человек! — Он был близким другом папы. Потерпи, скоро всё узнаешь.
— …«София Викторовна Ицыкович. 19.01.1961 — 02.06.1985… От любящего и скорбящего мужа»… Кто?… — Амир, больше некому… За полгода постарел на десять лет. Держится благодаря Герде… Он Соню любил как сестру. — Зачем было врать… — Характер такой. Ничего прямо не говорит. — Эх, татарин… — Давай присядем… Поплачь, Тошенька, поплачь, братик. — …Спасибо… Пойдём потихоньку. — Ты как? — Пусто. Больно и пусто. — Надо жить… Если бы такое случилась с тобой, — Соня бы руки на себя наложила. А это неправильно. — Расскажи про отца.
— …Последний раз он приезжал в шестидесятом году. А в шестьдесят первом родилась я. Теперь понятно? — А как же моя мама? — Он любил её, но странной любовью. Жалел, что ли. — Подожди, моя мама умерла за год до этого. Спустя полгода отец женился во второй раз. — Вот как? Я не знала. Да это уже и не важно, его нет. Сколько лет назад? — В шестьдесят восьмом, вскоре после моего пятнадцатилетия. — Мама пережила на три года. Герде было пять, малышка ещё совсем. Она не плакала, — сразу не поняла даже, что мамы больше нет. — Я понимаю. Когда умерла моя мама, я тоже не плакал, совсем. Только молчал всё время. — Сейчас только не молчи, прошу тебя. И не оставайся один. Рядом с тобой должен кто-нибудь находиться. Могу пожить с тобой некоторое время, пока вы не уйдёте в горы. — Какие горы! — Антон, вы должны это сделать. — Лейла, о чём ты! — Наши родители познакомились на работе, в месте под названием «Экспедиция». Ты что-нибудь слышал об этом? — Да, немного. — Ну вот и хорошо… Ещё до твоего рождения мама вместе с твоим… с нашим отцом начали вывозить копии документов. Точнее, копии в основном делала мама, а вывозил отец. Как — одному Богу ведомо. Даже Керим–ака не знал, — на всякий случай. — А каким местом здесь Керим–ака!… — Он был начальником и другом нашего отца… Всё переплелось–позапуталось… Тебе расплетать. Отец уже ничем помочь не сможет. — А что я могу сделать один! — Во-первых, не один. У тебя есть друзья… — Одного уже нет. — Амир подыщет достойную замену. Да и не пошёл бы Бахрам в этот раз. У него сыновья, а риск очень велик. — У Амира жена. — Для Амира теперь это дело чести его семьи. — Ты веришь, что мы это остановим? — Вы сможете. У вас ещё есть Керим–ака. И лучше него помощника в этом деле вы не найдёте. Он там знает всё.
— Проходи, это твой дом, здесь всё, каждый уголок напоминает о тебе. Соня окружила тобой всю себя, чтобы не завыть от одиночества и тоски… без тебя. — Сестра, прошу, потерпи немного, не произноси её имени. — Хорошо, я тебя понимаю… Есть будешь? — Нет, кусок в горло не полезет. — Тогда я разбавлю вина. — Спасибо… А помнишь!… А, да, сон-то был мой. — Помню. Ты водил меня по Карельскому перешейку, показывал разные деревья, травы. А я рассказывала тебе про горы, какие они бывают высокие и красивые. Что ночное небо точь-в-точь как в сказке «Волшебная лампа Аладдина». Помнишь такой фильм? — Конечно! Я действительно не мог поверить, что небо может быть таким… сочным. — Ну вот видишь, сны бывают на двоих. — Да, почти… Налей мне ещё… Где будешь укладываться? — На полу. — Ложись в кровать, я не смогу в ней спать. Уж лучше устроюсь на полу. — Как скажешь брат, ты здесь хозяин. — Давай поговорим немного. — …Я никогда не забывала, что ты есть. Я не знала, как тебя найти, но верила, что когда-нибудь мы встретимся. Жаль, что встреча получилась нерадостная… Тоша… Дождь!… — Что?… — Небеса оплакивают нашу Сонечку. — Лейла, не рви мне сердце на части, прошу, сил же нет никаких!… — Прости, родной, прости… не хотела… вырвалось. — Я пойду на кухню, выпью вина. А ты спи. Если встанешь раньше меня, — не стесняйся. Проснусь — значит выспался. Договорились? — Хорошо, братец, я так и сделаю. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи…
Внеочередное под впечатлением истории 24.11 https://www.anekdot.ru/id/1362523/
Вспомнилось... Давным давно, когда только приехал в Россию, но до "культурной столицы" было ещё больше 100 км, у нас было разгулье собакенов. Большой частью бездомных и полудиких по жизни. Чем-то кормились, вдаваться в подробности и тогда было ни к чему, а теперь и подавно. Кошаков драли нещадно. Загоняли стайкой в 3-4 головы. Если кошандер не успевал вскочить на дерево — жить ему оставалось минута-полторы. В отличие от вышеописанных могли на дереве сидеть по полсуток. Однажды наблюдал такую картину из своего окна — загнали вечером, а слез с дерева только после полудня.
Был там один "домашний" дог по кличке Мальчик. Ебанутые хозяева и пёс такой же. Однажды увидел [из окна], как он напугал ребёнка лет трёх, схватил явару и за ним. Наверно, почуял ебанат, что смерть за ним пришла. Блять, как он от меня рвал когти! Но от судьбы не уйдёшь. Однажды местные кобели устроили ему засаду, один в один как на кошаков. Двое спереди-сбоку, а третий оторвал ему яйца.
— Ну что, Маратик, вздрогнули? — Как скажешь, майор. — Не называй меня так. — Тогда Амба. — И здесь Амир постарался… — Может себе позволить. — С какой стати? — Я многим ему обязан. — В Чирчике есть люди, которые ему не должны? — Я ничего не должен, — если ты об этом. — А что? — Это неинтересно. — Сколько тебе лет? — Двадцать пять. — Хороший возраст. Правда я в двадцать пять… Ладно, проехали… Машина Амира? — Исполкомовская. — Понятно. Что охраняем, то и имеем. — Норма жизни. — Что-то лицо мне твоё кажется знакомым. — Возможно, знал моего брата. — Как зовут? — Равиль. — Нет, не знаю. — В городе называют Татарином. — Ах вот в чём дело!… — Амба… разрешишь?… Так вот… Я совсем не брат. — Заметно. — Иронизируешь? — Нет. Что произошло? — Происходило… Хулиганка… потом воровство… потом зона. — А ты как соскочил? — Ушёл в армию… — Так взял и ушёл? — Не брали по зрению… Извини, сейчас перестроюсь… С местными врачами договорился, в Ташкенте было ещё проще. — Однако!… — Зато попал в полк к командиру. Он из меня человека сделал. — Какое дело полковнику до рядового! — Сержанта… после учебки… Что ж ты, баран ферганский, вытворяешь!… Уроды… понакупали прав, а ездить не научились… — …Значит, тебе повезло… — Примерно так… Ты правда с ним служил? — Всё время. Он меня за собой как ягнёнка таскал. — А говоришь, — повезло. Это тебе повезло. — Может быть… Сразу обратно? — У меня в Ангрене дела. Наши дела. — Какие ваши? — Наши, Амба, наши. — Амир припахал? — Командир предложил — я согласился. Скучно. — От скуки?!… — Не только. Я не знаю что там, но то, что услышал… В общем, — я с вами… Не бойся, майор, не подведу. Амир скажет. — Ты ещё не называешь его Амир–ака? — Иногда хочется… Побьёт. У него рука тяжёлая. Все знают. — Когда обратно? — Когда надо будет — тогда и обратно. — А если заночуем? — Как скажешь, майор, я на службе. — Я подремлю. — Это хорошо. — Что хорошо? — От дороги отвлекаться не буду. — Амиркина школа…
— Проходи, сынок. Рад видеть… Марат, к обеду всё приготовлено, осталось только с огнём повозиться. — Всё сделаю, Керим–ка!
— …Нда-а… весь в отца. Пойдём, выпьем чая да поговорим. У тебя вопросов много, а ответы от Лейлы ты не получил. — Она добрая… — Я знаю… У неё были хорошие родители. — Сколько семей было у моего отца, хорошего человека? — Не горячись. Ты многого не знаешь. — Поверю Вам, но хочется фактов. Или хотя бы версий. — Это я предоставлю в большом количестве. — Марат у Вас вместо денщика? — Денщик, самый настоящий. Или адъютант. Как тебе больше нравится. — За заслуги перед отечеством? — Может быть и так… Голоден? — Как сказать… — Маратик, принеси нам баклажаны с орехами и курагу! — …Керим–ака!… Ну это уж слишком… — В любой службе, сынок, есть хорошее свойство. Человек служит не за страх, а за совесть. А вот если совести нет, то и службы нет, есть прислуга и каторжный труд. — Вы были начальником моего отца. Ведь так? — И другом, сынок, тоже. — Работали в органах? — Да… Твой отец пришёл лейтенантом. Я тогда руководил отделом. — То, что мы видели за перевалом — вы этим руководили? — Да. — Мой отец был к этому причастен? — И твоя мать, и мать Лейлы. Мы все работали там. — Так что же там такое! — Генетическая лаборатория. — Но ведь это люди! Наши люди!… — Знаешь, сынок, тебе легко судить. Сейчас середина восьмидесятых, в стране происходит непонятно что. А тогда всё казалось предельно ясным. И мы были в погонах. — И моя мама?… что она там делала? — Твоя мама страдала бесплодием. — Ну, здравствуйте! А кто же меня родил? — Правильный вопрос. — А правильный ответ? — Лейла тебе родная сестра. — Это я знаю. Так что с мамой? — У вас одна мать. — Та-ак… Лейла знает? — Пока нет. Думаю, что ей лучше не знать. — Выходит, что Герда тоже моя сестра? — Да. Но у вас с Гердой разные отцы. В шестьдесят пятом ваша мама вышла замуж, а через год родилась Герда. — Послушайте, Керим–ака, может, хватит меня сказками кормить, а? За несколько дней со мной столько произошло — уму непостижимо! — Сядь… Не нужно на меня голос повышать… Была имитация беременности, и жена твоего отца получила сына. А Любови сообщили, что её ребёнок умер. Правду она узнала спустя несколько лет. — …Никогда не мог найти с ним общего языка. — Сколько тебе лет? — Скоро тридцать два. — Совсем ещё молодой… Я в тридцать два стал генералом. — Вы?… — Если бы ты остался в армии, закончил Академию, то неизвестно, что с тобой было бы сейчас. Амир о тебе очень хорошо отзывался. — Вы давно знакомы? — С того дня, как он принёс тебя в мой дом. — Слава Богу, хоть здесь понятно! — А что тебе непонятно? — Ну, например… эта «Экспедиция»… Она давно там? — Очень давно, около пятидесяти лет. Её построили до войны. Кроме основного бункера, который вы видели, есть вспомогательные точки. Но они не самостоятельны кроме функции наблюдения за периметром. — Они нас и засекли. — Скорей всего. — Кто же нас встречал на этой стороне хребта? — Твоё предположение было верным. Это так называемый внешний периметр, — помимо внутреннего и среднего. Тогда они не смогли просчитать вашу сумасбродность. Переход по хребту до сих пор считался невозможным. — Однако Амир по нему проходил! — Верно. Но это была секретная операция, о переходе никому не было известно. — Повезло… — Я тебе говорил — судьба. — …Я не могу себе простить, что позволил Соне здесь остаться. — Не будем об этом. Я понимаю, — ты не можешь смириться, что её потерял. Но тебе придётся это сделать. Не забыть, но смириться. Как смирился твой отец. — А ему кто мешал! Не уезжал бы, и жили бы долго и счастливо. — Экий ты умный! Не зря тебя Амирка приметил. А теперь выслушай меня… Твой отец был человеком подневольным, таким же как я. Руководство не означает власть. У него был выбор: остаться с твоей матерью или воспитывать тебя. Он принёс в жертву свою любовь, чтобы не расставаться… не расстаться с тобой до самой смерти. — Красивая версия. А насколько она близка к правде? — Что ты заладил… правда да правда… Нет никакой правды. Есть события и наше к ним отношение. Всё! — Сын с отцом, дочка с мамой… Странно всё как-то. — Не забывай, какие это были годы… Давайте, поедим, а потом я тебе кое-что покажу.
— Хочу сразу сказать, — задача трудная, невероятно трудная. Даже если вернётся только один, — можно сказать, что она выполнена. — Один, это кто? — Вы мне оба дороги, — твоя мама была мне как дочь… У тебя в Питере связи. — Питер далеко. — Не в том дело, что далеко отсюда, а в том, что близко к Москве. И просто портовый город. — Не вижу связи. — …Вот. Это документы, которые собирали твои родители долгие годы. Собирали, рискуя собственной жизнью. А может и жизнью своих детей. Они должны попасть в надёжные руки, если вы не остановите это здесь и сейчас. — Если не остановим, — значит уже некому. — Кто-то должен вернуться. Лучше, чтобы ты… Марат, не обижайся, но от Антона в этом деле будет больше пользы. — Керим–ака, Вы меня знаете. — Спасибо, Марат… Теперь пройдёмся по узловым точкам. — Ничего, что мы без Амира? — Он в курсе всего, и даже больше. Мы не сидели сложа руки. — Мне, собственно, тогда и знать не надо. — Руководить операцией будешь ты. Амир отвечает за всё остальное. Но решения принимать тебе. — С какой такой стати! — У него нет стратегического мышления. Хотя в оперативной обстановке он лучший. — У меня, значит, оно есть! — Поэтому я показываю, — что для вас придумал… Узнаёшь? — Ещё бы!… У меня даже идея возникла одна… Видите ущелье? — Я его не только на карте видел. — Мы могли бы уйти по нему. Оно наверняка не рассматривается в качестве варианта отхода. — По нему вы никуда не уйдёте. По сложности это хуже Чаткала. Но самое плохое будет потом. Пути назад отрезаны, а вперёд вы не дойдёте. Просто умрёте от голода и жажды. — Мы могли бы сделать это в два этапа. — Так, продолжай… — Первый — провиант в ущелье на максимально возможное расстояние. Второй — завершающий. — Не пойдёт. Я могу предположить, что вас даже искать не будут. Обнаружат следы отхода и взорвут скалы. — Что Вы предлагаете? — Два этапа, — начал ты правильно. Обрати внимание на эту ниточку в полутора километрах от ущелья. — Что это? — Это ваш шанс. И ещё какой. — Но нам нет смысла идти этим путём, — лишних полтора–два дневных перехода, плюс ещё сутки. — Нет, сынок, туда вы пойдёте старой дорогой, а обратно здесь, где никто ждать не будет. У вас будет фора больше часа. За это время вы просто растворитесь в скалах, если не наследите как в прошлый раз. — Пять километров, в полном снаряжении, со станками… Откуда фора? — Пойдёте налегке. И не пойдёте, а поедете. Машину в ущелье, и через десять минут уходите с дороги. Понял? — Машина!… Как же я сразу не догадался! Осталось только рассчитать время. — Вот и рассчитаете.
— Всем встать! Поприветствуем командира. — Амир… — …Кто не знает, — Антон, он же северянин, он же Амба. Повторить? — Два раза. — Отлично… А теперь, Антон, слушай и запоминай… Боба и Марата не представляю, — вы уже знакомы. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Саушкин. — Я Амба? Да рядом с ним я дворняжкой выгляжу! — Ничего, мы ему прозвище соответствующее подберём… Казимир Войцеховский, подрывник. Зовём на татарский манер, — Казим… И — звезда нашего кордебалета — Мишель Виджасингх. Поставщик, отчасти спонсор, а так же подрывник. — У меня на языке вертится вопрос. Даже не один… Где ты их насобирал? — Казим украинец, Мишель приехал из Индии, Пондишери. — Фамилия мне понятна, а вот имя… — …Штат Пондишери — бывшая французская колония. — А как здесь появился! — О, это очень длинная история. Я учился в Ленинграде. — Вот нелёгкая сюда занесла… — В отличие от тебя, командир, я здесь по долгу службы. Скажи спасибо человеку, с которым ты разговаривал два дня назад. — Опять Керим–ака… — Очень мудрый человек. И очень хитрый, если ты меня понимаешь. Почти как Змей. — Кто?!… — Полковник. — Амир, я тебя поздравляю. — …Иди ты… — Мишель, значит, ты спонсор. Что это за слово? — Контрабанда… Когда посмотришь, что доставил — поймёшь. — Хорошо… Амир, когда смотрины? — Хоть сейчас. Завтра во второй половине дня выдвигаемся в сторону Ангрена на двух машинах. В этот раз никаких автобусов. — Где возьмём вторую? — Вторую поведёт Владислав, муж Лейлы. Я не стал его сегодня дёргать, — он с нами не пойдёт. — Хорошо… Вам известно, по какому принципу собиралась команда? — Антон, все знают. У Мишеля двое детей. — …Дочка Миллисент и сын Чандра. — Какого хрена!… — Командир, я на службе. Моё начальство заинтересовано в этой операции. Учимся, так сказать, где можем. — Дурдом… Где снаряжение? — На исполкомовском складе. — Ну Амир… ты даёшь… — Спокойно, в него кроме меня и Марата доступа никому нет. Оттуда будем загружаться. — Дело ваше— Василь, возьми ключи и дуйте с Казимом ко мне. В машине всем не уместиться. — Считай, что мы там. — Поехали?…
— Самое основное, без чего наша экскурсия не будет иметь смысла, — Си-4 , тридцать килограммов. — Ничего себе… — Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные. Мы провели выборочную проверку… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — пять кг Си-4 и сухой паёк на сутки. — К чему это излишество? — От станков избавимся за пару километров до последней стоянки. Дальше налегке. — Умно… Меня интересуют стволы. — …Мишель, покажи. — ВСС «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении ещё нет. Оцените… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются прямо из обоймы. — Это как! — Смотри… Аналогов в мире нет… Идём дальше… Пистолет Стечкина… Основное преимущество — в магазине те же двадцать патронов. Надеюсь, — не пригодятся. Но должны быть у каждого. — Мне с пистолетом на амбразуры! Ты что, смеёшься? — Командир, у меня дети. Иди сюда… Так называемый «Вал». Из той же серии, что и ВСС, но более практичный в ближнем бою. Ну и конечно без снайперских наворотов. Прицельность, соответственно, ниже. Но вам она не нужна. Зато в отличие от винтовки стреляет очередями. Глушитель как у «Винтореза». — Какая скорость у «Винтореза»? — Неплохая, я бы даже сказал, — хорошая. Меньше секунды. — Как ты всё добыл! — Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают. — Жму руку. — Спасибо, командир. Я говорил, — у меня дети. — Мишель, как будем уходить, если станки бросаем? — Думал, ты забыл… Вот это просто шедевр! Я всегда буду восхищаться русской смекалкой… и русскими женщинами… Складной станок, разработка Амира и Василия. Объём шестьдесят, полезный литров сорок. Нам больше не надо. Рамы изготовлены там же в Туле, совершенно бесплатно. Шили здесь. — У меня просто нет слов. — Есть ещё один сюрприз, по питанию. Надеюсь, останешься доволен. В этот раз никакой картошки и тушёнки–сгущёнки. — Всё. Ты меня убил. — Для себя стараюсь, командир. — Не знаю, как тебя и благодарить. — Приведи нас обратно живыми.
— Слава, Слав, побереги себя. — …Сестра, не волнуйся, — переночует и на свежую голову домой. — Тоша, дай тебя поцеловать на прощанье. — Я вернусь, обещаю. Я ещё дочку вашу не видел. Привет Любаньке от дядьки передавай… Всё, Лейла, мы в пути.
— Антон, когда за вами? — Две недели твои. Приедешь раньше, — тоже неплохо, нам ждать не придётся. — Приеду. — Лейла будет волноваться. — За меня-то? Я в поле не иду. Со стариком шиш–беш погоняем. — Если не любишь проигрывать — лучше не садись. — Мне нравится сам процесс. — Поиграем? — С удовольствием. Наберём винища — и вперёд, часа на три–четыре. — Ага. Пока не упадём. — Точно. Ох и влетит нам от жены. — Пусть влетает, я согласен. Помню, как-то Соня… Извини… — Я понимаю. — Влад, давай лучше помолчим, потому что нихрена ты не понимаешь. И лучше бы тебе никогда этого не понять. — Прости…
— Знакомая переправа… — Туда на двоих, обратно на одной. — Не думал, что так тяжко будет это видеть. — Почему? — Я… сюда провожала Соня, отсюда ждала Соня… Я с каждым шагом произносил её имя… Господи… сколько же ещё… Амир, мне некуда возвращаться. И незачем. Не хочу. Что будет — то будет. — Есть куда, Амба. Я не хотел говорить до выхода в горы. Мы нашли водителя. — Когда?! — В тот же день. — Почему?!… — Чтоб у тебя был стимул. — Где он сейчас, в милиции? — До милиции дело доводить не будем. Решим сами. — А если не вернёмся? — Тогда закончит Дамир. — Спасибо, брат. Я никогда этого не забуду. — Брат, говоришь? Пусть буду брат. — И даже не поспоришь? — А лень мне что-то… Орлы, две минуты на сборы!
— Участок с виду простой. Десять градусов, тягун, троп никаких. Люди там отродясь не ходили. Ни кустов, ни воды. Сложность четыре–пять. Потом относительно легче. Небольшие перепады. Туда идём — не оглядываемся. На обратном пути, то есть второй раз, — придётся включить обзор триста шестьдесят градусов. Местность открытая, спрятаться негде. В общем-то, если нас обнаружат, то прятаться будет уже бесполезно. Два часа такого удовольствия, не меньше. — Амир, если всё пойдёт по плану, — здесь искать будут в последнюю очередь. К этому времени уже будем на подходе к долине. — …А если не по плану? — По-любому прорываться. Тут уже придётся полагаться только на удачу. — …Сложный участок от плато до шоссе, примерно половина пути. По карте не понять. Предполагаемая сложность два, не меньше. — Заши-ибись. — У нас будет фора. Мы пройдём два раза, туда и обратно. Примечайте всё, что может оказаться полезным. — И бесполезным тоже. Всяко быват. — Верно… Задача ясна?… Тогда вперёд. Следующий привал через два часа.
— С возвращением, сынки! — Спасибо, Керим–ака. — Как вы? — Лучше бывает только в кино. — …Антон, что с глазами? — Не знаю, пыль, наверно. — Пыль, говоришь? Вы не в пустыне были… Марат, галазолин командиру, быстро!… Сейчас закапаем, пройдёт… Это солнце… Марат, поезжай в Ангрен. Нужны солнцезащитные очки… Так нельзя. — …Да знаю я, Керим–ака. Думал, — обойдётся. — Эх, молодёжь, совсем головой не думаете. — Не рассчитали маленько. Я виноват. — Зятю твоему надо выговор сделать. Уж ему-то непростительно. — Нельзя всего предусмотреть. — Вы обязаны. Понял? — Понял… Спасибо. — Иди в сад, будем ужинать.
— Итак, ребята, слушайте внимательно. Это последняя дневная стоянка. Значит, никаких инструкций и обсуждений больше не будет. Всё, что скажу, вы уже слышали. Но, повторяю, больше никаких разговоров, — только команды и сигналы… Машина выходит ровно через час после прибытия. Прошу учесть психологический момент: после закрытия створов охрана расслабляется. В это время производим закладку. На всё полчаса, не больше. — Командир, в запасе будет ещё минут пятнадцать до исходной. — Не будет. У них тоже часы есть. Эти минуты нам будут нужны для выхода на позиции. Перед выездом машины караул начинает смотреть во все глаза. Следовательно, никакой движухи быть не должно. Понятно? — Да, командир. — Если закладка пройдёт тихо, ты, Боб, выходишь сюда. Угол градусов пятнадцать. Больше нельзя, — уменьшится возможность для второго выстрела. Марат и Казим по обе стороны дороги дальше на сто пятьдесят. Если у Роберта не получится, — машину придётся гасить любым способом… Мишель, на тебе фейерверк. — Не подведу. — После въезда машины поставь на снаряжение час пятнадцать. Это их отвлечёт. Тогда у нас появится дополнительная фора. Правда, лучше на неё не рассчитывать. Хотя я бы купился на раз–два. Опять же… начнут гореть спальники, — могут догадаться. — Пусть догадываются. Когда шарахнет, им не до них будет. — В СБ не дураки служат. — Если в прошлом году вас прошляпили, то и сейчас уйдём. — …Командир, вы Чаткал по верху прошли? — Было дело. — Детям расскажу. — Если до пенсии доживёшь. Понял? — Да уж… — Ну братцы, с Богом…
— Антон, скажи, девочка Лейла больше не снится? — Нет. А почему ты спрашиваешь? — Ну, она как бы тебе помогала. — Хорошее выражение… как бы… Помогала, говоришь? — Помнишь, как тебя у ледника скрючило? Это ведь она меня разбудила. — Xорошо… А может и плохо… — Что значит, — плохо!… — Тихо ты, не ори… — Так почему? — Сейчас бы я Соне снился, а не она мне. — Часто? — Каждую ночь… Берёт за руку и зовёт… Просыпаюсь от ощущения, что схожу с ума от горя… Сил уже никаких не осталось. — Терпи, брат, и смирись. — Брат, говоришь?… Спасибо.
— …Командир, машина… — Всё, Амир, бери бразды в свои лапы. Я прикрываю. — Боб, как у вас? — Тихо. Снайперов нет. — Значит, в прошлый раз нам просто не повезло. — Думаю, командир, у них был очень важный груз. Мы оказались не вовремя. — Похоже… После отмашки Мишеля и Казима сразу выдвигайтесь. — Сделаю как надо, командир. — Мы с Василём вас прикроем. Амир пока остаётся на той стороне. Готовность двадцать минут. Я пошёл.
— Чисто сработано. Боб, ты молодец! — Как эта штука называется, «Винторез»? Очень душевная приблуда. — Ещё бы… Мишель, что там? — Кажется, поняли, что машина остановилась. — Выпускай джинна, пусть погреются. — С превеликим удовольствием… Ну что, солдатики… Ба–бах!…
— Марат, следи за одометром. До ущелья шесть с половиной… Амир, что в кузове? — Два двухсотых и металлические сундуки. — Что за сундуки? — Не знаю. Алюминиевые. — Ясно… Сколько? — Почти приехали… меньше километра. — Хвоста нет… Вот! Оно… Стоп! Выгружаемся. — …Марат, разворачивайся… Приготовьтесь, придётся подтолкнуть… Осторожненько, не уроните… Пошла, родимая… — Ух ты… Аж до центра земли. — Если вертолёта не будет — ни за что не найдут… Отряд, внимание! Маленький спурт до тропы на полтора километра. У нас пять минут. Отдохнём после. Вперёд!
— Поджилки трясутся… — Ещё бы!… Как в детстве в войнушку поиграли. — Сам себе не верю… Десять лет в армии ничего подобного не было. — Ну, двинем? — Подожди… Что это? — Это наши рюкзачки рванули. Вот сейчас будет копоти. — Тогда самое время… Командуй. — Тихо… транспорт. — Далеко? — За ущельем. — Ждём. Если не остановится, — значит, пронесло. — Две минуты… минута… сейчас… Всё, Амир, теперь домой.
— Антон, ты как?… — Да, Керим–ака. Прощаемся. — Жаль, очень жаль. — Я слабый человек и совсем не гибкий. Если принимаю решение, то иду до конца. — Ты ведь не будешь всю жизнь нести в себе эту боль! — Неизвестно. Но возвращаться, чтобы пережить всё заново — извини, отец. Мне не вынести. — Что ж, твоё право. Никому не пожелаю. Сам прошёл… Прощай. — Прощайте.
— Амир, заходи, открыто! — Как ты узнал, что я! — А кто ещё… — Антон… успокойся… Готов? — А ты? — Все на месте. — Поехали. Надо с этим покончить.
— Сюда… Дамир, выводи. — Хорошо, голубчик… Свяжите ему ноги… на землю… Вытащи кляп. — Антон… — Всё под контролем, Амир… Ну что ж, давай знакомиться. Ты меня знаешь? Меня зовут Антон, я был мужем той женщины. — Я не виноват! Я не виноват!… — Я знаю. Сигаретку хочешь? — Н-не откажусь. — Как зовут? — Сергей. — Красивое имя… Сергей, я знаю, что ты не виноват. Но понимаешь, какая штука, я любил свою жену. И она меня любила. Мы хотели жить вместе, родить детей. А теперь ничего этого не будет. Ты меня понимаешь, Сергей? — Понимаю. Но я не виноват. — Я слышал… И что нам теперь, а?… простить тебя? — Простите, пожалуйста, я всё для вас… — Знаешь, после смерти жены мне уже ничего не надо. Что-нибудь ещё? — Простите Христа ради!… — Беда… Опять тебе не повезло. Я ведь в Бога не верю. Совсем. Представляешь? Так что умри, тварь, как умерла она… Дамир, заводи каток! — Простите!… Пощадите!… — Покричи… я хочу, чтобы ты покричал… я послушаю… Прости меня, Сонюшко, любовь моя, я по-другому не смог…
— Спасибо, что привезли дочку… Дайте на неё посмотреть… Любанька… Любаша… Любовь… Какое имя… — Тоша, прощаемся? — Да, сестра… Прости за всё. — За что! — Не знаю. Соня так часто говорила… Православный обычай, что ли… — Тош, тебя здесь никогда не забудут. Знай это. — Я вас тоже буду помнить всегда… — Ты будешь отвечать на письма? — Нет, конечно. Не люблю писать. — Я нашла стопку в вашей квартире… твоих писем. — Поступай с ними, как посчитаешь нужным. И квартира не моя. Всё, прощай, родная… Прощай, Влад. — Может, ещё увидимся. — Может быть. В другой жизни.
Шуга — скопления рыхлого губчатого льда в водной толще или на поверхности водоема. Образуется главным образом из кристалликов глубинного льда (внутриводного и донного). Возникает до ледостава преимущественно на горных и порожистых реках. (Б.С.Э.)
Мои волосы пали на пол в белые кольца выспренних фраз. Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Пролог
— Женечка… мы с папой решили с тобой посоветоваться. — Мама, я ведь маленькая! — Это ненадолго, вырастешь большая. И твоя сестрёнка вырастет. Так как мы её назовём? — Я думала, что у неё есть имя. — Что ты, доченька! Имена даются после рождения. — Меня тоже называли? — Конечно, доча. Папа очень хотел, чтобы тебе нравилось имя. — Мама, а как мы узнаем, что сестрёнке имя понравится? — Мы выберем такое, что обязательно понравится. Мы хотели назвать её Антониной. Красивое имя, правда? — Красивое. А как будет ласковое? — Тоня. Можно будет называть Тошей. — Мама, ну это же для мальчиков! У нас уже есть Тоша. — И девочки бывают Тошами. — Мамуля, девочки не могут быть Тошами. — Ну почему же, доченька! — Мам, я буду их путать. Давай выберем другое. — Хорошо… Татьяна. — А ласковое? — Таня, Танюша… Нюша. — Ой, мамочка, я тоже это люблю! Пусть будет Нюша… Нюшенька… Так можно? — Можно, дочура, можно. Ну так что, назовём Таней? — Мама, а сестрёнка узнает, что это мы так её назвали? — Конечно! — Спасибо, мамуля. — За что? — За то, что меня назвали Женей.
То ли север, то ли юг
— Марин, мы в магазин. — А ребёнка зачем? — Прогуляется. — Полина, ты хочешь гулять? — Мам, мы недолго. — Никакого мороженого. — Тоша мне никогда не покупает. — Ты хвастаешься или жалуешься? — Но ведь хочется… — Точно? — Мам, честное–пречестное! Правда, Тоша? — Марин, мы туда и обратно. Не сидеть же взаперти! — Мне, значит, можно… — Пойдём с нами. — Так уж и с вами!… Может вы со мной? — Ты пойдёшь? — У меня дела.
— Полина?… — Побежали, пока мама не передумала. — Тихо, не шуми. — Тош, а ты правда мороженого не купишь? — Я просил не шуметь. — Спасибо, Тош, я тебя люблю. — Я тебя тоже, моя радость.
— Антон, прошу, — не балуй дочь. — Марина, ты о чём! — Она мой ребёнок. Ты ей никто. — Как это никто! — Вот так. — Кто же я! Воспитатель из детского сада? — Я не хочу, чтобы она к тебе привязывалась. — Что в этом плохого! — А что хорошего? — Послушай, девочке нужно мужское воспитание и внимание. — Мала ещё для этого. — Что за чушь!… — Не чушь. У неё есть мать. — Пусть и я буду. — А если ты захочешь вернуться в свою семью? — Глупость какая. — Там твои сыновья. — Ты прекрасно знаешь, что не вернусь. — Не знаю. — Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Или хочешь, чтобы остался с тобой? — Не знаю. — Ты тут пока узнавай. Потом скажешь. — Когда? — Чем раньше, — тем лучше. — …Звонил Виталий. — Он не говорил, что хотел? — Что-то насчёт поездки. — А, да… — Куда собрались? — В Бокситогорск, за белой глиной. — Надолго? — Дня на три, может на четыре. От погоды зависит. — Ну ты подумай, — чего хочешь. — Ты ничего не перепутала? Это ты должна решать, — со мной всё предельно ясно. — Я подумаю.
— Вырвался? — Ещё как… То есть еле–еле. — Что-то не нравишься ты мне последнее время. — Я сам себе не нравлюсь. — Слушай, Тоха, помню, как ты светился три года назад. Что вы друг с другом сделали? Или она с тобой. — Вот бы знать… Виталик, мы куда? — Хочу познакомить с одним мужиком. — Чем занимается? — Работает в книжном магазине. — Что я там потерял… — Потерял… Сегодня найдёшь… Заберём с работы, — и к нему домой. — А что дома? — Твоя находка. — Виталик, какой комар тебя кусил? — Конфеты отрабатываю… Подожди в машине, мы скоро.
— Антон. — Очень приятно, — Эрни. — Как?!… — Эрнандо… Виталий, ты ему не рассказал? — Бесполезно рассказывать. Пока сам руками не пощупает… скульптор, блин. — …Где обитаешь?… Можно на «ты»? — Вполне… У «Техноложки»… Виталий, как тебе мероприятие?… — Не очень… Когда художники выставляются, — можно хоть постоять–поглазеть. А эти… со своими заумными виршами… — Среди художников тоже зауми полно. — Знаешь, Жванецкий однажды сказал: «Запах ведь чем хорош! Потому что вместе с человеком. Не нравится запах — отойди в сторону»… От этих… не отойдёшь… Душок ещё тот. — На тебя трудно угодить. — Невозможно. Не люблю угодливых… К Антону иной раз в гости приезжать не хочется. Хорошо, хоть отмазка есть, — далеко живёт. — …Ты раньше не говорил. — Какой смысл воздух ногами пинать! Только тебя расстраивать. А ты ещё мне пригодишься. — Ребята, может дальше без меня? — Обиделся, что ли? Тоха, зря ты так. Я же не сказал, что совсем плохо. Я хочу сказать, что у тебя всё будет хорошо… Эрни, от посылки что-нибудь осталось? — Литров десять. — Отлично! Нам хватит. — …Ну ребята, вы даёте… А как же Бокситогорск! — Днём раньше — днём позже, — какая разница! Твоя Марина даже не заметит. — Много ты про неё знаешь. — Знаю,знаю… Ей сыновей вместо дочки — стала бы как моя сестра. — Договоришься у меня. — Напугал ежа… Рулить кто будет, — дядя? — Мы ещё вернёмся к этому разговору. — Возражений нет, майор… Кстати, вы с Эрни почти коллеги, — он младший лейтенант. — Каких родов? — …Авиация. — Всего младший?… — Комиссовали по зрению с четвёртого курса. Мог бы остаться, только пошёл бы служить в «сапоги». — В партию-то успели принять? — Успели… Ты тоже коммунист? — Вышел два года назад. — Смелый поступок. Я в этом году. — Да чего там смелого… — В Питере, пожалуй, — да. А периферия до сих пор по старым законам живёт. — Недолго осталось. — Согласен… — У меня сосед пьяница… как поддаст, так орёт на весь Сестрорецк: дождётесь, сволочи, перестрелки после перестройки. Боюсь, — прав пролетарий. — А ты как думаешь?… — Я старой закалки, — мыслю пятилетками. После девяностого надо ждать. Максимум в девяносто втором… Не дай Бог… пачкаться… — …Эрни, нам сюда? — Следующий… ага… давай направо, вокруг сквера… всё, приехали… Добро пожаловать в мою холостяцкую квартирку!
— Уютненько. — Тут много народа руку приложило. — То есть?… — Жены нет, женщины бывают. От каждой остаётся кусочек… этого самого. Вот так и живём. — Чем занимаешься?… Магазин не считается! — Всем помаленьку. Встречи с интересными людьми, Самиздат… Кое-что ещё. — Откуда такое имя? — Папашка был двинут на Испании, занимался испанской поэзией. Вот и подобрал сыну имечко. Нормально, за сорок лет привык. А тебе сколько? — Тридцать шесть… Отец был филологом? — Дипломатом. По-нашему — шпион во внешней разведке. Хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Только вот в лётное я поступал уже после его смерти… Давайте за встречу и знакомство. — …Хороший букет. — Домашнее. Мне каждый месяц присылают две канистры. — Откуда? — Из Грозного. — Имей в виду, — отопьём. — Пейте на здоровье, — похмелья не будет… Антон, пока не забыл… Это тебе. — Сатпрем ?!… — Первое официальное издание «Путешествия сознания» . Разлетелось мгновенно. Виталий рассказывал, чем ты увлекаешься. Решил подогреть знакомство книжкой. — Спасибо, Эрни, мои листочки уже подыстрепались. — В следующем году планируется допечатка, — если повезёт. — Хорошее дело. — Это не мой проект. Есть другие заинтересованные лица. В Питере такие группы как у тебя работают пятнадцать лет. Сначала подпольно, сейчас уже открыто. — А твоё участие?… — Я говорил, — интересные люди, артефакты… — Я-то обыкновенный… Что ты сказал?!… — Ну… предметы силы… Мы так их иногда называем. — Это не ко мне. — Очень даже к тебе… Скажи, ты ведь не крещёный?
— Когда я был маленьким мальчиком, мне подарили крестик. Простенький такой, алюминиевый… При переезде на новую квартиру отец его случайно обнаружил. Чуть голову не оторвал. — Добрый папа, нечего сказать. — В семьдесят четвёртом, когда я приезжал за Настей, в «Сайгоне» познакомился с одним мужиком, лет на пять старше меня. Он мне этот крест и подарил. В армии мне бояться уже было нечего, с тех пор его не снимаю. — Можно посмотреть? — Да, пожалуйста. — Так, где мои запасные глазки… Вот… Смотри, Антон. — Куда? — Сюда и сюда… Это канонические православные. — Может он католический? — Без вопросов, — полюбуйся… Ну, что скажешь? — Я не разбираюсь. — Зато я разбираюсь… А теперь?… — Ничего себе!… Ноль в ноль… Как ты догадался? — Я этот крестик десять лет ищу, — с тех пор, как узнал, что он ещё существует. — И что это означает! То, что ты сказал? — Можно сказать и так. Масоны разрабатывали свои кресты так, чтобы непосвящённый не мог их определить. Зато сами узнавали с первого взгляда. — Верится с трудом. — Антон, это определённо тот самый. — То-то я заметил, как он душит меня последнее время. — Что?!… — По ночам иногда… чувствую, как цепочка на шее петлёй стянута. — Так… С перепуга порвать не пытался? — Такую порвёшь! — Давай попробуем… Что за металл… Ничего себе!… Нет, не могу. — Дай мне… Титановая, что ли? — Какой титан! Кресту больше сотни лет… Ладно, оставим. Вопрос теперь в другом, — что говорил тебе мужик, когда рассказывал о кресте? — Виктор? Говорил, что будет приносить удачу. Я не верил, пока сам не убедился. Действительно, так и было. — А он не говорил, что удача обернётся несчастьем для тех, кто рядом с тобой, для близких? — Нет… Ты думаешь? — Пробегись-ка быстренько, — насколько хороша была твоя жизнь последние пятнадцать лет. — И пробегаться не надо. Ничего хорошего… Было, конечно, и много… Только заканчивалось всё скверно. — Ещё не закончилось. Он пытается сменить хозяина. — Ерунду какую-то говоришь. — Ты женат? — Почти. Мы вместе три года, но не расписывались. — От креста надо избавляться, если дорога твоя женщина. — Если что случится, — я себе никогда этого не прощу. Она, можно сказать, меня с того света вернула. — Как это? — Я потерял любимую… приехал домой… как чумовой… ничего не видел и не слышал… Мама ночами за меня молилась, чтоб руки на себя не наложил. — Собирался? — Нет, даже мыслей таких не было. Просто жить не хотел… А потом появилась Марина… Она смотрела, а из глаз на меня свет… Вот так потихонечку… оттаял. — Поедете через Волхов — утопи его. Иначе пожалеешь. — А с чего это вдруг ты озаботился моей персоной! Я могу крест и тебе подарить. — Нет уж, нет уж, спасибо. Мне такое не надо. — И всё-таки?… — Я же говорил, — встречаюсь с интересными людьми. — Ну ты даёшь!… Какой интерес ко мне привёл! — Привёл Виталий. Он показал твои нэцкэ. — Вот поросёнок стриженый… — …Ты сказал, — делай с ними, что хочешь. — …Антон, ты не понял сам, что сделал. — Я делал нэцкэ, — специально изучал китайскую скульптуру эпохи династии Хань, а потом японскую миниатюру. — Твои миниатюры не являются тем, чем они кажутся с первого взгляда… непосвящённого взгляда… Месяц назад я сделал видеозапись одной телепередачи. Думаю, — вам понравится.
— Как ты делаешь миниатюры? — Голубая глина, — сначала общий набросок, в процессе высыхания — резьба. Потом отливка в гипсе, тонировочка и лак. — А тонировка?… — На гипсе просто, — гигроскопичен, тона ложатся мягко… В этом году освоил новую технологию… Понимаешь, у глины после обжига цвет черепка, — мне не нравится. С белой глиной ещё не работал. Поэтому приходится делать гипсовые копии. А я этот материал не люблю. Душа не лежит… Знакомая привезла из Польши изобретение для маленьких скульпторов, — лепится как пластилин, готовую форму кладёшь в кипящую воду — готово! Лёгкие по весу, твёрдые, белый глянец. Приятно в руках держать. Но с тонировкой намучался, — ничего не держится. Да и дорогое удовольствие. Пришлось отказаться. — А скульптурный пластилин? — Он используется только для изготовления восковок с последующей отливкой. Я пока не при делах, — бронзу не заказывают. — Вот сейчас посмотришь, как человек работает с этим пластилином. Заметь, — не скульптор, а психотерапевт. — Ещё один «кашпировский»? — Не спеши с выводами. Сначала посмотри.
— Ваши впечатления?… — Неправильно делает. — Что?!… Он помогает людям! — Эрни, хирурги тоже людям помогают. — Здесь настоящая психотерапия. — Понимаешь, начинает с нуля — у пациента на глазах. — А как же! Это ведь в реальном времени! — Как бы попроще… Происходит нечто вроде рождения заново. — Вот-вот! — Что вот-вот! Он же не доводил человека до этого нулевого состояния! Как он может гарантировать, что тот идёт за ним следом? — Может, нам просто не показали. — А мне откуда знать? Или он шарлатан, или старательно скрывает самое основное. — Что? — Нулевой цикл, вот что. — Хм… Это всё? — Как же, всё… Два раза… Второе возражение, впрочем, не только к нему, а ко всем психотехникам, в основе которых опыт переживания родовой травмы заново… Никто не задаётся вопросом, — а действительно ли этот опыт приносит пользу, а не вред душе? Действительно ли родовая травма является основой наших психологических проблем? Говорят о психологии, а про Психею, душу, молчат. А это не только ментально-витальные процессы и тонкий слой подсознания. Это ещё и тело, впитывающее весь наш жизненный опыт. — Тело?… откуда ты знаешь?! — Чувствую. — …Пять минут… — …Ну Тоха, ты даёшь!… Глотни холодненького. — Надо разбавить, что-то повело. — …Вот, держи. — Кастанеда … Кто такой? — Ничего говорить не буду. Прочти. Сколько времени тебе надо?… Понимаешь, перепечатка не моя, надо будет вернуть. — Две недели дашь? — Сколько скажешь, — лишь бы вернул. — У меня книги не теряются. — Ну что, с армянином покончено? — Пока нет. — Что ещё! — Я знаю правильный способ. — Виталий, тебе спасибо. — За что? — Я заполучил того, кто мне нужен. — …Денег дашь?… Шутка! — Заработаешь. Клиентурой обеспечу. — Делать больше нечего. — Мне говорили, — ты занимаешься целительством. — Кто говорил? — Все говорят. — Весь список, пожалуйста. — В Доме Книги есть офис тридцать семь. — Только один? — Там заседает Общество Возрождения Инквизиции. — Господи, нам только этого ещё не хватало!… — Трудно спорить. — И что мне теперь, — на дно? — Не волнуйся, слава Богу — всё пока на уровне болтологии. — Как они меня нашли! — Через АПП . — Опять Прохоров… В каждой бочке затычке. — А что ты хотел! Делят рынок. — Торгаши, блин… — Тобой интересовались. — В каком виде? — В обычном. Пациенты от тебя в восторге. — Кроме раковых. — Не твоё. Вот если бы тебе освоить «треугольник Иванова»… — Посмотреть один раз. Никак не могу попасть к нему на выступление. — С одного раза?… скопируешь?!… — Даже не сомневаюсь. — Виталий, ты слышал? — Слышал, слышал… — Вот об этом мы с тобой и поговорим… Кстати, что там с правильным способом? — Проще пареной репы. Я использую проекцию верней части лица на нижнюю. Дисгармонию уловить не сложно, — только надо знать, — куда смотришь и что ищешь. На следующем этапе делю фасад по вертикали и устраняю нарушение симметрии. Но без фотографии сделать труднее. — Подожди… Поэтому твои миниатюры с такими вытянутыми подбородками! — Заметил… Наверно. — Вот! Я понял, почему ты напомнил мне Лембрука ! Тот же эффект. — Скажешь тоже… У него всё пространство растянуто. — Я не сказал, что ты повторяешь или подражаешь ему. Напомнил! Вот правильное слово. — Пусть будет так. — Тогда… переходим к нашим баранам. К барану. Синдром Кашпировского. Знакомый термин? — А то! Сам, поди, придумал. — Я хочу поговорить о твоей придумке. Не возражаешь? — Чего уж там… возражать. Никуда ведь он пока не делся.
— Сначала мне стало любопытно, потом я подумал, что он шарлатан. Потом понял, что, к сожалению, не шарлатан. — Почему? — Эрни, ты видел, что делается в зале? Это… Это же сущности, бесовщина! Так людей не лечат. — А последствия! Ты знаешь, что происходит после его сеансов? — И знать не хочу. — Поздно, брат, ты в упряжке. — В каком смысле? — После сеансов количество вызовов «неотложки» по сердечно–сосудистым увеличивается в два–три раза. Смертность, соответственно, тоже. — Геноцид какой-то… — А зачем, спрашивается, я тебя с Витом сюда притащил! Это катастрофа. Не говоря уже о тех, кто выстоял, будучи восприимчивым к его воздействию… Твои у телевизора сидели? — Маринка. Мелкую я спецом на прогулку вытаскивал. — Что думаешь? — Не знаю. Я ей обязан… А за Полинку глотку порву любому. — Сможешь? — Я?… Опыт есть. — Прости нас Господи… Как думаешь, — мы можем… ты можешь разработать методы компенсации? — Могу. Но полностью нейтрализовать не получится. — Почему? — Все приходят добровольно. Выходит, что люди сами как-то должны… Не знаю… На начальном этапе поддержку обеспечить можно, а потом я в минусе. — Можно? — А что там мудрёного! Метод прост как валенок. — Ты сможешь его воспроизвести?!… — Конечно. Я тоже сидел у этого проклятого ящика… — Ну Антон… Я тебе «Дар Орла» насовсем подарю. — Да брось ты, это любой сможет. Его принцип основан на стыке двух течений энергии в районе анахаты . Одно сверху, другое снизу. Образующийся потенциал из чакры отправляется в зал. Остальное за него делает публика. Их много, — получается резонансное зеркало. Чем больше отдают — тем больше получают. — А если… Если один на один? — Надо подумать… Недавно опробовал один метод. Машинка работает. Главное, — полное согласие бедолаги. — Таких полно. Скоро будет меньше. — Что, уже появились коллеги? — Уже начали умирать. — Господи… помилуй…
— Антон, как ты копируешь методы воздействия? — Понятия не имею. — И всё же… Что с тобой происходит? — Либо я гений, либо тупые методы. Скорее второе. — Почему же, в таком случае, их не копируют другие! Чего им не хватает? — Откуда мне знать! Я вижу, и всё на этом… Бред какой-то… Всё на виду… Недавно был в театре… Режиссёр меня спросил, — а это не липа? — Что не липа? — Я… принёс свидетельство… «…Маркус Антон Георгиевич, является действительным членом Академии Прикладной Парапсихологии, владеет авторской методикой коррекции биополя человека и группового психотерапевтического воздействия». — И что? — У него болен отец… Даже диагностировать ничего не надо было. Я только на ладошку посадил, — а там метастазы от поджелудочной по всему телу… светящиеся нити… Страшно стало… Жить ему месяца два, не больше. — А ты? — Что я!… Сказал правду. — Я про другое. Это же рак! — Да брось ты. Я в контакт не входил. — Как это! — Не входил, и всё тут! Это иначе происходит. Я не могу объяснить. — Ладно, отложим на потом… Антон, я хочу с вами поехать. — Вот выдумал. Мы туда и обратно… Хочешь, — заедем к тебе. — По рукам! — Заодно и винца попьём. Понравился мне твой волшебный напиток. — Учти, — будешь должен. — Эрни, будем живы — не пожалеешь.
— Вит, вот ты скажи, — зачем мы?… — То есть! — Ну мы, мужчины. — Идиот. — Я знаю… А всё-таки… Живем, живём, а нас кидают. То жизнь, то женщины. — Вальке всыплю. — Про тебя с Валентиной речи нет… Мы как расходный материал. — Тьфу на тебя, Тох, давай спать, время уже… — Не могу, не спится… Пыжимся, из кожи вон лезем, а заправляют всем женщины. Это правильно или справедливо? — Откуда я знаю, я спать хочу. — Дурень ты, Вит, и уши у тебя холодные. — Сам дурак. Ты дашь мне спать? — Не дам… Я Маринку люблю… Честное слово. Она меня жизни научила… после Сони… Я так ей благодарен… И Полинка… Полюшко… Господи! Неужели мне такое счастье снова! — Тоха, у меня три бабы в доме! Вот мне счастье! И ты спать не даёшь. — Вит, а ты счастлив? — Ещё бы!… Ну дай поспать, Антон, имей совесть! Лезешь тут со своим счастьем! Нам же завтра в поле! — Ладно, спи, Виталик, я ещё подумаю. — Вслух?!… — Про себя… И про тебя тоже.
— Вот удача! Даже промывать не придётся. — Тоха, глянь колёса. — Кажется, вполне. — Какое вполне! На первой же яме диски полетят. — Ладно, подкачаем… Все? — Задние… Больше шестидесяти не поедем. — …Посмотри, — теперь нормально? — Сойдёт… Тоха, в монастырь заедем? — Бензина хватит? — Не твоя печаль… Ну так заедем? — Там смотреть не на что, — развалины. — Фрески покажу. Эх, красота будет, когда отреставрируют!… — От наших властей дождёшься. — Тох, а Тох, ты долго нехристем жить собираешься? Мусульмане твои покрестились уже. — Они мне… — Что «они мне», — не указ? Тебе сам Бог велел, а ты всё выпендриваешься. Смотри, Господь долготерпелив, — было бы кого терпеть. — Не чувствую… — Кого, Бога?… а с чьей помощью лечишь, задумывался? — А если дар пропадёт? — Тем лучше. Значит, не от Бога и был. Давай, дядька, решайся. — Поехали в монастырь. — Добре… Запаха нет? — А от меня? — Кто сегодня за рулём? — Давай у гаишников спросим. — Шутник, блин… Садись в машину, кому говорю! Хватит сопли жевать.
— Откуда ты про них узнал? — О прошлом годе на выставке в «Галере» познакомился с одним мужиком, он здесь работает в художественной школе. Всё облазил–разглядел. — Не ожидал, честное слово. — Я тоже… Добираться неудобно… Надо будет своих привезти. Валюхе будет приятно, да и девчонкам полезно. — Нюшке-то какая польза! — Нехристь ты, брат, хоть и хороший человек… Вот… Был бы мне кумом. Зять-то из тебя получился никакой. — Решил надавить на мозоль? — Только не булькай. Держал бы сестру в кулаке, — может, по-другому всё и сложилось. Молодая ж была, глупая. — А кто бы меня научил! Отец умер — мне пятнадцать было. Да и мама никогда слова поперёк ему не говорила. Я думал, — все такие. — Думал–думал… Слышь, индюк стоеросович, давай на вокзал заскочим. — За каким лядом! — Позвонишь Марине, пока не поздно. — Хорошая идея, спасибо Виталик. — А я свяжусь с Эрнандо, чтоб дожидался.
— C приездом! Проходите… Под дождь не попали? — Стороной прошёл. Да мы в машине. — А глина? — Ну… повозились бы. — Сейчас… я для сугрева сердечного глинтвейн вам приготовлю. — Мы не замёрзли. — Для сердца, друг мой неразумный, для сердца! Нечего голимый портвешок в топку заливать. — Этот бальзам ты называешь портвейном? Что же тогда мы покупаем в магазинах! — Понятия не имею. Наверно дрянь какую-нибудь. Ничего, что я так? — За неразумного ответишь… Тоха, что с тобой! — Где я… — Антон!… Эрни… что делать!… — …Антон, присядь… успокойся… Ты меня узнаёшь? — Амир?… где Соня? — Я Эрнандо, Эрни. Ты меня помнишь? Это Виталий. — Где моя Соня!… — …Тоха, это я, успокойся… Да у него глаза закрыты!… — Часто с ним такое? — Какой-то новый сюжет… Антон, приляг, я тебя укрою… вот так… Пойдём на кухню.
— Что с ним происходит? — Не знаю. Уже давно. Раньше просто обмороки были… По выходе рассказывал всякие чудеса. Я думал, — бред, сон. Всё, что угодно. Пока однажды… Нет, — дважды… Он меня от смерти спас. — Как? — Были на Сенном рынке… Выходим к Московскому, метров двадцать осталось… Он вдруг встал и стоит. Я ему, — ты чего?… Я думаю, отвечает. Ну, думаешь, — значит так надо. И буквально секунд через тридцать лобовое столкновение, одну машину выбрасывает прямо на то место, где мы должны были идти. Такое месиво было! Проще было закрасить, чем соскрести… А второй эпизод — вытащил меня буквально из-под колёс. Он вообще машины как-то чувствует. А сам за рулём никогда не сидел. — Странные провалы… Как будто человек в двух мирах одновременно. Только какой перетянет… — Вчера укладывались на ночлег, а он, — выключи магнитолу, заела. Одну песню десять минут уже слушаю… Ну да, радио заело. Ты про такое слышал? — Читал. — Серьёзно? Где! — У Кастанеды. Не думал, что столкнусь в жизни с чем-то подобным. — Креститься ему надо. — Пожалуй… Выпить хочешь? — Налей. Не засну после такого представления. — Кто такая Соня? — Девушка, которую он любил. Погибла четыре года назад… Он мне как старший брат! А я ничем помочь не могу!… Разве это справедливо, а?… Ну что за гадство такое… — Иногда… решают не люди. — Кто решает! Бог? — Не тебе так Бога поминать. — А-а… блин… Налей ещё, да пойдём спать… Никуда завтра Антона не повезу. Обойдётся его Мариночка, потерпит. — Тогда на боковую.
— Антон, поговорим? — Не сейчас, Вит… Сворачивай налево. — Ты домой собираешься? — Собираюсь, — надо хотя бы глину закинуть… Сначала в церковь. — Наконец-то. — Тебе-то какая с этого выгода! — Прямая. — Расскажи. — А поймёшь? — Вит, я похож на дурака? — Нет, ты похож… Евхаристическое общение. — Что это такое? — Вот и всё. Дальше продолжать не вижу смысла… Или поймёшь сам, или тебе никто не сможет объяснить. — …Зелёную крышу видишь? — Не только крышу… С тобой сходить? — Подожди в машине. — С Богом.
— Здравствуйте, батюшка. Вы отец Олег? — Да. — Меня зовут Антон. Мне о Вас рассказывала Нина Соколова, художница. Она занимается в моей группе… интегральной йоги … Правда, это не совсем йога. Йогическая садхана , — философия, психология. — Я не знаком с ней. Наверно речь идёт о настоятеле храма. Он тоже Олег. — Простите… Я, собственно… по другому вопросу. Я хочу принять православное крещение. — А почему в нашем храме? — Не люблю и не хочу суеты, её мне в городе хватает. — Приходи завтра. Захвати крестик, полотенце, немного денег. — Сколько? — Сколько не жаль… Молитвы какие знаешь? — «Отче наш…» только. — Скверно. Надо бы с тебя ещё «Символ Веры»… Молитвослов есть?… Ах, да, не до молитвослова… Зайди в лавку при любом храме, — наша сегодня уже закрыта. Выбери попроще, чтоб мошну не облегчать. Да смотри, — сдури на церковнославянском не купи! Не поймёшь ведь ничего поначалу. — Спасибо за совет, батюшка. Церковнославянский я изучал. — Дожили… Язык изучал, а ни одной молитвы не сподобился… Иди уж, иди с Богом. — Спасибо, батюшка.
— …Когда? — Завтра. — Оперативно. Поздравляю. — Не с чем пока. — В Церкви с древних времён было понятие оглашения. Это когда человек принял решение и начал готовиться ко Святому Крещению. Во время службы такие даже в храм не допускались. Так что ты теперь оглашенный, на один день. — Понятно… Давно в церковь ходишь? Родители у вас, кажется, не очень радели. — С тех пор как попал к Крылову. Он сказал, что старпом–атеист ему на борту и на дух не нужен. — Увидишь — передай от меня спасибо. — Не увижу. Я за него Богородице свечку ставлю. — Завтра и я поставлю. — Эх, хорошо-то как!… — Давай помолчим. — Давай. — Что там дома…
— Привет, Мариш, как вы тут? — Нормально… Привет. — Соскучился… — Тош… — Полинка дома? — Телевизор смотрит. — Я сейчас!…
— Тоша!… Где ты был… я по тебе скучала… — Я тоже скучал, моя радость… Мы с Виталием привезли белую глину. — Белую–белую?… как молоко?! — Как сметана. Я тебе кусочек отломлю, какой захочешь. — Тоша, ты сегодня больше никуда не поедешь? — Придётся ехать, Полюшко. Сейчас вместе пообедаем, и поеду. А завтра вечером насовсем. — На озеро сходим? — Сходим, обязательно сходим! И я, и ты, и мама. Постараюсь не задерживаться. — …Антон, я собрала на стол… Полина, мыть руки. — Иду, мам.
— Странная твоя Марина сегодня какая-то. — Отдохнула от меня. — Нехорошо, если так. — А что делать! Надеюсь, завтра всё поменяется. — Ну, чем поделишься? — Надо делиться? — Пора. Ты помнишь, что с тобой вчера происходило? — Помню. — И как нам быть? — Никак. — Эрни предположил, что ты как будто застрял между мирами. — Тоже мне, специалист. Начитался книжек… — Твоя версия? — Скорей между временами. — Это как?!… — Смотрю на тебя, а вижу… иногда… отца, или кого из старых друзей… или… того парня… — Нихрена себе!… С женщинами так же? — Хуже… Заново переживаю все чувства… Чем больше живу… чем больше людей… — Ты же взорвёшься как Ф-1 ! — Не взорвусь. Нашёл способ. — Через лечение? — Нет, Виталик, я же объяснял тебе много раз, — я не лечу, я только пропускаю через себя эту силу. — Тогда что? — Начал писать. — Стихи?!… — И прозу. — Вот это да!… Давно? — Ещё Соня была жива… Перед отъездом перечитал свои письма к ней. Они помогли найти ответы на некоторые вопросы. — Как же допустил вчерашнее! — Иногда не успеваю сориентироваться. Фактор усталости, или нервного напряжения, бессонница, алкоголь… — Ты поосторожней, пожалуйста, ты нам нужен. — Опять? — Пацанов воспитать не сумел, а с девками у тебя ладно выходит. Не забыл, что у меня их две? Одна надежда на тебя. — У жены спроси. — Валюхина идея. — Ну, ребята, вы даёте… — …Тох, а как это, — в разных временах? — Неуютно… Смотришь на ситуацию как со стороны, и ничего не можешь сделать. Так себя иногда жаль, — хоть плачь. — Напугал ты меня вчера, ох напугал. Про Эрнандо вообще молчу. У него очки на носу чуть не лопнули. — Приедем, — я ему расскажу. Мужик вроде бы надёжный. — Не сомневайся. У него связи не только среди вшивой интеллигенции. — Где ещё? — В соответствующих органах. — Не стукач? — Наш человек. Если что случится… — Я ни с чем подобным не связываюсь, ты знаешь. — Ничего я не знаю, как выяснилось… Ладно, готовсь, Эрни что-то тебе припас. — Вит, припаркуйся на Владимирской. — С какой целью? — Заскочу в Собор, — молитвослов купить, новый крестик. — Пойдём вместе. Может, и себе что присмотрю.
— Какой собираешься брать? — Батюшка советовал серебряный. — Правильный батюшка. — А Нине Борисовне при встрече пистон воткну. Подставила, старая пепельница. — Когда успела! — Могла бы предупредить, что там два Олега. — Где? — В Лисьем Носу. — Ты говорил, что будешь там креститься? — Я сам только сегодня узнал. — Ну и за что полагается пистон?… Остынь, Тох… Мелочь есть? — Зачем? — Нищим подать. — …На, держи. — Э, нет, брат! Сам, всё сам. Ты теперь у нас почти православный. — Всем? — Не критично… Лоб хотя бы перед входом… Поклонись… Пойдём, я знаю, где у них лавка.
— Как состояние? — Спасибо, Эрни, всё хорошо. — Вит, принеси вина. А я пока начну «историю еврейского народа»… Зира и Серхат — беженцы из Ферганской долины. Из всей родни только им удалось уцелеть. Остальные погибли. — Амир писал, как по улицам Чирчика раскатывали БТР. Он даже стволы из тайников достал. — Ребятам повезло, что Серхат родом из Ленинграда. В общем, — бежали практически с пустыми руками, но приехали не на пустое место. Другим повезло меньше. — Что с Зирой?… по моей части? — А я ведь не знаю ничего про «твои части». — Кто говорил про «все говорят»? — Это в общих чертах. — Желудочно–кишечный тракт, голова, молочные железы у женщин. Владею мануалкой. С остальным сложнее. Рак, — ты знаешь, могу только диагностировать, немного снять боль. Но это уже чревато. — Синдром Кашпировского. — Какие симптомы? — Скорей признаки. Несколько раз увозили на «Скорой», — полежит, врачи кругами походят, а потом отправляют домой. Средне–статистический диагноз — общее недомогание на фоне нервного напряжения. Ты понимаешь, — как только узнают, что она из Ферганы, так им сразу «всё ясно»… Хорошая женщина, надо помочь. — А если не получится? — Должно получиться. — Поступим так… Через два часа пусть приходит. Я часик подремлю, потом немного пройдусь до Измайловского и обратно, и буду готов. Вы с Виталием на это время сваливаете. — Куда?… на сколько? — Да хоть в кино идите, лишь бы вас не было в квартире!
— Здравствуйте. — Я Антон… Проходите, пожалуйста. — Меня зовут Зира. — Эрни про Вас рассказал… Простите, можно на «ты»? — Да, конечно. Вы старше меня… ты… старше. — Спасибо… Присаживайся. — Я впервые здесь. — Ещё бы… Мужа оставила дома? — На работе… Я врач, работаю в Железнодорожной больнице. — Зира, как получается, что твоя медицина тебе не помогает? — Не знаю. Никто ничего не понимает. Я в растерянности. — Почему? — Понимаешь… Анамнез у меня как у девушки… извини… А тут… Я закончила институт с «красным» дипломом. Но когда с каждым приступом новый набор симптомов! Это… это… Вы не медик… извини… Ты не медик, тебе это не понять. — Может, именно поэтому и понимаю… Что с пальцем? — Да… два года назад начал отслаиваться ноготь. Чуть отрастёт — и сразу отстаёт от мягкой ткани. Приходится подрезать на корню. Ничего, привыкла уже, не мешает. Пластырь только вот каждый день меняю. — Ладно, это для разговора. — Вы… Да что со мной такое!… Ты мог бы стать хорошим доктором. — А я, видишь, стал солдатом. — Ты?!… — Майор запаса. — Ой… товарищ майор… — Смешно, правда? — Не обижайся… Не смогла удержаться. — Я сам иногда смеюсь по утрам. — Спасибо. — Так почему я мог бы стать доктором? — Рядом с тобой спокойно. Я только рядом с Серхатом чувствую себя спокойней. — Давно женаты? — Целую вечность. — Когда придёшь в следующий раз — приводи мужа. Приятно будет с ним познакомиться. Поговорим об Узбекистане. — Вы там были? — Бывал не раз. И по службе тоже. В Фергане не доводилось. Но там всё близко. — Да, конечно… А я до Ленинграда бывала только в Ташкенте. — Люблю этот город. — Я там училась. Снимала квартиру на Рисовой. — Знаю, самая окраина, проезжал частенько по дороге в Чирчик… У тебя хороший русский язык. — Я турчанка. В Ленинграде мы около года. — Я родился… то есть… вырос. — Здесь очень хорошие люди. — Зира, хороших людей везде много. — Нет!… Там нас убивали только за то, что мы турки! — Прости… дважды прости… Я не должен был так говорить. Потому что знаю, что там творилось… Я принесу попить… У Эрни хорошее вино. Будешь? — Да, спасибо.
— Зира, встань прямо… Хорошо… Сейчас я буду изображать старую ветряную мельницу… Что чувствуешь? — Ветерок… Так бывает? — Где чувствуешь? — Вот… здесь… ниже груди ничего. — Хорошо… Сейчас? — На уровне поясницы. — Хорошо… Где теперь? — Холодок по ступням. — Прекрасно!… На носочки привстань… теперь на пяточках… Всё, присаживайся. — Антон, какие у тебя горячие руки! Ты не температуришь? Давай померяем. — Не надо. Прикоснись к ладони. — Ой… холодные… Откуда столько тепла?!… — Зира, ты знаешь, кто я? — Знаю. Меня Аллах послал к тебе. Ты его пророк? — Зира, ты образованная женщина. Какой из меня пророк! Я простой северный колдун. — Не говори так, это шайтан тебя смущает. — Пусть буду волшебником… добрым. Так можно?… Опять она смеётся… Расскажу твоему мужу, как ты меня обсмеяла. — Извини. Ты такой большой, и такой весёлый. — Ладно, Зирочка… Смотри мне в левый глаз. Можешь моргать хоть каждую секунду, только не отводи взгляд. Сможешь? — Смогу, добрый волшебник. — Только не смеши, а то у нас ничего не получится. — Не буду, Учитель. — Что ты сказала?!… — Я сначала прочту суру из Корана… про себя… Можно? — Ничего, подожду… — …Я готова… Мне… неприятно… — Почему? — Вижу себя… какая я плохая… не могу… — Зира, ты веришь в рай? — Да, конечно! — Если ты не станешь лучше, — в него не попадёшь. — Но я другая! Лучше!… Я очень давно не была плохой. — Придётся потерпеть, душе моя. — Как ты меня назвал?!… — Это мой способ говорить. — Хороший способ… я… сейчас разревусь… — От моих слов? — Нет, мне… так себя… жаль… какая же была… глупая… Серхат не знает… — Поплачь, не стесняйся. Мужчинам тоже иногда приходится… — Ты плакал? — Ну… немного… Платочек есть? — Да… извини… — Ну как? — Всё прошло. Как будто мороженое с марципаном съела. — Девчонка ты ещё, хоть и доктор… с краснющим дипломом. — Можно тебя обнять? — Надо будет спросить разрешения у твоего мужа… Сейчас будет самое неприятное… Сядь поудобнее… Начинай вспоминать его лицо. — Чьё?… его?!… — Да. — Не могу. — Почему? — Мне страшно. — Возьми мою руку… держи крепко–крепко… Вспоминай, иначе всё впустую. — …Меня… сейчас вырвет… — Эрни уберёт, не переломится. — Жар… жар во всём теле! Как в тандыре !… — Терпи, терпи моя радость, осталось немного. — О-ох… — Осторожно… Не бойся, всё хорошо… — …Антон, ты точно не пророк? — Без сомнения. — Жаль… мы с мужем всё равно будем на тебя молиться всю жизнь… — Не стоит. Верите в Аллаха — молитесь ему. Так будет правильно… Зира, придумайте с мужем что-нибудь, чтобы вы смогли прийти сюда утром до моего отъезда. Я должен на тебя посмотреть, а ты расскажешь мне, как провела остаток вечера, ночь и пробуждение. Сможете? — Сможем, Антошенька… А как тебя называют твои близкие? Мама, жена, друзья… — Друзья Тохом… Тохой, близкие… чаще Тошей… Иногда… Тошик… Тошиком… — Что с тобой? — …Я… вина хочу выпить… Так… Зира… не делай этого… Руки целуют родителям и старцам. — У меня нет родителей… Я простая замужняя женщина, это всё, чем я могу тебя отблагодарить… Пойду… Жди нас с Серхатом ранним утром. — До свидания, Зира… О, Господи… зачем Ты меня… так…
— Что это с ним? — Кажется, спит. — Два бокала… Пьяный? — Не уверен… Чем они без нас тут занимались? — Эрни, не путай Антоху с нами. — Любопытство раздирает. — Проснётся, — у него спросим… А-а!… Хрен он что нам расскажет. — Почему? — По кочану. Это ж Маркус! Хуже партизана на допросе. — Ты пробовал? — А то как же!… Дадим часок, потом разбудим. — Стоит ли? — Да он меня потом всю ночь будет мучить разговорами о счастье! Вот скажи на милость, — мне оно надо, такое счастье? — Я бы не возражал. — Да-а, плохо ты его знаешь… Во, я понял! — Тихо ты, разбудишь… — Я понял… почему Маринка на него дуется… Он вместо того, чтобы ей спинку потереть… чего ржёшь! Проснётся же!… Он рассказывает ей про счастье. — Ну Виталик… Пойдём на кухню. — …С собой возьмёте, пошляки? — Проснулся, ясно солнышко! Как тебе Зира?… хороша?… — Придурок. Валюхе бы на тебя настучать. — Напугал ежа!… — Слышь, ёжик! Давно мухой на липучке не висел? Я устрою. — Да ладно тебе, пошутить нельзя… — Фильтр включай, когда со мной шутишь. Не посмотрю, что родственник. — А липучка? — Оставим на завтра. — Тох, ну ты… это… Мы с Эрни коньячку попили. Ты не в обиде? — На вас обижаться, — только себе дороже… Сколько времени я спал?… Где вы болтались! — Тоха, не волнуйся, тебе нельзя. — Что нельзя? — Лучше не спрашивай, где мы были. Тебе завтра к жене. Ты меня понял? — А шестиглазый что притих? — У него обет молчания… Временный, так сказать. — И вы ещё решили догнаться вином?!… Идите лучше спать. Утром Серхат с Зирой придут… Ну и рожи, смотреть противно. — Тох, прости… больше не будем… И меньше тоже. — Что с вас взять… одни запчасти…
— Антон, к тебе пришли! — Кто ко мне… О Боже, Зира! — Да. И мужа привела. — Сейчас… сейчас… Я даже умыться не успел. — …Проходите, он быстро.
— Здравствуйте, рад вас видеть. Зира, как ты?… — Тошик, у меня нет слов… Просто нет. Поговорите с Серхатом, а я займу Эрни полезным делом.
— …Тошик… — Почему вы называете меня Тошиком! — На турецкий манер, если не возражаешь. — В общем-то нет. — У нас такого имени нет, но если Зира мне родит сына, — будет. — Ну, это как-то… Даже неудобно. — Это мне должно быть неудобно, что решил без твоего согласия. — Согласия на что? — Назвать сына в твою честь. — Да ладно тебе, что я такого сделал! — Не знаю, — кто тебя в этот мир послал и зачем. Может у тебя все руки в крови, может Бог отступился от тебя. Но ты вернул мне жену. Я твой должник, и хочу, чтобы ты это знал. — Да… ничего особенного. — Скажу как мужчина мужчине — если любишь, то поймёшь. Я попал в рай при жизни. Она стала такой, какой была десять лет назад. — Что же в ней было! — Что в людях сейчас! Я хожу по улицам — и не вижу глаз. Я вижу контактные линзы, которыми они отражают мир. И это страшно! Невозможно достучаться ни до одной живой души. Да можно ли души назвать живыми, если они задыхаются под этими линзами!… — Серхат, ты прям поэт… — Да, я пишу стихи. Зира не говорила? Пока только на арабском. Для меня он второй родной… Или третий — всё время путаю. Я родился и вырос в Ленинграде. Когда-нибудь начну писать и на русском, обязательно. — Неужели так быстро почувствовал изменения? — А ты! Ты должен был увидеть, что вчера пришла одна женщина, а сегодня другая. — Да, почувствовал. Просто… думал, — мне показалось. — Тебе знаком Коран, ислам? — Немного… Я интересовался вашей культурой. — Ты верующий? — Сегодня предстоит крещение в православной церкви. — Это хорошо. Человек без веры не человек. — …В целом, я так понимаю, результат удовлетворительный. Но Зира должна прийти ещё раз. Я должен убедиться, что всё хорошо. — Как скажешь, брат. — Брат?… Бодрит, однако… Серхат, а как вы назовёте ребёнка, если родится дочка? — Пока не знаю. Хочу дочку, пусть в доме будет две Зиры — большая и маленькая. А жена хочет сына. — Кто бы ни был — это будет ваш ребёнок… Зира–маленькая… Забавно. — Назови ты. — Серхат! Что ты!… Я же не… — Тошик, мы давно не переживали такой радости… Прошу! — …Мне… Хорошо! Дай слово, что никто об этом не узнает. — Клянусь Аллахом! — Скажите ей… что её зовут… София.
— Эрни, я побежал. Следующая электричка через час, хочу успеть до окончания службы. — Ну, до встречи. Рад был, честное слово. — А вино!… М-м… — Антон, подожди… Возьми. — Триста рублей?!… За что!… — Зира передала. — Они с ума сошли!… Нет, я не могу это взять. — Стоп–стоп–стоп!… Я тем более. Представь себе их лица, когда я буду возвращать деньги. Представил?… Бери, не разбогатеешь. — Да уж… Тогда… Я знаю, как их истратить. Куплю кольца Марине и себе, прямо сегодня. — Хорошее дело… Появишься в городе — звони или сразу в магазин. — Обещаю. — До встречи. — Пока… Да, Эрни… вот ещё что…
— На Сестрорецк? — На Белоостров. — Еле успел… Свободно? — Ради Бога. — …Чудесная погода, правда? Давно такой осени не было. — Не возражаю. — Не возражаете против моих слов или погоды? — И то, и другое… Мне сегодня вообще возражать не хочется. — Приятно слышать… Редкое качество по нынешним временам. — Что же в нём такого особенного! — Не особенное, если я Вас правильно понял, — редкое. Сейчас возражателей развелось столько, что приходится удивляться, — как мы до сих пор живы. — Не вижу связи. — Связь простая. Представьте, как рабочий на заводе начнёт возражать против технологической карты, или военный — против приказа командира. Представили?… То-то… — А вы по какой части, если не секрет? — Я-то? Да так. Я, можно сказать, специалист широкого профиля. Как Вы, например. — Быстро Вы делаете выводы. Не слишком ли поспешно? — О нет! У Вас на лбу написано два высших образования, причём из разных областей. И умные внимательные глаза, которые Вы неумело прячете. — Поторопились Вы, однако. Образование у меня самое среднее. А ум… Давно, знаете ли, живу, — много знаю. — Не скажите, коллега! Знавал многих стариков с умом детей потомственных алкоголиков. Это не скрыть, как не пытайтесь. — Коллега? — Мне так думается. — В чём же наша… э-э… коллегиальность! — Как Вам сказать… Я своего рода доброжелатель. — Хотите вина? — Сегодня, увы, мне нужен трезвый ум. Доброжелательность иногда накладывает некоторые ограничения. Вам знакомо это слово? — Что-то припоминаю. — Шутить изволите, — прекрасно… Хотелось бы Вас поздравить, коллега… — Опять? — Не обессудьте… Так вот… Но заранее как-то не принято. — О чём Вы? — О церкви в Лисьем Носу. — Откуда Вы знаете! — Я про Вас много чего знаю… коллега. Вы ведь… доброжелатель?… О чём Вы задумались?… о чём Вы задумались…
— …Эрни, у тебя есть что-нибудь из артекаинового ряда ? — Зуб заболел? — Фурункул вскочил под коленкой. Болит, зараза. Надо попробовать выдавить. — Сейчас… поищу… Нету, только лидокаин . — Пойдёт, всё не по живому. — Помочь? — Желательно, одному не справиться. Только поаккуратней… Быстро-то как! Вчера даже намёка не было. — Может укусил кто… Посмотри, зубы не отпечатались? — Разве что Виталик. — …Антон… — Что? — Зубы… — Шутишь! — Посмотри сам. — Та-ак… Эрни, ты прочитал много разных книжек. Что-нибудь подобное встречалось? — Ты первый. — Спасибо, утешил. Что будем делать? — Противостолбнячную сыворотку… в смысле — от бешенства, прививку. — Давай перекисью обработаем. Мало ли… — Мигом!… Ногу поверни… Всё чисто… Так что насчёт бешенства? — О чём ты говоришь! Что я, — по ночам бегаю наперегонки с волками? Включи мозг! — Тогда что? — Ну и какой толк с твоих книжек? Только глаза посадил. — След не свежий. Уже пошла синева. — Конечно! Проколов не видно, только отпечатки остались. Образовалась гематома. — Давай кровь стравим. — Да брось ты, поздно уже, бодягой обойдусь… Идея! Пятаки есть? Штучки три–четыре. — Зачем? — Приложу, бинтом замотаю, — через пару дней опухоли не будет. — Не вопрос… Держи. — …Не пойдёт. — Почему? — Отваливаются. — И что? — Если помогают, то приклеиваются к больному участку. Это что-то другое. — При ходьбе мешает сильно? — Терпимо. Какие наши действия? — Не ко мне. — И я не знаю. Значит, ничего делать и не будем. Посмотрю, что будет дальше… Виталику ни слова.
— …О чём Вы задумались? — Где мы с Вами встречались? Я не припоминаю. — Может в филармонии на концерте Пеллегрини , или в Театре Эстрады девятого числа. — И это знаете! — …Или в Апраксином переулке. — Так, понятно… Кто Вас послал, — Прохоров или Пиотровская? — О, Ольге Владимировне до Вас дела нет! Она уже и забыла о Вашем существовании. — Значит, — эти… — Не совсем так. Я же говорил, — я доброжелатель. А это значит, что я сам по себе. — Что Вы хотите? — Ничего. Я хочу Вас предостеречь. — Надо же! Отчего, если позволите?… — От опрометчивых поступков. Не всем нравится то, что Вы делаете. В том числе Ваши сестрорецкие лекции. — Я поступаю так, как считаю нужным. — Полностью с Вами согласен. Но кое-кто хочет, чтобы Вы начали поступать так, как нужно им. Понимаете? — Этого от меня трудно дождаться, ещё трудней добиться. — Трудно не означает невозможно… Ну что ж, прощайте, коллега, моё время истекло. — Вы не до Сестрорецка? — Нет, что Вы! Я только до Вас и обратно. Приятно было побеседовать… Вам пора.
— Молодой человек… молодой человек!… — Что!… — Подъезжаем к Лисьему Носу. — Уже?… Спасибо. — Не за что.
— Марина… — Что с тобой! — Потом… Морковка дома? — Лепит… Антон, она глиной стол весь извазюкала! Надо что-то делать. — Сделаем, не волнуйся. Я приготовил специальную досточку для лепки. Научу, как за ней ухаживать. — Она будет? — Почему нет! Это несложно и довольно-таки приятно… Вы давно обедали? — Только что. Поешь? — Не хочу. Попьем чая перед прогулкой? — Какой прогулкой! — Так! Все на чаепитие с пирожными перед прогулкой у озера! Морковке мыть руки! Маме тоже. — …Тоша, а тебе? Ты же с улицы пришёл! — А я их не пачкал!… Иди ко мне, моя радость… Как ты? — Теперь хорошо. Лучше и быть не может. — Обними меня… Крепче можешь? — Я тебя задушу-у… — А я не боюсь… Давай бегом руки мыть, и за стол. Сегодня у нас будет какой-нибудь праздник. — Какой-нибудь? — Я ещё не придумал. Ты хочешь праздник? — А мама? — И для мамы сделаем праздник. — Я побежала!
— Тош, смотри, какие красивые! — Это кленовые. В наших краях они редко желтеют до такого состояния. Вот в Сибири это не редкость. — А Сибирь далеко? — Очень далеко. Если идти пешком, это целых тысячу часов! Больше трёх месяцев каждый день по десять часов! — Далеко… А это? — Это берёзка листочки сбросила свои… А вот осина. Похож на берёзовый, только зубчики другие. Видишь? — Покажи дубовые! — Сейчас… Где-то тут у нас был дуб… Марин, не теряй нас! — Сами не потеряйтесь. — Полюшко, смотри, тут жёлуди есть! — Где! — Да как много! Некоторые даже шляпки не потеряли. — Тош, можно? — Что? — Взять. — Домой? — Ага. — Бери! Только не разбрасывай, где попало, а то нам от мамы влетит. — Я сейчас… — Аккуратней, могут поломаться… — Тоша, больше не влезает! — Не жадничай, тебе хватит… Пробегись немного, я пока с мамой. — Хорошо.
— Что на тебя сегодня нашло… — Хорошее настроение. — Полина, близко к ручью не подходи!… — …Пусть резвится, мы рядом. — А вдруг?… — Да брось ты! Придём домой, переоденем–вымоем–высушим, чаем напоим — разве проблема? — А в чём проблема? — Хочешь меня напрячь? Сегодня не получится… Вот… — Что ты делаешь! Встань сейчас же… — Марина, я прошу выйти за меня замуж. — Просишь или требуешь? — Требую. — Чем докажешь? — Для начала… вот этим. — Алмазная грань… красивое какое… Когда ты купил! — Сегодня. — Вот почему ты такой… — Не только. — Выпил? — Можно сказать и так. Скорее — испил. — Что ещё придумал! — Я крестился. — Серьёзно?!… — Марин, такими вещами не шутят… Ты что?… — Я так рада… Полина… Полина! Беги сюда, Тоша зовёт! — …Почему Тоша! — Меня она не послушает… Полина, доча, Тоша сегодня крестился! Поздравь его. — …Тош… — Идём домой. Ты уже замёрзла… Ну, кто первый до моста?
— Как успехи? — Переменные. — Пожар?… наводнение? — Скорей небольшое землетрясение. — Опять?… Да когда же вы угомонитесь наконец! — Одному Богу известно. — Или ты ничего?… — Сказал. — А что она? — Вернёмся к разговору после Рождества. — Ну, Антон!… Вот прёт тебе с женщинами! Нет, не судьба тебе, видно, при таком раскладе умереть в семейном кругу. — Типун тебе на язык. — Почему так долго? — Говорит, что пока не готова. — К чему не готова, блин! Вы четвёртый год вместе! Ждать ещё четыре?!… С головой твоя Марина не дружит. Ты намекни, что, мол, стоит слово сказать, и Настя с радостью тебя примет обратно. — Ты дурак или прикидываешься? — Для пользы дела и соврать… — Даже думать забудь. У нас и так это больная тема. — Ах, вот оно что!… Она тебе просто не верит. — Примерно… — Я не понимаю, — а чем она думала три года! Или что изменилось, а я не в курсе? — С виду ничего… Как кошка пробежала. — Ладно тебе, кошка. Тигра пробежала. — Оставим пока. — Ну хоть «нет» не сказала? — После Рождества… Я ещё про венчание заговорил… Может не надо было, а? — C ума сойти, — Бешеный у меня совета спрашивает. Чего ты с утра съел? — Как ты меня назвал?!… — Бешеный. Ты что, не знал? — Что не знал! — Да тебя за глаза так уже лет десять называют. — Кто? — И у нас, и в группе. — Раньше сказать не мог? — Я думал… — Думал!… думал… Как дам в бубен, чтоб не думал! — Тох, ну извини. В голову не могло прийти, честное комсомольское. — Где ты ловок на язык, а где… А-а… пропадать — так с музыкой. — К Эрни поедем? — А что, — мысль! Сколько времени? — Он выходной. Только звякну на всякий пожарный, — мало ли… — Подожди… притормози у канала. — Что ты там… — Зайду в «Грюндиг» , коньяка хлапну для разгона. — Извращенец… Шампанское только не пей, прошу. — Не мохай , большой уже. — Да уж, первый раз что ли.
— О-о!… Кто к нам!… Я же говорил, — не пройдёт и года… Проходите, мы вас ждём. — Кто это мы! — Сюрприз… Зира, Антон приехал! — Зира?!… Мы не договаривались! — Не договаривались?… Она пришла, сказала, что будет тебя дожидаться. Я и не сомневался нисколько.
— …Здравствуй, Антон. Серхат сказал, что ты крестился. Правда? — Да, на следующий день. — Поздравляю… Это тебе в подарок от нас… Тебе и твоей жене. — Зира, ну это уже переходит все границы. — Возьми, возьми. Ты не можешь отказать женщине, особенно такой как я. — Эрни!… Ну что мне делать, подскажи! — А рожу тебе вареньем не намазать? — …Эрни, оставьте нас на несколько минут, для дела. — Виталик, за мной!
— Рассказывай. — Что, Тошик? — Всё. — Всё?… Хм… Серхат бы возражал. — Ну не в этом смысле. — Я пошутила. — Странная ты женщина… Невосточная какая-то. — Фергана не аул… Училась в столице, муж ленинградец. — Как ты узнала, что мы приедем? — А как ты узнал, что у нас будет дочка? — Дочка?… будет?!… Вот это да… Я рад за вас! Муж твой ещё не плакал от счастья? — Тошик… никому не говори. Серхат пока не знает. — Зачем же так! — Знаю, знаю… Пусть немного помучается. — Ай хитра девка!… Что ты улыбаешься! — Я восточная женщина. — Почему мне сказала? — А разве ты удивился? — Кажется… не уверен… Зира, я хочу убедиться, что всё хорошо. — Хорошо, поверь. — О нет! В таких вещах словам доверять опасно. — Что я должна сделать? — Вспомнить. — Его? — Да, как в прошлый раз. — Попробую… — Да уж сделай милость, — попробуй. — Сейчас… — Что ты улыбаешься? — Смешной… и глупый… Нет! Какая же он всё-таки дрянь! — И всё? — Я свободна. — Слаба Богу. — Тошик, кто такая София? — Она… умерла… — Ты плакал?… из-за неё, правда? — Да… — Прости… я… — Я пережил. Видишь — живу, улыбаюсь, надеюсь скоро жениться. Она хорошая женщина, очень хорошая. У нас есть дочка. — Ваша? — Её… маленькое чудо… — Я рада за тебя… Тошик, напиши на листочке слова, которыми ты называл свою Софию. Я хочу, чтобы моя дочь их слышала от меня и от своего отца. — Да… пожалуй… уже пора… Вот, возьми. — Спасибо… И ещё… Наш дом — твой дом. Когда будет совсем плохо, — вспомни нас, тебе не о чем будет жалеть… Наклонись… я хочу тебя поцеловать как сестра… Какой ты большой… Прощай. — Прощай, Зира.
— А где Зира? — Ушла. — Странная женщина… Даже не заглянула. — Что с вами, синяками… — Ну, ты как, — присоединишься, трезвенник? — Легко и непринуждённо. — Мы в общем-то не настаиваем. — …Тоха, ты меня уважаешь? — Когда ты успел, гадёныш! — Дурное дело нехитрое. — Эрни… Ну как тебе не ай–ай–ай!… — Сейчас и тебя уроем… Ладно, Вит, не притворяйся, всё равно надолго не хватит… Антон, присядь на разговор. — На тему? — У меня есть знакомый, старый знакомый, работает хирургом в «Неотложке». Зовут Алексей, Алексей Турчанинов. — Будем продавать мои способности? — Поможем хорошему человеку… Лёшка живёт в родительской квартире на Пестеля. С ним старшая сестра и её дочка шестнадцати лет. — Зачем ты всё это рассказываешь? — Нам придётся туда ехать. — Сам не может? — Он по квартире-то еле–еле на костылях. — Что с ним? — Возвращался домой, поскользнулся на ступеньках и спиной прокатился до самого низа. — Эрни, он хирург, знакомых в медицине больше, чем у меня волос на голове. — Посмотри хотя бы. — Только ничего не обещай. — Это моё дело. — Всё. Я умываю руки. — Поступим таким образом… Выпей вина и отправляйся к семье. Завтра буду тебя ждать между пятью и семью часами. Расклад устраивает? — Надо прикинуть… Нормально… Как будем добираться? — От «Техноложки» на любом троллейбусе кроме семнадцатого и девятнадцатого до Пестеля, а там пешком меньше пяти минут. — А-а, знаю… Не стану засиживаться… Виталик, а ну быренько мне налил… Полный, я сказал!… Вот так-то… Ваше здоровье!… Виталий, на минутку… семейный вопрос.
— Виталик, что такое покаяние? Объясни популярно. — Ты на исповеди был? — Да. — Что батюшке рассказывал? — Проще сказать, чего не рассказывал. У него, наверно, уши опухли. — И про лечение? — Конечно! — А про синдром Кашпировского? — Сказал, что от лукавого. Бесы, мол, любят людей обманывать, друг друга изгонять. — Я понял… Ушёл один, а вернулись всемером… От меня-то что нужно? — Что с этим покаянием делать! — Понимаешь… исповедь это не покаяние. Исповедь акт, — вот ты взял и рассказал. А покаяние процесс. — Это как? — Слушай, ты Фромма изучал! Перемена способа действия. — Больно умный ты стал. Способ!… действия! — Ты спросил — я ответил. — Ну и как мне быть? — Тебе решать. — Если по-батюшкиному… — По-православному! — Хорошо, только не цепляйся за слова… Я и Алексею помогать не должен? — Строго — без благословения ты можешь только доктора ему найти, хорошего доктора. — Так Зире доктора и помогли! — Ну не знаю, Тох!… тут я пас… Отношения с Церковью вещь личная. Моё мнение хотя бы понятно? — Да. Либо я рискую своей задницей, либо бросаю Лёшкину задницу на произвол судьбы. — Точняк!… Не парься, утро вечера мудренее, — завтра всё решишь. — Зачем дожидаться, — уже решил. — Что? — Завтра на Пестеля… Алексей хирург. Скольким людям он помог и ещё поможет! А сейчас он просто тюфяк на палочках. Надо исправлять. — Эрни разговор передать? — Ни в коем случае! Это мои проблемы, незачем человека впутывать. — А не он ли!… — Неважно. Моё решение, и точка. Обсуждению не подлежит. — Хорошо… Значит, мы про семью? — Да. Про меня и про тебя. — Счастливо, Тоха, до встречи… Подожди, что Зира тебе подарила? — Я ещё сам не знаю. — Дай глянуть, ну дай–дай, не щемись!… Нифига себе!… На сколько персон? — Кажется на шесть. — Красота… Сколько же он может стоить!… — Виталик, охолонись, тебе бы всё на бабосики перевести. — А что, нельзя? — Приезжайте к нам, вместе будем кофе трескать с коньячком. — Замётано… Ну всё, отваливай, пока мы с Эрни не передумали. — Не дождётесь.
— Эрни!… Как я рада! — Здравствуй, Свет. Как твои?… — Дела или родственники? — Начнём с дел. — Дела как сажа бела, на чаевых. — Уходить не надумала? — Да брось ты! Всю жизнь официанткой проработала, а ты говоришь, — уходить. На пенсию что ли? — А остальные? — Ирка у одноклассницы уроки делает. Или у одноклассника. — Растёт. — Мне бы такую красоту в её годы — я бы родила лет на десять раньше. — Ты как-то уж самокритично. Твоя ж дочь. — Не моя, а папина. Вся в него. — Приезжал? — Пишет, зовёт в Голландию. — Чего дожидаешься? — Ирка, амфибия–переросток… Без неё я ему как рыбке зонтик… Папаша… До пятнадцати лет не нужна была, а тут, видишь ли, отцовские чувства взыграли… Капиталист проклятый. — Не кипятись, образуется… А брат? — Лежит. Да сейчас и сами увидите. — …Эрни, мне повернуться спиной, чтобы меня, наконец, заметили? — Не извиняюсь… Свет, это Антон, я про него рассказывал. — Ах вот ты какой!… Ну проходи, интересный мужчина. — Света, у него семья. — Что Света! Так, разведка боем… Тапочки… Проводи гостя, я сейчас… Лёш, ребята пришли!
— Странная эта Света. — Придётся потерпеть. — За какие грехи… — Был бы человек, а грехи найдутся… Привет, Лёш. Как ты? — Падайте, где сможете… Лежу, как видишь. — Улучшения есть? — Конечно есть! Только маленькие, я их не ощущаю. — Видишь, Антон, какая у нас медицина, — сама себе помочь не в состоянии. — …Антон, тот самый?… — Наверно. Мама говорит, что тот. — Ты меня понял. — Понял… Я в твоём состоянии не нашёл бы сил для шуток. — Свет!… Ну скоро ты? — Сейчас, сейчас… пять минуточек. — Как в ресторане, — хрен чего дождёшься. — …Алексей, что в анамнезе? — Ишь ты, грамотный!… Два межпозвоночных диска. Уже не в анамнезе, а в минусе. — …Лёш, ты не говорил. — Ну сказал бы! Прочитал бы ты мне заклинание из энциклопедии, и я тут же побежал бы по бабам! — …Мужчины, двигайтесь к столу. — …Светлана, мне нужно сполоснуть руки. Я хочу начать прямо сейчас. — Может, сначала чай? — Я вижу. Нельзя упускать такую возможность. — Пойдём, провожу.
— Эрни, он без дураков? — Пока что да. А чего ты волнуешься! Тебе всё равно нечего терять. — Резонно… Ну, посмотрим, может действительно без дураков.
— Так, Алексей… На живот… руки по швам… Слушай внимательно… я буду останавливать руку над травмированным диском, а ты мне будешь об этом говорить. — Мне не видно. Как я узнаю? — Надеюсь, что узнаешь… Готов? — Нет ещё, пока жив. — Весёлые вы ребята… — …Ух ты!… — Что? — Как током шибануло! — Поехали дальше… — …Во! Опять!… Что ты там делаешь? — Потерпи, я быстро… — Быстро означает хорошо? Что-то новенькое. — Сегодня быстро означает, что уже достаточно. — На бок повернуться можно? — Поворачивайся. — А ничего, как будто полегчало. Или самовнушение. — Сейчас бесполезно об этом говорить. Всё равно ещё к вам приезжать… Эрни, ты чая нальёшь, наконец, или здесь самообслуживание? — Свет, налей Антону в чай бальзама, а то буянить начнёт. — Я лучше Ирку вызвоню, — быстро обломает. — …Ребёнок?… меня?! Ты наверно шутишь, Светлана. — А ты дождись. — …Ой, Антон, ты бы меня сначала спросил. — Я что-то не то ляпнул? — Или бежим, пока не пришла, или надевай бронежилет. — Я попал…
— Лёша, ну и где этот ваш хвалёный экстрасенс? — Ира, я мог что-нибудь сделать? Ты же видишь — не получилось. — Твоё здоровье, Лёшенька, меня сейчас не колышет ну совершенно. — Вот так всегда… Спроси у матери. Она ходячая. — Мам?… что молчишь!… Я тебя спрашиваю, — оглохла что ли? — Что ты себе позволяешь! — Я тебя, кажется, просила, мамулечка. Ты не забыла? — Взрослые люди. Встали и пошли. — Мама, вот когда тебе кто нужен, ты ковриком распластаешься, а из лапок не выпустишь! — Ирка, прекрати сейчас же! — …А как для единственной дочери, так нате вам, — распишитесь в получении. — Ира, ему тридцать шесть, у него семья. — Ладно… ладно… Вы оба… вы меня хорошо слышите? Я вам это ещё припомню, так и знайте… Я пошла. — Одиннадцатый час! Куда ты собралась?! — К Юльке, готовиться к завтрашней контрольной. — А губнушка зачем? — У меня губы потрескались, мамулечка. Наверно много на ветру целовалась. — Я позвоню Юле. — У них после одиннадцати отключается телефон. Так что звони, мамуля, не зазвонись… А ты, Лёшенька, не улыбайся, не улыбайся. Поулыбаешься у меня, когда маман будет на работе. Я тебе обещаю. Ты меня знаешь… Чао, дорогие мои… родственнички.
— Марин, за мной Виталий скоро заедет. Ты как, в город собираешься? — Тоша, езжайте без меня. Я хочу Полину сводить в «Дубки», Тамара Дмитриевна какой-то праздник организовала… Тебя сегодня ждать? — Если успею на последнюю электричку. Виталий не сможет привезти, — завтра утром едут в Новгород… — Только позвони, чтобы не волновалась. — Поцелуй на дорожку. — Если хочешь… — Я всегда хочу… Пока. Я пошёл.
— Вит, что-то пасмурный ты сегодня. — …Зеленогорскую пациентку помнишь? — Конечно. И мужа её, старого коммуниста. — Умер Петро. — Да ты что!… — Вот тебе и что. — Говорил же, уговаривал, просил почти… Дурак. — Вот так… Ты точно не лечил? — Какое там лечил! Да при моём появлении он только что под диван не прятался! — Ясно… Эрни интересовался. — Ему-то что за дело! — Ну… свой интерес блюдёт. Ему плохая репутация ни к чему. — Постой–постой… При чём здесь репутация! — Давно хотел сказать… Ты сильно не обольщайся насчёт Эрни. При всех его положительных качествах он остаётся коммерсантом. — Почему тогда не берёт свою долю? — Он снимает сливки с побочных эффектов. В том числе и с репутации. — Спасибо, что предупредил. — Не напрягайся, — тебя не подставит, будь уверен. Но если однажды не поднимет трубку, — значит у него изменились перспективы. Понял? — А ты поумнел за последние семнадцать лет. — Твоими усилиями тоже… И вера помогает. — Как это она может помочь! — Отбрасываешь мелочи, мусор, остаётся самое главное… Да что я тебе рассказываю! Ты делаешь то же самое, и лучше меня, только не привык рассуждать на эту тему. — Ну да, ну да… не моя тема… Куда сейчас? — Сразу на Пестеля. — К Эрни заезжать не будем? — Он уже там, с Алексеем режутся в нарды. — В нарды?!… Я тоже хочу! — Вот и наиграетесь досыта. — А ты? — Посижу немного да поеду. Завтра в дорогу ни свет, ни заря. — Как вы с дочками решились! — Охота пуще неволи. Ничего страшного, дорога не дальняя. — Привезите их обратно целёхонькими. Проверю. — Это дело. А то Валюшка губки бантиком, — обиделся, наверно, наш Тоша. Да чем же мы его обидели… Аж противно, блин. Культ личности в отдельно взятой семье… Ещё и лыбится, гад… Камазники совсем страх потеряли! В центре города!… Что за бардак… Антон, ты чего!… Тоха… — …Всё нормально, задумался что-то. — …Так… что тут у нас с парковочкой?… Есть такая парковочка… Тпру-у, приехали!… Поползли на второй этаж.
— Здравствуй, Алексей… Лёша, где костыли!… — Да как-то без надобности, обхожусь тростью… Проходите.
— Тоха, он точно лежал? — Нет, конечно, мне приснилось. — Ничего не понимаю… — Я тоже.
— …В общем, вижу, как Антон Георгиевич проводит рукой вдоль спины, а позвонки вслед за ладошкой рояльными клавишами — вверх–вниз, вверх–вниз. Очки протёр — нет, всё точно, — вверх–вниз, вверх–вниз… Антон, Вит, проходите, только вас дожидаемся. — Мне сказали, — тут нардами развлекаются. — Наигрались уже. Да и убегать скоро. — Куда в такую рань собрался! — Должны привезти десять комплектов двухтомника Михаила Чехова, издание восемьдесят шестого года. Отдают по номиналу. — Большая редкость? — Раритет уже, можно сказать. Тираж был двадцать пять тысяч на весь Союз. Представляешь? Как они зависли — совершенно непонятно. — Извините, не поздоровался. — …Антон, это Ира, дочь Светланы. — Очень приятно… А где Света? — Работает. Раньше часа не появится. — Я бы от такого режима с ума сошёл. — Так и спит до двенадцати, а то и до двух… Коньяк будешь? — В честь какого торжества? — Мама Света подогнала. Достаточно? — По нынешним временам вполне. — Ир, организуй Антону фужер, а Виталию чашку. — Хорошо.
— Нормальный ребёнок, чего вы так… — На неё как найдёт… Виталий, ты надолго? — …Лёш, уже пора… Виталик, подбросишь? — О чём речь, конечно! Полчашки глотну и поедем. — …Лёш, я слышал кусочек разговора. Это он шутил или серьёзно? — Антон, я встретил вас у двери. Тебе мало? — Не могу поверить… — Зато Эрни реабилитировался в моих глазах на двести процентов. — Вот как! — …Антон, потом объясню. — Спасибо, Ир… Лёш, сиди, я сам… Предлагаю выпить за Алексея. Пусть идёт на поправку семимильными шагами, потом вприпрыжку, а потом бегом. — Отличный тост!… — …Вспомнил одну байку про Фаину Раневскую… Не помню преамбулы… Пригласили её по какому-то случаю в незнамо какой дом, и решили разыграть. Не то, чтобы разыграть… Была бутылка из-под дорогого французского коньяка. В неё налили армянский, — не дешёвку там какую-то, а хороший. Но армянский. И бутылочку аккуратненько закатали. Чуть ли не с сургучом… При Раневской открыли, разлили, Георгиевна пригубила и говорит: — Какая изумительная подделка! — Вот тётка была! Циник, матершинница! А всё равно её любили! — Режиссёры не любили. Непонятно почему. — Сама себе режиссёр, поэтому и не любили. — Эрни, давай ещё по малюсенькой. — Можно, и мы пойдём… — …Лёш, я провожу. — С замком разберёшься? — В крайнем случае, позову Иру. Всё-таки резво так начинать не стоит. — Не стоит — так не стоит, доктору видней… Что я говорю, — сам себе не верю! На работе расскажу — решат, что и головой ушибся. — Не рассказывай. — Придётся… До свидания, ребята, спасибо, что зашли. — Счастливо, Лёш, поправляйся. — Ещё раз спасибо.
— Эрни, я сегодня заночую у тебя. — Без вопросов. Только имей в виду — мне к восьми утра надо быть во Всеволожске. Так что завтрак будешь готовить сам. — А ключи? — Занесёшь соседям напротив, — им не привыкать. — Договорились… — Да… чуть не забыл… Заходила Зира, просила передать это тебе. — Лейкопластырь?!… А мне-то он зачем! — Не знаю. Сказала, что ей больше не нужен. И что ты поймёшь. — Так и сказала? — Может не дословно. — Спасибо, друг. Приятно слышать… Надо же как… не ожидал. — Что ещё? — Нет, всё нормально… Виталик, когда возвращаетесь? — В воскресенье вечером будем дома. Приезжайте с Мариной. Валя просила. — Посмотрим… Ну, до встречи.
— Антон, Вы долго будете здесь? — Не знаю. Час, может полтора. — Хорошо. — Что хорошо? — Ничего. — …Ну где вы там? — Сейчас, Лёш!… Идите, ну идите же…
— С замком управился? — Пришлось Иру просить. — Понятно. Ира у нас большой специалист по замкам. Если запереть — любой вскроет, лишь бы смыться из дома. — Вот тебе и девочка!… Спину покажешь? — …Лёша, я к Юле. Сегодня не приду. — Что матери сказать? — Что-нибудь придумаешь. — Деньги есть? — Лёша, я не на гулянку, я к Юле. — Не заводись. — Я пошла.
— Странные у вас отношения… Не моё дело, конечно. — Ничего… Мне на живот? — …Лёш, здорово, что ты костыли в углу поставил. Но поберегись, прошу, шутки здесь неуместны. — Знаю… Сегодня не стреляет. Покалывает слегка. — Ремиссия… Приготовься морально, — может быть обострение. Органика позиции так просто не сдаёт. — Ты хирургу рассказываешь? — В самом деле… Всё, можешь одеваться. — …Эрни говорил, — ты хорошо играешь в нарды? — Семь с половиной минут партия. С хорошим партнёром. — Ничего себе, блиц!… Сыгранём? — Полчаса могу себе позволить. — А давай до двух очков! Куда тебе торопиться! — А-а… давай… Зарики хорошие, не убитые. — Не успели убиться… Бросаем?… Стоп! Куш как играем? — В начале с головы две, остальные как обычно, удваиваются. — У нас придурки на работе дикий Марс гоняют. — Знаю такой. Полный беспредел. Точно для придурков, которые не научились получать удовольствие… от игры… Ты первый. — Эх, говаривал Ноздрёв, давненько я не брал в руки шашек. — Знаем, знаем, как вы не умеете играть в шашки, — отвечал Чичиков.
— Антон… — Ира?… Что ты здесь делаешь! — Дожидаюсь Вас. — Ты сказала Алексею, что будешь у подруги! — А-а, это для мамы. — А если позвонит? — Кто, мама? Больно ей надо. — Я могу чем-нибудь помочь? — Проводите… во-он туда… — Куда туда! — До Фонтанки. — А потом? — Потом… потом можно налево. — Дома беспокоиться не будут?… Кажется не будут… Ну, пойдём. — Можно, я возьму Вас под руку? — Бери, теплее будет. — Спасибо. — Да не за что.
— …Меня все дёргают, пинают, как бессловесное животное. — Тут я бессилен. Это твоя семья. — Я знаю… А Вы правда здесь учились? — Да, прямо за этим углом. — Здорово… Я ходила в Мухинское на выставки… Интересно… Все такие разные, а никто друг перед другом нос не задирает. — Есть такое… Конкуренция начинается после окончания. Тут уж палец никому в рот не клади. — Как везде, одно и то же. Почему люди не могут жить так, чтобы другим пальцы не откусывать? — По глупости, по жадности… Кусают ведь по-разному. — Как это, по-разному! — Вот к примеру… Человек нашёл хорошую денежную работу. На самом деле он думает, что она хорошая, а работа только денежная. — Интересно, как это? — Моя работа не очень денежная, но и не очень плохая. Я часто бываю с семьёй, мы вместе гуляем, иногда смотрим телевизор. Когда выбираемся в город, то и в музеи ходим. Хорошая работа, когда человек больше проводит времени со своими близкими. И, соответственно, наоборот. — У мамы плохая работа… Только мне уже всё равно. Пусть хоть живёт на своей работе. — Почему ты так говоришь! — …Я… Неважно… Вам приходилось кусать? — В каком смысле? — Ну, пальцы. Не по-настоящему, а как Вы сказали! — Да. — Спасибо. — За что? — За то, что не соврали. — О, это мне легко! — А сейчас соврали. — А вот и нет! — А вот и дат! — Будем спорить? — Поспорим! — Почему ты решила, что я вру? — Все врут. Вы же не святой. — О святости нам лучше не заикаться. — Вот, сами признались. — Ира, я не вру без надобности. — А по надобности, значит, врёте? — Я стараюсь не попадать в ситуации, в которых… или после придётся врать. — Ну, а если попали! — Некорректный вопрос. — Почему? — Я не давал повода уличать меня во вранье. — Может и так. А представьте!… — Любой святой, пока он жив, может пасть, потерять свою святость. Способов не счесть. Но он этого не допустит, потому что у него опыт борьбы с соблазнами, которого у нас с тобой нет. — Значит и у Вас нет опыта борьбы с враньём. — Этот опыт есть. — Вы не врёте?… Что Вы улыбаетесь! — А ты? — Не знаю… Вы такой большой и тёплый… то есть… я хотела сказать добрый. — Да не добрый я, чадо мое, я просто не злой… Хотя накуролесил в жизни… — Убивали? — Я был солдатом. — Долго? — Почти десять лет… целую вечность. — А как это? — Что? — Убивать. — Ира, ещё парочка таких вопросов, и я сдам тебя твоим близким родственникам. — Кто Вам сказал, что они близкие родственники! — У тебя есть мама… — Они не близкие. Просто родственники. И радоваться тут нечему. — За что же ты их так… — Это моё дело…
— У Вас есть сигаретка? — Я курю трубку. — Честно–пречестно? — Честно… Подожди… вот. — Надо же… какой честный мужчина… Вас надо в Красную Книгу. — Только не туда! — А что? Имя на «А», попадёте на первые страницы. Я буду листать, и вдруг — бац! — Антон, вымирающий вид. Приятно встретить будет знакомое имя. — Приятно, что вымирающий? — Нет, конечно… Скорей наоборот… Я бы хотела, чтобы Вас было много, полно! Чтобы Вы были везде! — Ну, чадо мое, так неинтересно будет, скучно. — Зато безопасно. Никто никому не врёт, никто никого не кусает, никто никого не унижает… — Ира, ты что? — Не обращайте внимания… Я просто девчонка. — Так, постой… куда мы идём? — Не узнаёте? До Московского и налево. Там и до Эрни недалеко. — А потом по ночному городу провожать тебя обратно? — Испугались, да? — Мне-то что, это тебе ночами опасно гулять. — Не волнуйтесь за меня. Скоро придём к Эрни, и я отпущу Ваш тёплый локоть. — И что дальше? — У Эрни большая коллекция пластинок. Вы выпьете вина, и я чуть–чуть, и мы с Вами будем танцевать… танцевать… танцевать… Вы любите танцевать? — Не знаю, не пробовал. — Ой, да бросьте Вы меня бородатыми шутками пичкать, а то я не слышала! Соврали, соврали! — Не соврал, а пошутил. — Значит, любите. — Ир, честное слово — не знаю. — Вы с женой танцевали? — Раза три. — За последнюю неделю?… месяц?… — За три года. — Мало… мне Вас жаль… Танец!… Это так здорово! — Наверно… Мне нравилось. — Вот видите!… Ничего, мы с Вами всё наверстаем. — Всё? — Ну, танцы… Обычно я танцую одна… Это не очень интересно. — Где танцуешь? — Когда прихожу к Эрни. — Почему одна!… его не бывает дома? — Он танцует как вешалка в школьной раздевалке. — …Сомнительный комплимент… — Что Вы сказали? — Так, мысли вслух. — Поворачиваем…
— Эрни сначала нас прибьёт, а потом выгонит на холод. — Пусть только посмеет! — Что ты ему сделаешь? — Сделаю. — Хм… Я бы не испугался. — Он испугается. Правда Лёша сейчас… — Причём здесь Лёша? — Не Ваше дело. — Свалилось приключение на мою голову… — Антон, хотите, я покажу Вам настоящее приключение? — У меня есть минута на размышление? — Поздно. Уже нет… Я побежала!… — Стой!… Стой, кому говорю… Вот задница несовершеннолетняя… Хочешь поиграть в догонялки?… Беги, беги… А мы пойдём на север… Нет, север — там! Мы пойдём на юг.
— …А вот и я!… — Я тоже. — Вы не рады? — Чего мне радоваться! Я не близкий, не родственник, в друзья не гожусь. — А с кем Вы будете танцевать? — Я не буду танцевать. Я буду спа-ать. Понятно? — Да уж… Скажите, а Лёша выздоровеет? — Надеюсь, что да. — Плохо. — Девочка, да ты с ума поехала! Как это чужое здоровье может быть плохо! — Они снова начнут ко мне приставать. — Кто? — Мама, Лёша…
— Что Вы молчите, Вам не интересно? — Мне интересно, что скажет Эрни. — Это я Вам и так могу предсказать. — Правда?… ну и что же? — Добрый вечер, скажет Эрни. — Скорей уж доброй ночи. — Пусть будет доброй ночи… Посмотрите, какое небо!… — Чадо мое, я вышел из возраста разглядывания ночного неба. — А в какой возраст Вы вошли? — Вхожу. — Скажите. — Тебе ни к чему. — Не хотите говорить правду или не хотите врать? — Какая разница… — Большая. Вот скажите, — Вы не помогаете тем, кто Вас не просит? — Нет конечно! Смешно представить такую помощь. — А Вы помогаете тем, кто просит? — В меру сил, умения. — И что, между этими вопросами нет разницы? — Есть. Одни просят, другие нет. Одним помогаю, остальные идут за грибами. — Браво! Вы просто Мастер по увиливанию от прямых ответов. — А ты мастерица по доставанию взрослых людей. — Да какой Вы взрослый! Подумаешь, борода начала расти!… Кстати, Вам идёт. Вы оставите, или это мужская небрежность? — Тебе пересажу. — Моё личико мне и так нравится. — Поздравляю. — А хамить не обязательно… Ладно, взрослый человек, объясню Вам, так и быть… Один не помогает тем, кто не просит, а другой помогает остальным. Теперь видите разницу? — Даю голову, что не сама придумала. — Сама. Давайте Вашу голову… Эрни мне только подсказку намекнул, когда они с мамой… — Что?!… — Ничего. — Договаривай, чего уж. — Вам не понравится, если я всё буду договаривать… Ну идёмте же, нас ждут!
— Добрый вечер… То есть доброй ночи. — Эрни, ты не удивлён? — Ты же сказал, что заночуешь. Вот, я дождался и пошёл спать… Ирка, постель разбери сразу, чтоб утром по мне не топтаться! Поняла? — Будь спокоен! Твой сон не потревожу. Если Антон не разозлит или ещё чего со мной не сделает. — …Куда я попал?… — В дом Эрни… Антон… посмотрите, — это я, это Эрни. А Вы Антон. Запомнили? — …Ирка, хватит над человеком издеваться, а то матери позвоню. — Не пугай, не позвонишь… Антон, ну что Вы как школьник!… А говорил, — взрослый… Что за мужик пошёл… Ну как знаешь, а я в ванную.
— Эрни?… — Ира приходит ночевать, когда сбегает из дома. — А подружка Юля? — Да какая там подружка! Они видятся только в школе. — Так… значит… Ничего не понимаю. — И понимать нечего, надо знать… Лёшка в открытую живёт со своей сестрой. — Она старше него на пятнадцать лет! Действительно родная? — По отцу. — И ты!… ты назвал его хорошим человеком?!… — В остальном вполне порядочный, и даже очень, не говоря уж о том, что он прекрасный специалист. — Нет, ты на себя в зеркало посмотри! Девчонке нет семнадцати, а на её глазах творится Бог весть что! — Судьба. — Да я такую судьбу!… — Ну что? — Ничего. — Что притих? Али есть чем поделиться? — Уже нечем. — Вот и хорошо… Ирке скажи, чтобы громкость выше двойки не ставила, а то встану и выпорю. — Какую громкость? — Она про танцы ничего не говорила? — Это что, шутка? — Какие там шутки… Танцы там… Ладно, я в нирвану. А тебе счастливо потанцевать часиков до четырёх… Дурачок ты, поехал бы лучше домой. Спал бы уже сном праведным. — Охренеть…
— Антон!… — Что тебе! — Посмотри, пожалуйста, ниже левой лопатки. — Что посмотреть? — Вскочило что-то. Не могу в зеркале разглядеть. — Прыщик, ничего особенного. — Для тебя ничего особенного, а я должна следить за своим телом. — Это зачем ещё! — Чтобы будущий муж мной не брезговал. — Весьма дальновидно. Ты уже выбрала себе мужа? — Нет ещё. У меня пара лет в запасе есть. — Ладно, я пошёл. — Никуда ты не пошёл! Я тебя отпускала?… Выдави этот проклятый прыщ… На полке одеколон и вата. Объяснить зачем? — Задницу бы тебе прижечь этим одеколоном… а лучше скипидаром. — Антон, с дамами так не разговаривают. Ты не забыл, что нам ещё танцевать? — Я бы позабыл, да твой благодетель напомнил. — …Как тебя называют? Антон — понятно, Тоха — это твой Виталий. А дочка жены? — И это разнюхала… — Не разнюхала, а разузнала… Долго будешь с прыщиком возиться? — …Всё. — Как? — Хорошо получилось. — Называет она тебя как! — Тоша. — Как мило!… Теперь иди, я буду одеваться. — Ушёл. — Ушёл? — Ушёл. — Точно ушёл?… Тоша, Тошенька, прости меня, поставь чайник на плиту! Я разбавляю вино кипятком.
— …Чему быть, того не миновать… — Ты не со мной разговариваешь? — Подкралась… как кошка. — Я кошка и есть. Показать?… Фу-у, какой запах… Мужчина, конечно, но это уже не мужчина, а самец. В ванную. — Что?… — Я сказала — в ванную! — Я как раз туда иду. — Топай, милый, топай… Чистое полотенце… Я пока пластиночки выберу.
— Тоша, почему ты не пил вино? — Мне нужен трезвый ум и самообладание. — Ты определённо вымирающий вид… — Пока вымирать не собираюсь. — Не бойся, я не буду тебя отнимать у Марины, хоть она… — Ты бы не смогла, даже если б захотела. — Я знаю… там есть маленькая женщина, которую ты любишь как родную дочь. — Ты знаешь, как её зовут? — Эрни всё про тебя рассказал… Пусть вам будет хорошо… У меня тоже будет всё хорошо… потому что я несовременная… одна на весь класс… — Как это! — Не понимаешь? А ещё взрослый… Ладно, спи, завтра тяжёлый день. — У меня обыкновенный. — Это ты сейчас так думаешь, потому что лежишь рядом со мной. — Девочка, не буди во мне мужика, прошу тебя. — Не буду. — …Почему ты мне доверяешь? — Потому что больше некому… — А Эрни? — Эрни другой, он мне как близкий родственник, хоть и жадный как… таракан… — Что ты смеёшься? — Представила длинного таракана в очках… Не могу… вина выпила… я сейчас… Не вздумай заснуть раньше меня. — Может тебе ещё и сказочку на ночь рассказать? — Не волнуйся, милый, мне танцев с тобой хватит надолго… — …Мне тоже… — …Подвинься… Да не туда, дурачок перезрелый… вот так хорошо… Обними… остановилось бы мгновенье…
— Ира… Ира, вставай. — Не хочу. — Вставай, тебе в школу. — Не хочу в школу. — Ты просила разбудить во что бы то ни стало. — Ну так буди… Только не увлекайся… А то я не то что в школу… — Вставай… — Так я точно не встану, и никто в мире меня не дождётся. — Ну всё… — Что ты делаешь… — В душ, чадо, в душ! — Прямо в одеяле? — О нём я позабочусь. — Легко меня нести? — Могу и ремешком подстегнуть. — Ты хоть раз на женщину руку поднимал? — Вот сейчас и начну. — Ставь. Возьми одеяло. Отвернись. Воду включу сама. — Слава Богу, поддержал меня в тяжёлый час!…
— …Тошенька, не обольщайся, если бы ты мне понадобился, то никакой Бог… Ты понял? — Понял. Уже согласен со всем, что скажешь. — Со всем? — Да. — …Тоша… Я не хочу уезжать. — Куда? — Они хотят забрать меня с собой. — В Голландию? — Они хотят отдать меня отцу, а самим продолжать то, что делают, только на его деньги. — Вот оно как… — Он богатый, денег хватит всем. Но это чужой человек, которого я никогда не видела, который меня никогда не видел. Зачем я ему, Тош? Я ведь и языка не понимаю, а русский он, наверно, уже забыл. Зачем ему понадобилось ворошить далёкое прошлое, да ещё с моей мамой… Тош, жениться ты на мне не можешь, и я не смогу. Удочери меня, а? Пожалуйста!… Я так больше не могу… У меня ничего не осталось, — ни дома, ни мамы, ни дяди… Я их ненавижу! Ну скажи мне, разве может человек жизнь прожить с ненавистью! Я же женщина!… Молодая, которая ничего в этой жизни не успела и не узнала, кроме ненависти и презрения… Я ведь хорошая… Знаешь, я в классе одна из лучших. Потому что не курю, не пью, не болтаюсь ночами неизвестно где. И Эрни помогает мне с уроками. Он умный и терпеливый… Я буду хорошей дочкой, только не бросай… А знаешь, какие у тебя будут внуки!… — Я плохой отец, скверный… Вытри слёзы… Иди ко мне… успокойся… Я помогаю тем, кто просит. Помнишь? — Я верю. — Ты меня немного знаешь, и мои скромные возможности тоже. — Да, конечно… — Настанет время — приходи, не оттолкну. — Спасибо… Проводи до метро. — А завтрак? — А сам?… Вот так… Я подумала… может напрасно я тебя без подарка оставила. Жалеть бы всё равно не стала… вымирающий вид… из Красной Книги.
— Так, пятилеток в середину, Нюшку на руки. — Валь, ну что вы будете мотаться в такую даль! — Ничего, пусть покатаются. — Смотри, тебе видней… — Виталий, ты скоро? — Пару минут потерпите, масло проверю…
— Марина, приезжайте почаще. У нас круг общения маленький, и вы про нас забываете. — Валя, редко в город выбираемся, Полина ещё маленькая. — Ничего себе, маленькая! Это Танюшка наша маленькая, а в Новгороде уже побывала… Виталик фотографий наделал уйму, распечатать только вот не успел. — Может лучше вы к нам?… Вам что — сели и приехали… Виталик водит хорошо. — Десять лет за рулём… Видела бы ты его первую машину! Как она не разваливалась на ходу — одному Богу известно. — В какой церкви Нюшу крестили? — На подворье Валаамского монастыря. — Там и окормляетесь? — Я бы с радостью, да ездить далековато. Женя нормально переносит, а Таню на руках таскать туда да обратно — тяжело всё-таки. — А Виталий? — Он не всегда свободен. То работа, то с Антоном какие-то дела… Вот так и мотаемся без своего прихода. — Устроится. Дочка подрастёт, — проще будет. — Подрастёт, куда же ей деваться… Ну что ты, маленькая… тиш–тиш–тиш… спи, моя хорошая, мама рядом… Вы не думали?… — Пока нет… Посмотрим. — А что смотреть! Пока молодые… Ты не поверишь, сколько проблем с Женей решилось само собой с рождением Танюши! Я даже не ожидала. Правда говорят, что если бы погодками были, то повозиться бы пришлось. — Это верно… У нас в школе много таких. — Кто вам мешает! Только вы сами. Смотри, — какая помощница у тебя выросла, шестой год уже! — …Полина, потерпи, сейчас Виталий заведёт, и поедем домой. — …Ну что, дамы, не притомились? — Поехали уж… Антон, выбивай свою трубку!
— Ну, друзья мои, настала пора прощаться. Надеюсь, вам было не только интересно, но и полезно, полезно для души. Думаю, что всё происходит так, как должно. Согласитесь, — подустали мы друг от друга. Вроде бы и не чужие уже, но и не близкие. — Антон, а где Вы получили мастерскую? — В старом фонде на Фурманова. Маленькая, но мне хватит, я не монументалист. Там даже укромное место есть для печатной машинки. На машинку, правда, я ещё не заработал. Но это вопрос времени. — Думаете совмещать? — …Полезное с приятным. — Что для Вас полезное и приятное? — Ты знаешь, Илья, я себе такой вопрос задавал. Получается, что и то, и другое. Начиналось всё по-разному… Скульптурой вполне осознанно я начал заниматься с десяти… двадцать шесть лет назад. До этого было просто удовольствие от процесса. А писанина изначально была своего рода отдушиной, этакая палочка–выручалочка. Потом втянулся, стал выстраивать… вырабатывать свой стиль. — Уже выработали? — Нет, конечно! Думаю, если суждено сделать что-то значительное в этой области, то идти придётся через смену стилей, степень погружения в автобиографию… Возвышение мотиваций. — В литературе тоже? — А что вы думали, друзья мои! Это часть нашей жизни. Напоследок хочу открыть вам секрет… Не шелестите, не стоит… Секрет в том, что никакого секрета нет. Я однажды цитировал, — цель оправдывает средства! Какова цель — таковы средства. Помнится, было множество попыток принизить, опошлить смысл этого выражения. Но при этом забывался основной принцип определения средств. Не то чтобы забывался, а ненавязчиво затушёвывался. И весь праведный гнев обрушивался на средства, дискредитируя тем самым идею мотивации как движущей силы душевной и духовной эволюции. Не в понимании Шри Ауробиндо, но эволюции отдельно взятой личности за короткий промежуток времени, называемый жизнью… Не мудрёно? — Сказали бы такое два года назад, — мы бы уже спали. — Вот видите!… А ведь я рос вместе с вами. Крестился недавно. Год назад мне подумать было об этом странно… У моего близкого родственника родилась дочурка, вторая. У нас договор: сколько времени я провожу с его детьми — столько времени он возит меня по моим делам. — Пора Вам свою машину приобретать. — Да как-то не получается. То нет денег, то денег нет. Да и дочки его мне по душе… На этом прекратим официальные дозволенные речи. А теперь — пить чай, кофе. И не вздумайте оставить на столе хоть маленький кусочек торта.
— Поехали. — Тоха, что ему надо? — Хм… интересно… — Что? — Тон твоего вопроса. Первый раз такой слышу по отношению к Эрнандо. — У меня странное предчувствие… — Странное?… или всё-таки другое? — Что-то происходит… непонятное. — Новый сюжет? — Вот–вот! В самую точку… Тебя дожидаться? — Не надо. Погуляю, зайду к Турчаниновым. Когда ещё увижу! Да и увижу ли. — Как Ира, не в курсе? — Мама с дядей хотели её наказать, нашли комнату в коммунальной квартире. Эрни вмешался, — будет жить на Петроградке в отдельной. Надеюсь, — не пропадёт девчонка, голова есть… надеюсь. — Куда, в Голландию? — Обломилась им Голландия. Светлана без дочери там не нужна, тем более с братом… Дворянские корни из России на западном рынке не котируются… В Германию. — А там что, — родственники? — Никого там нет, уезжают туристами с пустыми чемоданами… Бегут… из страны. — Крысы. — Не надо, Виталик, у нас разные поводы для недовольства. Они решили радикально… Социальная хирургия. — В Лёшкином стиле. — Я тоже так думаю. Хотя сначала подозревал Светлану… Виталий, если Ира обратится за помощью — не отказывай, пожалуйста, ради меня. — Прикипел? — Я уж и не знаю… Раздвоение личности… хочется быть в трёх местах одновременно. — Какое третье? — Рядом с Соней… Иногда появляется почти неуловимое чувство, что я действительно там, с ней… Смотрю оттуда на самого себя и киваю, — живи, мол, дальше, но и нас не забывай… — Тоха, давай сменим тему… Что-то аж мороз по коже. — Настроение какое-то… похоронное… кто-то умирает, кто-то уезжает. И мы с ними уезжаем и умираем. — Тоха, прошу!… — …Высади на канале, пройдусь пешком. — Когда появишься? — Позвоню… если повезёт. — Ни пуха.
— Антон Георгиевич! Рад тебя видеть, проходи. По коньячку? — Вино закончилось? — Антон… Сейчас ко мне придёт человек из очень влиятельной организации. Нужный нам человек. Очень хочет познакомиться. — И только? — Возможно, у него есть к тебе предложение. — Какого рода? — Среднего. Шучу!… Не знаю. Это будет между вами. — Познакомимся, чего ж не познакомиться. — Прими в качестве пожелания, — для меня очень важен положительный результат вашей беседы. — В наёмные убийцы не пойду. — Да ну тебя с твоими шуточками… Никто тебе такое предлагать не станет. Думаешь, у них может быть недобор? Никогда в такое не поверю. — Да уж… Когда он появится? — С минуты на минуту. — Лимон есть? — Красная смородина. — Оригинально. — Проверял — лучше, чем с лимоном. — Наливай.
— Геннадий Юрьевич, здравствуйте, проходите… Уже здесь… Как Вы сказали… Что Вы, можно без церемоний… В комнате… Схожу в магазин, пополню запасы… Да, конечно…
— Здравствуйте… Геннадий Юрьевич. — Антон. — По отчеству? — Пусть буду Георгиевич. — Шутить изволите? — Мне бы у Вас поучиться. — То есть? — Вы же знаете моё отчество, так что не будем устраивать театр. — Достойное заявление, вполне в Вашем стиле. — Вы пришли ко мне, правила диктую я. Это, надеюсь, понятно? — Я пришёл к Эрнандо Всеволодовичу. — Я могу привести его обратно, вы мило побеседуете, а я поеду по своим делам. — К Турчаниновым. — А говорили, что Эрни не стукач. — Вы слишком претенциозно всё воспринимаете. — Что поделать! Я не сторонник объективного подхода к личности. — Я тоже. Поэтому пришёл я, а не кто-нибудь другой. — В каком Вы звании? — Разве это важно? — Любопытствую я. — Майор. — Ну-с, майор Геннадий… Юрьевич, я Вас слушаю. — Я бы и сам с удовольствием послушал. — «Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой. Владимир в горнице высокой с дружиной пировал своей». Продолжать? — Как пошло. Не Ваш стиль. — Вы первый человек оттуда, с которым я встречаюсь в жизни. Растерялся! — Давайте к делу. — Вот это по-нашему! Вы чем будете закусывать, — красной смородиной или по-старому, занюхивать рукавом? Только без пафоса, пожалуйста. Не люблю я этого.
— С некоторых пор мы стали испытать своего рода потребность в специалистах Вашего направления. — Майор!… — Геннадий Юрьевич. — Как скажете… Зачем же так! Не копеечное, вроде, мероприятие, а начинаете с вранья. Нехорошо. — Что Вы имеете в виду? — Якова Блюмкина. — Ну, это было давно. — Вы хотите сказать, что с тех пор вы ничего не предпринимали в этом направлении? — В целом, — да, Вы правы. Но это совсем другое подразделение, со своими задачами и довольно-таки узким перечнем… э-э… услуг. — Ищите своих блюмкиных, я-то вам каким боком! — Нам нужны разные, не только такие как он. — Хорошо, попробуем иначе… У меня нет ничего, что я мог бы вам предложить. — Или не хотите? — Поймите меня правильно, — у меня работа, семья, увлечения. Вы в этом списке до сегодняшнего дня не значились. — Возможно. Бывает, что список заканчивается неким пунктом со значением Икс. — Есть такой. Но это не по Вашей части. — Как знать… Вы хороший имитатор. Лучший из тех, кого я встречал в своей жизни. — Спасибо, приятно слышать, честное слово. — В этом качестве Вы можете принести огромную пользу. — Товарищ майор, Вы настолько уверенно себя чувствуете? Я ведь имитатор, как Вы изволили выразиться. — Неужто угрожаете! — Вы меня неправильно поняли… Или я неточно выразился… Пользу кому?… людям? Приношу, сколько могу. Государству?… а если власть поменяется? Что будет со мной, с моей семьёй! Вы обо мне позаботитесь?… — Почему бы и нет? — Вот, майор, опять неверный посыл. Кто Вас направил?… «и нет…» На нет и суда нет. — Вы отказываетесь обсуждать наше предложение? — Я его ещё не слышал… Остаётесь только Вы… Скажите, майор, с вами можно быть партнёром? — Конечно! — Я с Вас трещу! Сами-то себе верите? Я, например, не верю. И ни один здравомыслящий человек не поверит. — Потому что Вы не представляете масштабов и перспектив, которые могут перед Вами открыться. Да выполнение одного серьёзного задания решит все ваши финансовые проблемы! Купите «Вольво» последней модели… — Ну, Эрни, ну молодец!… Браво! — У нас много источников. Если бы мы основывались только на его информации, то меня бы здесь могло и не быть. — Вы сказали про «открывающиеся перспективы». Кто их открывает?… опять вы? А если правая нога вашего начальства вздумает их закрыть вместе со мной? — Всё в Ваших руках. — Ой ли?… Нет, и ещё раз нет. — Опрометчиво с Вашей стороны. — Я устал. И от Вас тоже… Скажу честно, — приди Вы ко мне четыре года назад, я бы и пяти минут не думал. А сейчас — увольте. — Уволить не трудно. Принимают не каждого. Вам оказывается честь и доверие, а Вы пренебрегаете. — Про честь не надо. Да и про доверие тоже. Если я Эрнандо уже доверять не смогу, то вам не смогу по определению. Ищите себе блюмкиных, горных, руцких. Кашпировского вы себе уже нашли. Что вам ещё! Весь мир хотите?… а он вас?… — Жаль, что разговор не получился, искренне жаль. — Не переигрывайте. Наверняка у вас в рукаве полная колода таких как я. Не стоит близко всё принимать. Да Вы и не можете, Вам по службе не полагается. — Значит всё-таки нет? — Без вариантов. Вне вашей конторы — всегда к Вашим услугам. В структуре — никогда… Как Вы вообще могли подумать, что я пойду на поводу! — Были сведения. Ваши поездки в Среднюю Азию… — Там была другая жизнь. Считайте, что Вам она приснилась. И я был совершенно другим человеком, постарайтесь это понять. — Я понимаю… Что ж, приятно было познакомиться. Прощайте. — Прощайте, майор.
— Ну ты даёшь… Чем ты думал? — Головой. А ты? — Послушай, Антон, ты не представляешь, насколько полезной для тебя могла быть эта работа! Идеальные условия для исследований, любое оборудование по первому писку, евгеника! Там такие деньги!… Ты даже во сне не увидишь. — А я успею их истратить? — О чём ты говоришь! Да я… Каких усилий мне стоило заставить их поверить в тебя! — Представляю, отчего же. А почему ты вдруг решил, что я могу на это пойти?… совсем плохо меня изучил?… Или может я давал для этого повод? — Ну, я думал… — Не надо, ты не думал, ты предположил, а дальше заработало богатое воображение: деньги, «Вольво»… — А почему бы и нет? Один раз живём… Тебе не хочется что-то изменить в своей жизни? — Хочется. Но кто дал тебе право решать за меня, в каком направлении я хочу этих перемен! Я хотя бы намёком давал понять, что на такое способен? — Человеческие мотивы меняются, тебе не мешает об этом помнить. — Эрни, недавно я стал православным. Как ты думаешь, почему? — Да какой ты православный… Новоначальный без году неделя. — Твоя правда. Но я им стану. И работать буду в этом направлении. Другого не хочу и не буду. Запомни это раз и навсегда. — Ты меня огорчил, честное слово. Ты понимаешь ведь, что наши взгляды очень многое меняют. — Я понял это, как только увидел твоего коллегу. — Да… какой он коллега. — Верно. Он же не в книжном магазине работает… Ладно, Эрни, мне пора. Надо попрощаться с Турчаниновыми… Не звони. Не хочу вспоминать ни бокс, ни боевое самбо. Ты меня понял? — Куда уж понятней.
— Баю–баюшки–баю-у, не ложися на краю… придёт серенький волчо-ок, тебя схватит за бочок… И утащит во лесо-ок, под ракитовый кусток… Виталик, звонят!… Ты кого-нибудь ждёшь? — Валь, ты чего! — Ну открой же, я Нюшку укладываю. — Сейчас…
— Кто там?… Ира?!… Что с тобой! — Витали-ик… помогите… — Кто это сделал? — Это не моя… его… помогите… пожалуйста… прошу Вас… — Что?!… О, Господи… Антон… Ира, двадцать секунд…
— Виталий, кто там? — Валя, быстро с Нюхой в комнату, и не выходи, пока не позову. — Что случилось? — Не сейчас. Поняла?… Я спрашиваю, — ты меня поняла? — Да. — Вот. Всё. Сидите тут… я скоро…
— Ира, держи… тихонько… Боже мой, кто же его так… — Не знаю… — Где ты его нашла? — Во дворе. — А ты что там делала? — Я… шла за ним… — Откуда? — От самого дома. — С Пестеля? — Да. — Дура… хотя нет, правильно сделала… Как ты его дотащила? — Два часа… — Тащила два часа?!… Тебе нужно было «Скорую» вызывать!… Кура безголовая… Да ты знаешь, сколько крови он потерял по твоей дурости! — Ой, Виталик, прости… я испугалась… я не знала, что делать… прости-и… — Не вой, уже всё сделано… Господи, от куртки одни лохмотья… Давай сюда… снимай… так… неглубокие… что же его вырубило… Ох, твари… чтоб вас… Ира, подай полотенце… не это, другое… да намочи ты его, прости Господи… Умойся сама… — Виталий, он не умрёт? — Не знаю… надеюсь… Жди здесь и договаривайся с ним. — О чём? — Чтоб не умер, дура.
— Валя, ключи от машины. — Ты куда? — У Антона неприятности. — Что-нибудь серьёзное? — Да… почти. — До утра не терпит? — Валя, у меня мало времени. Ключи.
— …Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так знаю. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так тебе по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка поподробней, пожалуйста… — А чего там поподробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе почему не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты… не люблю шоколадные конфеты…
— …Не вой, я сказал, детей мне разбудишь… Блин, какой же ты тяжёлый… Давай, Ирочка, помогай… надо за него бороться… — Прости, Тошенька… — Хватит. Слезами горю не поможешь… От самого дома, говоришь? — Да. — А почему сразу к нему не подошла? — Я поздно его заметила… А потом увидела, что из арки… человек… за ним… — Не такая ты и дура… Подожди, я подстелю что-нибудь… Осторожно… Ира, пристройся как-нибудь рядом, чтоб не упал. Ясно? — Не упадёт, я не позволю. — …Устроилась? — Мы поедем? — Ира, последний вопрос… Я должен сказать Антону, кто его ко мне дотащил? — Нет. Пусть живёт. Мне этого достаточно. — …Эх, тебя бы да вместо Маринки… Ну что за жизнь… всё не так… всё крест-накрест… Ну, Тоха, последнюю конфету отрабатываю. Самую вкусную…
— Держись, Тошенька, держись… Ты меня слышишь, Красная Книга?… Только не вымирай, умоляю!… Тебя и так мало осталось… не вымирай…
— Мама?… Как я рад тебя видеть! — Сынок… — Мам, всё хорошо. — Знаю, поэтому и радуюсь. — Как ты? — Что я! Последние годочки до пенсии дорабатываю. — Нашла о чём вспоминать. — Ты-то как? — Уже хожу. Сегодня собираюсь вокруг озера прогуляться. — Один ходишь-то? — С Мариной. Иногда Полинку берём. — Ты поосторожней, сына, гололедица уже. — Не волнуйся, ты же знаешь, какой я осторожный… Чем девчонки заняты? — Марина на кухне хлопочет, Полина ждёт своей очереди. — Ма, проследи, чтоб оделась тепло. — Прослежу. — На прогулки одеваем легко, а на балконе не побегаешь. — Что-нибудь ещё? — Попроси Марину сделать стакан глинтвейна, я ещё с полчаса тут посижу. — Пойду я, повяжу что-нибудь. — Не можешь без работы, ма. — Никто не может, сынок. — Запускай Морковку.
— Иди сюда, моя сладкая… Сильная, сильная… Ну, рассказывай. — Витька опять меня за хвост дёргал. Дурак. — Полюшко, все мальчишки такие. — Не все. Только он. — Не может быть! Как же его в садик пустили! — Больше никто не дёргает. — Полина, скажу по секрету, — я сам дёргал. — Тош, ты меня обманываешь. — Честное слово… Тебе нравится Витька? — Мне не нравится, что он ко мне пристаёт. — А ты сделай так, чтоб не приставал. — Я ему говорила–говорила… — Нет, моя радость, с мальчишками разговоры не помогут. — А как! — Ты подойди к нему, дай свой хвостик, и попроси подёргать. — Больно же будет, Тош! — Не будет, поверь. Хоть у мамы спроси. Уж я-то мальчишек знаю как никто.